Иван загрустил, вспомнил о своих не рожденных детях… всех пяти.... нет, шести. А впрочем, неважно.
– Выживу, женюсь! – нарочито громко сказал Ваня и подождал знакомого писка «Жизненного советчика», но тот сиротливо молчал.
– Связи нет, – догадался космонавт и загрустил ещё больше, но не выдержав своей грусти, попытался о чём-нибудь подумать. По его внутренним подсчетам время полёта как бы уже и вышло. Иван зажмурился. Ух!
Водкин-Безделкин почувствовал сильный толчок и всё затихло. На самом деле толчок о землю шарообразной капсулы был очень серьезный, её даже перевернуло два раза и немного сплющило, но в салоне сработала навороченная система амортизации, поэтому Водкин особо и не почувствовал перегрузок, как и обещал ему диспетчер Падалкин.
– Ну, а дальше то что? – размышлял путешественник, тоскуя внутри аппарата.
– Посадка у космодрома Восточный! – дурным голосом озвучила факт приземления бесчувственная автоматика и открыла дверь наружу.
На Водкина тут же обрушился солнечный свет, троекратно усиленный белизной из-за отражения лучей от кристально чистого снега. Мужчина зажмурился. Нежно-голубое небо ворвалось под стекло его шлема, под скафандр, в тело, в кости, и попало в самую душу.
– Вот тебе и зелёная зона! Наверное, я в раю, – уныло предположил Иван. – Хотя… Разве я его заслужил? Я ведь в жизни ни одного доброго дела не совершил… А с другой стороны, отсутствие хороших поступков – ещё ни повод не пускать человека в рай. Ведь и дурных поступков у меня тоже не было… Я что-то вроде чистого листа. Странно!
У писателя затекли руки и ноги, он попробовал приподняться, оглядеться. Его звало к себе чистое, искрящееся, белоснежное и безбрежное пространство, ожидающее его тёплых ног, которые наверняка провалятся по самую шею в холодный снежный наст. Водкин закряхтел, как старый дед, и продолжил мудрствовать лукаво (опираясь в своих мыслях на писанину своего любимого автора-космонавта, но приходя, однако, к совершенно другим выводам):
– Да, да, я чистый, неисписанный поступками, лист. Листочек. А может быть, дырка от бублика.... Ах, скорее, пустота. Ха-ха! Иван Пустота. И смерть Ивана Пустоты пуста и бессмысленна… А я когда умру, то попаду ни в рай и ни в ад, а в пустоту… Моей душе ведь самое место в пустоте: там скучно, уныло, как тут… Ну да, я должен быть наказан именно пустотой. Поболтаюсь в ней миллион-другой лет душою зябкой, и уже в новом теле наверняка рвану совершать на бренной почве различные поступки.
– Какие? – полюбопытствовал, выйдя из тяжкой зыби «Жизненный советчик».
– Ну какие… Ближнему помогать, собак бездомных кормить, жениться, тещу уважать, детей растить, а чужим детям деньги на операции отправлять… Да мало ли!
У Ивана от времени и пустых рассуждений заболели затекшие руки и ноги, и он решился на героический поступок – вылезти из своего летательного аппарата. Звездолетчик кое-как выкатился на небольшую и боле менее утрамбованную площадку. А когда вылез, то увидел, что эта площадка образовалась при приземлении его небесного «тихохода»: снег раскидало во все стороны, а в некоторых местах аж до жухлой травы.
С тридцать третьей попытки Иван снял с себя скафандр, кинул его под ноги, и замерзая, беспомощно ощупал руками небольшое внутреннее пространство капсулы в поисках своей одежды и обуви. Капсула видимо уловила нежность мужских рук на своих глянцевых выпуклостях и хмыкнув, выплюнула барахло сердечного дружка наружу.
