Путь наверх. Воительница
Елена Александровна Тимофеева
Владеть вечной молодостью ему недостаточно. Он жаждет бессмертия. Быть человеком, но стать равным богам.Он спасает от смерти ту, что вернула его к жизни. Он встаёт перед трудным выбором: любовь или бессмертие? Миг с тобой или вечность без тебя? Пятеро избранных отправляются к святилищу Ангела Света, где каждый получит воплощение своих грёз. Пройдя через множество испытаний, они обретают желаемое. Но к той ли награде шли, сумели ли услышать своё сердце, не ошиблись ли в выборе?
Елена Тимофеева
Путь наверх. Воительница
Посвящается Маргарите Анатольевне Пушкиной, прекрасному поэту и другу.
Пролог
Ей пришлось поселиться на острове, на маленьком клочке суши, окружённом водой. А хотелось жить раздольно, на равнине, в степи. Всю жизнь её терзала жажда простора, вольного ветра, солнца. В серые пасмурные дни сумерки казались вечными, а приход рассвета мнился несбыточной мечтой. Отшельница садилась у костра и подолгу смотрела на пламя, грелась его теплом и наполнялась его светом.
Но в ту зиму ей пришлось поселиться на острове, запастись терпением и ждать. Цена за её голову стала слишком высока, чтобы зимовать в городе. Снег ещё не успел укрыть стылую землю, когда странница перешла обмелевшую реку. Брод знала только она.
Снег выпал спустя неделю, и реку сковало льдом. Теперь путь на остров был открыт всякому: будь то зверь, человек или демон, но потаённые земли обрели хозяйку, и вошедшего без приглашения не ждал тёплый приём.
Однако никто не тревожил отшельницу, и она благополучно пережила половину зимовки, пока в её жизни не появился волк.
Тогда жажда солнца погнала её на материк. Чтобы утолить её, нужно было всего лишь подняться на вершину скалы, стать ближе к сонному небесному оку и глотнуть его белый свет.
Она шла медленно, ноги вязли в глубоких сугробах. Привычно оглядывая окрестности, заметила цепочку свежих звериных следов, и вдруг остановилась, увидев на белом красные капли крови. Отшельница вгляделась внимательнее и пошла по следу. Он привёл её к кустам шиповника с редкими бусинами ягод, которые не успели расклевать птицы.
Колючие ветви, засыпанные снегом, нависли аркой и закрывали от ветра, даровав последнее пристанище большому серому волку.
Зверь умирал. Сбоку, на шее, там, где его сородичи – верные и продажные городские собаки носят залысины от кожаного ошейника, зияла глубокая рана.
Увидев человека, волк оскалил пасть и глухо зарычал. Зрачки жёлтых глаз, подёрнутые поволокой боли, сузились, но грозный зверь оказался бессилен совершить свой последний бросок.
Отшельница шагнула к нему, выдернула из-за пояса клинок легированной стали, желая избавить раненого волка от медленной, мучительной смерти. Мороз крепчал с каждым часом.
Острие клинка тускло блеснуло в свете зимнего солнца, и зверь, увидев угасающим взглядом кинжал, оперся на передние лапы, силясь подняться и встать.
Волк принимает смерть стоя. Шакал елозит брюхом в пыли у ног своего мучителя – не волк. Шакал скулит, лижет руки палача, закрывает глаза в животном страхе. Волк смотрит смерти в глаза, гордо и прямо, принимая неизбежное, но не покоряясь.
И поражённая отшельница, видя гордое достоинство погибающего зверя, опустила занесённый для удара кинжал. Потом стала на колени подле волка и внимательно осмотрела рану. Главная жила оказалась цела, но зверь потерял много крови и ослабел на холоде.
Отшельница сняла с шеи толстый шерстяной платок, надкусила крепкое полотно, с силой дёрнула, разорвав на два длинных лоскута, и перевязала рану. Потом подняла тяжёлое лохматое тело, перекинула на плечо, и, оступаясь и увязая в снегу, медленно побрела обратно к острову. Подняться к солнцу в этот день она не успела.
