– Но это…
– Конечно, – она начала вдавливать его в землю, как асфальтоукладочный каток, – высока вероятность того, что ты со своими друзьями просто разрушишь это славное место. Когда вы уйдете отсюда, мы вернемся и используем развалины для получения сырья, – она снова сделала трюк с паузой, выжидая.
– Ты не…
– Если, конечно, ты не сожжешь здесь все дотла и ничего не разграбишь.
Поведется ли он на это третий раз? Да, поведется…
– Я не поведусь на твои…
– Ты, наверное, планируешь забрать у нас личные вещи, раз уж национализировал наш дома в пользу Народной Республики Меритопия?
Если придерживать сарказм при каждом его проявлении, впоследствии он становится более изощренным. Слова Лимпопо ударили прямо по его умственной мошонке, и она явственно это почувствовала. Четыре раза она не давала ему ничего сказать, а потом ударила наотмашь. Это было так прекрасно и так неприлично. Но сейчас-то уж наплевать. Этот гад отобрал у нее дом.
– Ну смотри, – на этот раз он сам все сделал за нее, не веря, что ему удастся вставить слово, а когда она его не перебила, он замолчал, как будто язык проглотил. Тут уже заржали его спутники-дебилы. Он был всесторонне опущен и стоял там со спущенными метафорическими штанами. Лицо его стало пунцово-красным. – Нам вовсе не нужно этого делать…
– А мне кажется, что нужно. Ты четко дал понять, что настолько одержим этим местом, что хочешь получить его в свое полное подчинение. Ты проявил себя как монстр. А когда мы встречаемся с монстром, то просто тихо отходим в сторону и даем ему обглодать желанную кость. Однако мы знаем, что в мире можно найти и другие кости. Мы знаем, как делать кости. Мы можем жить так, как будто настали первые дни лучшего мира, а не как будто мы герои начальных страниц романа Энн Рэнд[36 - Американская писательница и философ родом из России, создательница философии объективизма.]. Забирай это место, но нас здесь не будет. Мы все уходим отсюда.
Было видно, что его вдруг посетила блестящая идея.
– Я думал, что у вас здесь нет лидера. Что это еще за «мы»? Разве вы все не видите, что она просто манипулирует вами…
Она подняла руку, и он тут же замолчал. Она ничего не сказала, просто держала руку поднятой. Итакдалее, спасибо ему, поднял руку следующим. Через несколько мгновений вокруг вырос целый лес рук.
– Мы проголосовали, – сказала она, – и ты проиграл.
Один из его амбалов (она вдруг подумала, что же он такого пообещал им в этом месте) в сердцах сказал: «Че-е-о-о-рт».
Она всегда выигрывала.
– Джимми, нам можно забрать вещи?
Джимми, да будут благословенны пальцы и щиколотки его ног, сказал:
– Нет, – стиснул зубы и мятежно поднял подбородок. – Нет. Пошли вы все.
Ночью будет холодно, но не смертельно. Они знали, где еще остались полуразрушенные строения, которые дадут им временный приют и где можно найти много полезных вещей. Когда они снова попадут в радиус действия сети ушельцев, они смогут рассказать, что с ними произошло, и выложить видеоролики, снятые с десятка поблескивающих объективов (все, что она смогла насчитать), а потом полагаться только на доброту незнакомых людей. Они отстроятся заново.
Все очевидно, ей даже не пришлось об этом упоминать. Несмотря на те ужасы, которые произойдут этой ночью. Несмотря на всю работу, которую им предстоит проделать в несколько ближайших лет. Несмотря на боль в мышцах и волдыри на руках, на сбитые ноги, все они запомнят Джимми на всю жизнь. Запомнят, что происходит, когда «болезнь особенной снежинки» развивается без лечения и купирования. Они построят нечто большее, более прекрасное. Они будут избегать тех ошибок, которые допустили в прошлый раз, а потом допустят много новых, совершенно восхитительных ошибок. Онсэн будет просто потрясающим. Первоначальный план здания разветвлялся десятки раз с того момента, как он попал к ним в руки; некоторые из добавлений были просто прекрасны. Как только она начала делать первые шаги по мерзлой земле, эти мысли целиком заняли ее голову и планы начали принимать определенные очертания.
Тут внезапно возникла эта девушка, Ласка. Они шли по лесу, глухо ступая по тропинкам и щелкая ветками.
– Лимпопо!
– Что такое?
– Не пойми меня неправильно, но ты что, совсем с ума сдурела?
– Нет.
– Но это сумасшествие! Ты построила это место. И дала ему так просто его забрать!
– Оно не было моим, я его не строила. Я не давала ему ничего забрать.
Она практически услышала, с каким артистизмом закатываются глаза ее спутницы, имевшей все: родословную, деньги и соответствующие всему этому привилегии. Такие люди, как Ласка, никогда не уходили от того, на что имели свои права и претензии. Их охраняли орды юристов и вооруженной охраны. Для нее это было путешествием, расширяющим горизонты ее сознания. Хорошее дело, если честно. Лимпопо зевнула, чтобы скрыть улыбку, которая могла привести Ласку в замешательство.
– Мы с тобой знаем, что твой вклад в это место был гораздо большим, чем у всех остальных.
Та пожала плечами:
– И почему это делает это место моим?