Дружок рассыпался в мысленных благодарностях и трясясь от холода, насколько смог быстро оделся, и обулся. Немного побегал (то есть потоптался на месте), чтобы согрелся. И с торжествующей улыбкой «победителя смерти» достал из-за пазухи телефон, навел камеру на сиротливо лежащий скафандр и сфотографировал его, а также запечатлел распластанный парашют «цвета разлуки», и отщелкал со со всех сторон уютный шарик, в котором он целых полчаса прощался с жизнью. Ну и сделал снимок себя любимого на фоне капсулы. Затем мужчина кое-как свернул, скрутил скафандр, кинул его на ложемент и осторожно закрыл дверь.
– Спасибо! – уже полу-игривым тоном шамкнула утроба капсулы, выплюнула аварийный запас предметов первой необходимости в пластиковой упаковке и намертво захлопнула дверь изнутри.
Иван поднял и распаковал подарок. Там оказалась рация, термос с кофе и салфетки.
– И всё? И это всё! – заорал замерзающий в степи и потыкал рацию, с теми же интонациями поорал в неё, но та молчала.
Впрочем, горячий кофе и ощущение того, что предполагаемая жестокая смерть позади, сделали своё расслабляющее дело:
– Ну, не так уж тут и зябко, минус 20, не больше.
Он осмотрел помятый, покореженный и обгоревший в атмосфере летательный аппарат. В кое-каких местах сохранились следы такой же краски, как и на парашюте – жёлтой.
– Да уж, – подумал писатель, – Нумерология Падалкина никак не связывается с его цветологией! Нет, ну, а с другой стороны… Всё сходится, желтый цвет усиленный многократно, аннулирует своё негативное действие: «цвет разлуки» помноженный на «цвет разлуки» в итоге дал пустоту – разлука исчерпала себя и исчезла. Вот поэтому то со мной ничего плохого и не произошло – не случилось разлуки с жизнью. Ай, да Падалкин! Грамотный чёрт… Интересно, а сам Падалкин летает внутренними авиалиниями или как?
Безделкин достал телефон, посмотрел навигацию – где он находится, и в какую сторону ему надо идти? И пошел, прихватив с собой термос, рацию и чертовы салфетки. Ну как пошёл – час по чайной ложке. А пока наш клоун барахтался по Амурским снегам, разогревшись и даже взопрев от движения, настроение у его внутреннего «свободного художника» поднялось.
– Я только что побывал в космосе, – выдыхал он с замиранием сердца. – Я только что побывал в космосе! – восклицал он. – Я только что побывал в космосе! – кричал Иван Петевич в пустоту и на всякий случай прислушивался к своим несколько щекотливым ощущениям. – Всё прекрасно ведь! Но почему, почему я не испытываю ни гордости, ни восторга?
– Потому что люди тебя ни проводили и ни встретили, журналисты камерами не пощелкали, да и сам ты не видел Землю из иллюминатора, ибо, иллюминатора у тебя не было, – проворчал «Жизненный советчик» так обиженно, как будто его самого забыли запечатлеть журналисты, и это ему не дали запомнить Землю с космоса.
Впрочем, ну да, не дали. Но тут вдали показались две красные и одна голубая башни космодрома. Иван пополз к цели увереннее, а заодно решил обмозговать свой следующий пост в социальных сетях:
– Первого января 2020 года я совершил космический перелёт в экспериментальной баллистической капсуле к космодрому Восточный. Далее пойдет бла-бла-бла-бла – опишу все свои ощущения, выложу фотки и немного пофилософствую о том, что не каждый решится пожертвовать собой ради эксперимента!
– Ага, только холостые и бездетные, – пискнул советчик. – Сгинешь, никто и не заплачет…
Наверняка, «Жизненный советчик» готовился прочесть своему хозяину целую лекцию на тему любви и брака, но тут послышался приглушенный треск рации. Иван достал её из куртки и та заорала голосом Димона Олегича Розгова:
– Водкин-Весёлкин? Жди, никуда не уходи, я еду!