Жилищем ей служила пещера в гранитном кряже. Белая звериная шкура завешивала вход в неё, сливаясь со снегом и делая издали неприметным для чужого взгляда. Отшельница опустила зверя на толстый войлок у очага, потёрла иззябшие руки. Отогреть бы сперва, но время дорого, и она поспешила налить в котелок воды и поставить на каменку.
Волк лежал неподвижно, дышал тяжело и хрипло, но не падал в беспамятство. Жёлтые глаза настороженно следили за движениями отшельницы. Она сбросила тяжёлый овчинный тулуп, и из старухи преобразилась в девушку – высокую, хорошо сложенную.
Она отбросила на спину длинные косы, покопалась среди горшков и коробов, стоящих у стены, нашла берестяную шкатулку. Достала толстую длинную иглу, вдела в ушко суровую нить. Положила иглу на каменку, прогрела, натянула край рукава на пальцы, чтобы не обжечься, захватила иголку, потрясла рукой, остужая, и подошла к волку, присела. Тогда и разглядел зверь её глаза – большие, чёрные, в которых было столько запрятанной вглубь тихой бездонной тоски, будто она прожила долгую жизнь и видела многое. И опустил взгляд, не в силах смотреть в глаза старухи на лице молодой девушки.
Он не бился, не рычал, лишь изредка вздрагивал, пока она зашивала рану. Отшельница не стянула ему пасть кожаным ремнём, и зверь не посмел оскалиться, обмануть такое доверие. Тонкие гибкие пальцы шили быстро и бережно, жалея, не причиняя новой боли.
Вот и всё. Девушка оглядела свою работу, наклонилась к волчьей шее, перекусила нить, взяла чистый полотняный лоскут и перевязала нетуго. После дотронулась до лохматой головы зверя, нахмурилась. Нехороший жар шёл от большого волчьего лба, и чёрный нос был сух, как скорлупа ореха.
Раненому зверю хотелось пить, и с трудом подняв голову, он полакал из деревянной миски тёплый взвар горьких трав, но когда девушка поднесла к его морде кусочек варёного мяса, волк закрыл глаза.
Низкий звучный смех эхом отозвался в сводах пещеры, и волк впервые услышал её голос.
– Ты сильный и гордый, – просмеявшись, медленно проговорила отшельница, глядя в жёлтые глаза зверя, – тебе унизительно есть с руки человека. Но хуже, обессилев от голода, упасть мордой в миску с едой! Ешь! – приказала она. – Если хочешь жить!
Волк хотел жить и покорно слизнул безвкусное мясо, царапнув шершавым языком ладонь хозяйки.
Два последующих дня он горел в лихорадке, борясь со смертью. Снаружи бушевала метель.
Отшельница сидела у огня и под завывание ветра пела длинную некрасивую песнь о злобном тролле.
Ледяные Скалы Безвременья, где Всемогущий Кронос, бог вечности и отец всего сущего, создал наш мир, виделись волку в том пении. Там жил Тролль, спокойно и счастливо, пока однажды не нашёл зеркало. И, посмотрев в него, он увидел своё уродство, и в ярости разбил о камень правдивое стекло. Налетевший ветер подхватил осколки, поднял ввысь и разнёс далеко по свету. Горе, кому соринкой попадёт в глаз малый кусочек того зеркала. Отныне мир будет видеться ему, точно из грязного окна – всей своей чёрной, безобразной стороной. Не будет в нём места гармонии, красоте, любви. Но ещё страшнее, когда такой осколок попадёт в сердце. Оно будет медленно превращаться в кусок льда. Живое, страстное, трепещущее сердце – в кусок льда…
Буря неистовствовала целую неделю, ненадолго стихая, чтобы набраться сил для нового буйства.
Волк, пережив бой со смертью и выйдя из него победителем, неподвижно лежал на войлоке и подолгу спал, восстанавливая силы. Он покорно глотал горькие зелья и ел всё, что давала хозяйка. Непогода не дозволяла далеко уходить от пещеры, но девушка держала запасы на дни, когда нельзя охотиться.
