Снегирим

Глава 1. Опера в бане

Снег покрыл все видимые поверхности поселка Снегири Московской области, и на улице Ленина было белым-бело. Снег лежал повсюду и блестел так красиво, будто был декорацией – «Мосфильм» отдыхает! Но случайные прохожие не слышали хруста этого снега под ногами, потому что из самого большого в этом районе дома раздавался пьяный вой. Прислушавшись, в этом наборе звуков можно было опознать арию Гремина из оперы «Евгений Онегин», которую пытался исполнить красномордый от водки и парилки министр образования СССР Иван Иванович Огурцов, вышедший из бани в чем мать родила, но прикрывший причинное место зимней шапкой. Высокий и мощный чиновник готовился прыгнуть в сугроб и пел: «Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну…» Готовясь к прыжку с платформы у входа в парилку, он вытянул руку вверх, словно держал в ней меч, и резко опустился на корточки. В этот момент из бани выскочила женщина в купальнике, с огромной прической, которую в народе называли «халой», и закричала: «Ваня, ты что, охренел?!»

За ней выбежал невысокий полуголый мужчина, взволнованно, но негромко повторявший: «Иван Иванович, будьте осторожны, тут сильный контраст температур!» Министр отмахнулся от обоих, пробурчал себе что-то под нос и прыгнул в сугроб. В полете он уронил шапку, так что в холодную снежную кучу провалился абсолютно голым. Он даже не предполагал, что ощущение от соприкосновения распаренного тела с холодным снегом может быть таким мерзким – все внутри как будто загорелось и сердце остановилось. Иван Иванович не мог произнести ни звука и в ужасе успел подумать, что у него инфаркт «миокарда или как там его…»

Он не помнил, как оказался у красивого камина завернутым в одеяло, – вряд ли мужчина и женщина доставили его в дом на руках: оба были намного мельче Ивана Ивановича; тут он внезапно сообразил, что зимняя шапка осталась где-то в сугробе, а на нем нет даже трусов. «Как-то неудобно, в гостях же», – подумал он. В это время его жена Роза Ильинична, та самая женщина с «халой», вытирала ему волосы – точнее, лысину, вокруг которой было несколько волосин, – полотенцем и причитала: «Ваня, ну как же так неосторожно, можно же заболеть». Хозяин дома, профессор Владимир Залманович Гордон, которого все называли В. З., напряженно наблюдал за Иваном Ивановичем.

– Ну как вы? Лучше? – нервничал он.

– Все хоккей, Вовик, варенья хочу, – ответил министр.

– Не вопрос, сейчас у Тамары узнаем.

В. З. отправился на кухню, где его жена накрывала на стол. Супруги о чем-то пошептались, и, похоже, Тамаре было не до варенья, так как она резала салат и жарила картошку. В. З. сам достал крыжовниковое варенье и вместе с большой ложкой принес Ивану Ивановичу, который явно повеселел и заулыбался, увидев банку.

– Ваня, ну что это, аппетит испортишь, – пробурчала Роза Ильинична.

Где-то на пятой ложке довольный Иван Иванович сказал:

– Классный ты мужик, Вовик, очень хороший друг мой.

– Спасибо, Иван Иванович, – ответил В. З. – Я тоже очень вас ценю! Вы для нас столько делаете, большое у вас сердце!

– Да ладно, – кокетливо махнул рукой министр. – Вы, евреи, хитрые, знаете, как человеку в душу попасть, так что потом и не вынешь.

Тут все рассмеялись.

– А поете вы как! – заметил В. З. – Голос такой сильный, глубокий.

После купания в снегу министр уже почти протрезвел, только чуть голова гудела с похмелья.

– Да, я всегда мечтал быть оперным певцом, с детства, – объяснил он. – А потом, сам знаешь, фронт, рабфак, партия, туда-сюда, вот и оказался сначала в Москве, хотя все равно скучаю по Житомиру, там люди душевные, не то что здесь! А теперь, блин, министр образования, вот ведь жизнь занесла, хрен знает…

Все снова рассмеялись. Тут Тамара позвала за стол, но В. З. крикнул, что им нужно еще пять минут.

– Слушай, Иван Иваныч, у меня к тебе просьба опять. Помоги уж, не в службу, а в дружбу… – В. З. подвинулся к министру, а Роза Ильинична тактично ушла на кухню.

– Ну, а чего там? Давай, валяй!

– Знаешь же, что моя Катя очень способная, да?

Иван Иванович кивнул.

– Так вот, она в районной школе учится, а делать ей там точно нечего, сплошные дети маляров. Ну все пятерки у нее, ни фига не занимается, скучно ей, слишком умная, сам знаешь. Так вот, я ее тут в спецшколу хотел перевести, английскую, около универмага «Москва», там уровень другой, но не получается – звонок нужен.