– Да ладно. Пусть оно не твое на все сто процентов, но в любом случае твое. Твое и всех остальных, или как там ортодоксальная высокая церковь ушельцев настаивает на трактовке собственности. Но не надо придуриваться! Тот отморозок пальцем не пошевелил во благо этого места, а вы, ребята, сделали все, и так просто все отдали, совершенно без борьбы.
– Почему борьба предпочтительнее строительства чего-то вроде «Бандажа и Брекетов», только гораздо лучше?
– Лимпопо, это самый идиотский в мире сократический диалог. Ну хорошо: вы бы поборолись за это место и сохранили за собой «Бандаж и Брекеты». Затем, если бы захотели построить где-то что-то лучшее, то и построили бы в дополнение.
Лимпопо посмотрела на нее через плечо. За разговором они значительно оторвались, оставив далеко за собой остальных беженцев. Она остановилась, развернула теплоизолированное сиденье своей куртки и села на заснеженный камень, разложив гибкий пенокартон так, чтобы он закрывал ее ягодицы и ноги, защищая их от снега. Ласка с завидной ловкостью последовала ее примеру. Лимпопо нравилось смотреть на людей, которые делали все хорошо, которые наблюдали, учились и практиковались, а больше ничего в этом мире и не требовалось.
– Я не пытаюсь чудить, – сказала она. Она достала вейпер и зарядила его декофеинированным крэком, который даст ей силы пройти еще три часа до следующего поселения ушельцев. Ласка сделала две затяжки, затем еще одну, несмотря на то, что после первой затяжки все стало инертным, и это не привело бы ни к чему хорошему, только сделало бы мочу непрозрачно оранжевого цвета. Психологический эффект вдыхания дыма из трубки очень успокаивал. Она сделала еще одну затяжку.
– Я не пытаюсь чудить, – повторила Лимпопо, любуясь быстро индевеющими облачками тумана, которые проплывали мимо ее лица, и радуясь, что сбросила с плеч тяжелый груз, ощущая теперь всю имеющуюся в организме энергию. Они обе рассмеялись под кайфом, осознавая комедийность сложившейся ситуации. – Ты должна понимать, что я помещу это в твою систему координат, в ту систему координат, в которую ты хочешь, чтобы я поместила это… что-то вообще ничего не понятно.
– Единственное, что может иметь разумное обоснование, – это если я буду настаивать на невозможности наличия нескольких «Б и Б». Единственная заявка на право решения, которая у меня может быть, – это то, что я поступаю правильно, оставаясь там, и наоборот. Что хорошего я сделаю для «Б и Б» после того, как уйду? Что хорошего это место сделает для меня? Если мне есть, где остановиться, то я в порядке.
– Ну да, ну да. А как насчет других людей, которые хотят остаться в «Б и Б», но должны иметь дело с капитаном Уродовым и его Лигой дефективных, чтобы только получить право на ночлег?
– Я планирую построить все в другом месте. Надеюсь, что остальные люди мне помогут. Надеюсь также, что ты останешься и поможешь.
– Конечно. Мы все построим его. Но когда они придут, чтобы забрать у нас наше новое место…
– Наверное, я вернусь обратно в «Б и Б». Это не имеет значения. Главное – убеждать людей делать полезные вещи и делиться с другими. Драки с жадными кретинами, которые ни с кем не делятся, не должны быть жизненным приоритетом. Приоритет заключается в повышении производства, в жизни в условиях избытка.
Тот взгляд, которым одарила ее девушка, был настолько жестким, что заставил ее мгновенно протрезветь. Или, может, все дело было в крэке.
– Согласна. Я считала, что «Б и Б» были «моими», как будто моя работа давала мне на это право. Но правда заключается в том, что если я права и действительно сделала больше других, это вовсе не значит, что я могла бы все построить без посторонней помощи. «Б и Б» – это больше, чем сможет построить один человек даже в течение всей своей жизни. Строительство «Б и Б», управление системой – это все задачи для суперчеловека, непосильные для одиночки. Однако есть множество способов быть суперчеловеком. Можно заставить других верить, что, если они не будут делать то, что ты им скажешь, они все умрут с голода. Можно ввести людей в заблуждение, чтобы они боялись богов или полицейских, чтобы они чувствовали вину или злость и делали то, что ты им скажешь.
Самый лучший способ быть суперчеловеком – это делать то, что тебе нравится, вместе с другими людьми, которым это тоже нравится. А единственный путь – это признать, что ты работаешь, потому что тебе это нравится, и если ты работаешь гораздо эффективнее других, то только по своему собственному выбору.
Ласка смотрела на свои перчатки, иногда сгибая пальцы, и Лимпопо тоже захотелось так поделать – симпатическая нервозность.
– Разве тебя это не приводит в уныние? Вся эта работа?
– Немного. Но это же здорово. Если начинаешь с нуля, то можешь наблюдать, как все растет и развивается поэтапно. После того, как все построено, единственное, что нужно делать, – это подстройка мелочей, новая покраска, незначительные перестановки, изменение интерьера. Когда видишь, как разоренная и истощенная земля и груда обломков преобразуются, растут и становятся местом, когда начинаешь чувствовать единение с работающим здесь программным обеспечением и ощущаешь, что где бы ты ни находилась, что бы ты ни делала, всегда найдется что-то, что можно улучшить, вот именно тогда жизнь становится действительно потрясающей.
Крэк шипел, и, как всегда, она чувствовала, как ее оставляет меланхолия и машет на прощание рукой.