Она выкапывала из-под снега мёрзлые тушки тетеревов и варила суп с ароматными кореньями и травами, что висели большими пучками под потолком. Но жареное на вертеле мясо нравилось волку больше.
Размеренно текло время, ведя точный счёт зимним дням.
Отшельница любила своё оружие, с удовольствем точила и чистила клинки. Кинжалы, ятаган, секира и меч висели на каменной стене, и девушка подолгу любовалась красными отблесками пламени в зеркале полированного лезвия. Частенько, прогоняя скуку, она толкла в порошок кусочки древесного угля, белой, красной и голубой глины, смешивала с водой и растопленным медвежьим жиром, и получала краски. Потом затачивала ножом тонкие палочки и рисовала картины на обрывках пергамента и просто на стенах.
Странные то были картины, текли в них алые реки, резвились в их водах демоны под лучами огромного солнца, а в небе парили диковинные, свободные, как ветер, птицы.
И, что бы ни делала отшельница, она всякий раз пела бесконечную песнь о злобном тролле.
Однажды она нарисовала волка. Не серебристо-серого, а иссиня-чёрного, с красным огнём в глазах, оскаленной пастью и вздыбленной на загривке шерстью. Волку картина не понравилась – сквозила в ней тупая, безотчётная ярость, но хозяйка осталась довольна работой. Повесила рисунок в изголовье лежанки и в тот вечер пела другую песнь, о пурпурной реке в небесах, о закате, что плавит оконные стёкла. Волк слушал её тихий голос, полный затаённой печали.
Минула неделя. Буран стихал. Волк выздоравливал. Отшельница варила еду, прибиралась в пещере, выдалбливала из дерева кружки и миски, чистила клинки, рисовала картины, пела песни, но волк никогда не видел, чтобы она молилась. Ни Кроносу, ни другим богам.
Однажды утром она нашла в своих волосах вошь. Пришлось отставить начатое приготовление яда для отравленных стрел и таскать снег, чтобы натопить воды. Отшельница убрала с пола служивший ковром войлок, поставила на его место деревянную лохань и положила в очаг большой гладкий валун.
Когда вода согрелась, вылила её в лохань, в миске поменьше развела щёлок, ещё в одной заварила кипятком ядовитую чемерицу. Проворно разделась, захватила деревянным ковшом воды и плеснула на раскалённый камень. Пещеру заполнил густой, горячий пар.
Волк лежал у входа – там было не так жарко – и, положив морду на передние лапы, смотрел, как девушка раздевается и расплетает косы. Печати прошлого читались на её теле – длинные шрамы на спине и круглых ягодицах – память о хозяйской плети. С правой стороны, от плеча, через высокую грудь, к бедру спускались причудливыми цветами узоры татуировки – знака племени, которого больше не было.
Отшельница распустила волосы и внимательно рассматривала каждую прядь на просвет. Она выбрала всех вшей, что смогла достать, вытаскала гнид. Зачерпнула пригоршней горько пахнущий отвар, принялась втирать в голову. Если и проглядела какую ползучую пакость, то трава закончит дело.
Девушка перебросила вперёд волосы, склонилась над лоханью, но ощущение тяжёлого пристального взгляда заставило её обернуться. Положив морду на передние лапы, волк смотрел на неё, и в его немигающем взгляде читалось почти человеческое выражение.
– Иди спать! – коротко приказала отшельница, прогоняя не волка, а охвативший её суеверный страх.
Зверь поднялся, пошёл и лёг за очагом, в самом дальнем и тёмном углу пещеры.
А ночью волк ушёл. Когда хозяйка проснулась, его уже не было. Она сползла с травяного матраса лежанки, подошла к выходу, откинула шкуру и выглянула наружу. От пещеры тянулась по снегу цепочка звериных следов, а стужа стояла такая, что птицы замерзали на лету.
– Безумец, – покачала головой девушка, – беглец. Дороги нет!