Министр слегка потянулся, доедая варенье, и спросил:

– А чего не получается-то?

– Да знаешь же, как у нас: директриса – отрыжка революции! Я туда пошел к ней, уважительно, визитку дал, типа я – профессор, завкафедрой, ну что еще надо?! А она там развонялась, что я особо никто, а у них дети членов ЦК учатся, и потом говорит, что моя дочь им по уровню не подходит. Представляешь, зассыха? Это моя-то Катя?! А у самой не мозг, а мозжечок! В итоге сказала, что лучше на пенсию уйдет, чем Катю возьмет. Ну я тут психанул, ты меня знаешь, послал ее куда подальше, дверью хлопнул и сказал, что придется ей тогда выйти на пенсию, а Катя там все равно учиться будет!

Министр задумался и спросил:

– Ну а чего она так против, ты мужик видный, не понимаю…

В. З. махнул рукой:

– Да она, по-моему, антисемитка махровая, и рожа ей моя не понравилась. Еще там чего-то бурчала, что Катя в четвертом классе, а они английский учат со второго, и английский она не выучит – это моя-то Катя? Не знаю, мерзкая баба! Поможешь, Иван Иваныч?

Министр слегка усмехнулся:

– Да помочь-то помогу, отправим эту дуру на пенсию, не вопрос! Но ты мне лучше вот что скажи: на фиг тебе этот английский сдался? Ты, надеюсь, не думаешь за океан сваливать? Меня и попереть тогда могут, я ведь за тебя лично ручаюсь каждый раз – командировки там всякие…

В. З. встряхнул головой и драматически протянул руку:

– Да никогда, Иван Иваныч, ты чего?! Я бы тебя никогда не подставил, ты же меня знаешь. Потом, зачем это мне, у меня и так все есть, и все мои родственники здесь, и сестра, и у тестя карьера. Да речи об этом нет. Просто пусть Катя язык иностранный учит, и все – она гуманитарий; может, в иняз пойдет или куда… Ну ты даже обидел меня таким вопросом!

Тамара снова позвала всех к столу.

– Да ладно, Вовик, не кипятись, воткнем мы твою Катю в эту школу, расслабься уже. Пошли к столу. Кстати, водка есть у тебя еще? Все-таки мы на даче, на природе! – заключил министр. – Как хорошо тут у тебя в Снегирях, просто душой отдыхаю, даже не знаю почему! Ну и телом тоже, – хихикнул он.

– А знаете, Иван Иваныч, когда Катя моя маленькая была, я как раз дачу строил и очень счастливый был – ну просто поверить не мог своему везенью, что участок получил! Один раз я поехал сюда стройку контролировать и дела решать, а ее с собой взял. Потом рабочие ушли, а мы с Катей стоим около большого вишневого дерева, вот того, – В. З. показал рукой в окно, – тогда лето было: солнце сияло, погода офигенная – лепота просто, и я ей говорю: «Смотри, доченька, как красиво, – это теперь наши с тобой Снегири!» Она мне улыбнулась в ответ и стала вишни собирать в лукошко, по участку нашему бегать и прыгать, дом тогда еще не достроили, и вдруг закричала: «Папочка, классно мы с тобой СНЕГИРИМ!» С тех пор это мое любимое слово!

– Ржачно, – ответил министр, – а что такое «СНЕГИРИМ»?

– Ну не знаю, – попробовал объяснить В. З. – Типа «СНЕГИРИТЬ» – это радоваться, быть вместе, наслаждаться моментом, ну, кайф ловить от красоты жизни, что ли, а может, что-то новое создавать. У нас это с дачей связано: я ее с нуля построил, и тут вот счастливые моменты у нас, сами же говорите, что вам тут приятно.

– Класс! Мне нравится: все как-то с воображением у тебя, с изюминкой, что ли! Ну давай тогда, пошли снегирить, профессор! – подвел итог министр и, щелкая пальцами поднятой вверх правой руки и весело посвистывая, вприпрыжку отправился на кухню.

Глава 2. Красавица Александра

31 августа 1982 года, ровно в 16:00, в квартире, где В. З., Тамара и Катя жили уже почти пять лет, раздался телефонный звонок. Квартира эта находилась в престижном районе Москвы, около метро «Университет», и многие посетители этого гостеприимного дома В. З. завидовали его благополучию: в квартире было четыре комнаты, большая кладовка, заграничная мебель и всякое искусство, даже копье на стене, привезенное в подарок студентом-докторантом В. З., который по непонятному стечению обстоятельств стажировался в Гвинее-Бисау. Еще у В. З. была коллекция масок, висевших на той же стене, что и копье. Одну из них, символизировавшую изгнание злых духов из чьей-то души, подарил брат Тамары, работавший в советском консульстве в Шри-Ланке.