Иван поднял голову. К нему навстречу ехал человек на снегоходе. Пешеход остановился, замахал руками, а ездок не стал махать: неудобно ему, ездоку, руками размахивать, он только и смог, что нажать на газ. Расстояние быстро сокращалось и наконец сократилось совсем. Снегоход «Буран» остановился. Человек снял шлем и одутловатое лицо Димона Олегича расплылось в улыбке:
– Здравия желаю, здравия желаю, пейсатель Водкин-Весёлкин. Садись, там у нас на станции борщецкий стынет.
– Я Безделкин, Димон Олегич. И это… Здравствуйте!
– Чего?
– Я говорю, что я Безделкин, а не Весёлкин. Иван Петевич Водкин-Безделкин. А как вы узнали, что я здесь?
– А-а, да, да, садись, Сопелкин, позвонили нам из Внуково, мол, встречайте своего лётчика-испытателя Водкина-Сопелкина.
Иван обрадовался: он лётчик-испытатель, и его встречает сам Розгов. Сам. Понимаете, САМ! С.А. М. Писатель даже согласился побыть Сопелкиным и Весёлкиным какое-то время:
– Ну и чё? Не убудет.
Водкин прыгнул на заднее сиденье снегохода, натянул на голову предложенный Розговым шлем, и они поехали.
Восточный надвигался на них с космической скоростью. Снег, конечно, постарался запорошить мощь прогресса и стальную силищу космодрома, но тщетно. Громадьё Восточного гордо блестело вдали почти фантастическими постройками и звало, звало, звало… Иван уже точно знал, что оно зовёт его – Ивана.
Космодром вырос, как гриб после дождя, пролитого слезами рабочих. Он вылупился, как цыпленок из золотого яичка, в самой необыкновенной стране с самым сказочным бюджетом. На 700 квадратных километрах зачарованной равнины Свободненского и Шимановского районов Амурской области, в междуречье Зеи и Большой Пёры 2012 году началась великая стройка, конца и края коей не видать нам никогда. Я перечислю то, что уже имеется на космодроме и то, чего пока нет, но хочется видеть жаждущим прикоснуться тёмной лапой к светлому магическому прогрессу. Итак, стартовый блок с двумя пусковыми установками; монтажно-испытательные корпуса; системы эксплуатации районов падения отделившихся частей ракет-носителей, склады, убежища, вертолетные площадки, зоны авиатопливообеспечения, объекты для подготовки космонавтов, азотно-водородные заводы, измерительный комплекс, аэродром, автомобильные и железные дороги; сооружения обеспечения: котельные, водозаборные и очистные, все виды связи, МЧС; перегрузочно-ремонтные ангары; и даже целый мега-городище для обслуживающего проживания персонала.
Вот в такую «уютную пещерку» и вез Димон Олегич маленького, никчемного писателя, затерявшегося во времени и пространстве. Зачем он министру, не знаете? Но власть имущие – есть власть имущие, они всегда знают зачем им тот или иной объект.
«Буран» остановился у одноэтажного здания, похожего на новенький глянцевый сарай-барак сине-серого цвета, Розгин снял шлем и сказал:
– Вылезай, приехали, борщ там, – и пухлый хозяйский палец ткнул в окно.
Водкин хотел было оглядеться по сторонам, но С.А.М. толкнул гостя к двери барака, та ойкнула и отворилась:
– Заходи, водку любишь?
«Странный вопрос, – подумал Безделкин. – Кто ж её не любит?»
А вслух сказал:
– Хорошую, – и хотел было потоптаться на месте, но Димон Олегич шумно впихнул его внутрь.
Внутри помещение оказалось обыкновенным жилым комплексом для сотрудников, но почему-то без сотрудников. В гулкой просторной прихожей можно было раздеться, но Розгов потянул Водкина дальше – прямиком в столовую. И не зря, несмотря на наличие теплых радиаторов, в столовой ощущалась прохлада: то ли плюс 15, а то ли и все плюс 18 – с мороза не разберешь!