У Кати была своя комната, где стояла мебельная стенка, произведенная в Лейпциге; у Тамары был антикварный рояль Yamaha, на котором она играла с детства. Она просто впала в бешенство, узнав, что во время ремонта рабочие использовали его как стол для водки и закуски, так как он идеально подходил им для распития стоя.

Получить эту квартиру, естественно, было непросто, хотя В. З., как доктору наук и завкафедрой, полагалась лишняя жилплощадь под библиотеку, но, как всегда, без звонка Ивана Ивановича дело особо не двигалось. Зато, как только он позвонил «куда надо», все остальные инстанции уже проблем не создавали, В. З. дальше разобрался сам, и весь процесс (включая ремонт) занял всего шесть месяцев.

Когда зазвонил телефон, у Тамары, работавшей в академическом институте, был «библиотечный день», т. е. на работу идти было не надо, и она провела несколько часов в очереди за бананами. А Катя, как ее и попросили – что, честно говоря, бывало редко, так как она терпеть не могла магазины, – подбежала к кассе ровно в тот момент, когда очередь Тамары уже подходила, и им продали вдвое больше бананов, чем полагалось в одни руки. Мать и дочь открывали дверь в квартиру и услышали настойчивый телефонный звонок. Тамара бросила зеленые бананы на пол и подбежала к телефону. Звонила новый директор спецшколы № 4 Тамара Сергеевна: она сообщила, что старый директор отработала много лет и решила уйти на заслуженный отдых, и объяснила, что неожиданно освободилось место в 4-м «А» и Катя может выходить в школу на следующий день, 1 сентября. Тамара ее поблагодарила, уточнила, что надо принести с собой, и попрощалась. Затем Тамара позвонила на работу В. З. и нервно заявила, что не знает, что делать: думали, не получится, ребенка не подготовили и английским не занимались, все лето просидели на даче и ни фига не делали. В. З. обрадовался, но спешил на встречу с ректором, так что быстро дал жене задание сообщить новость Кате, объяснив ей, что вариантов отступления нет, все уже решено. После этого они тут же должны начинать учить английский – Тамара все-таки МГИМО окончила! А ему пора бежать. Катя проплакала весь вечер: она кричала, что мама разрушила ей жизнь, так как она хочет быть с друзьями в своей школе, а не мотаться куда-то на троллейбусе непонятно зачем.

Ну а когда Тамара попыталась проверить Катин английский, то девочка смогла ответить только на вопрос: How old are you?[8] – сказав: Thank you! How are you?[9] Все остальные, включая What is your name? [10], Катя просто не поняла. Тамара впала в панику и попыталась найти В. З., но ничего не вышло – глава семьи вернулся только в два часа ночи.

На следующий день невыспавшейся Кате, как и всем остальным советским девочкам, пришлось надеть коричневое школьное платье и белый фартук и идти на троллейбус, который останавливался около универмага «Москва», то есть рядом с новой Катиной школой. На душе у нее скребли кошки: «Ну почему эти предки всегда все портят? Своей жизни нет, что ли?» Ей было грустно и очень себя жалко.

Перед уроком Катя по-настоящему страдала: на общительную, обожающую тусовки девочку никто из одноклассников не обращал внимания. Она несколько раз пыталась подойти к новым одноклассникам, но всем было не до нее. Десятилетние мальчики прыгали по партам, как обезьяны, и надо было быть начеку, чтоб они не врезались и не снесли с ног, а девочки просто отворачивались и продолжали разговаривать между собой. Минут через сорок этой изоляции Катя еле сдерживала слезы. Именно в этот момент в класс вошла очень высокая голубоглазая стройная девочка с длинной белоснежной косой – как будто принцесса! Ее появление подействовало просто завораживающе! Она подошла к Кате и протянула руку для рукопожатия:

– Мы еще не знакомы. Как тебя зовут?

Катя ответила, почему-то обратившись к десятилетней однокласснице на «вы».

– А меня зовут Александра! – представилась девочка.

«Боже, какая красавица! Наверное, в нее влюблены все! – подумала Катя. – И какое потрясающее имя – Александра! Когда у меня будет дочь, так ее и назову!» И, забыв обо всех своих страданиях, Катя на несколько секунд замечталась, представив, какая у нее будет высокая голубоглазая дочь с такими же белыми волосами. Забавно, что сама Катя была невысокой и темноволосой – в отца. Очарованная прекрасной Александрой, Катя неожиданно для себя подумала: «Все будет хорошо! Правильно предки все сделали!»

Профессор Л. проснулась только от удара шасси о взлетную полосу. Она открыла глаза и увидела в иллюминатор хорошо знакомые тропические пальмы и борды «Welcome to Houston George Bush International Airport» [11].

«Finally[12], – выдохнула она. – What a long trip[13]». Спина ныла от сидения в самолете – хотелось наконец встать и потянуться! Она полезла в сумку за телефоном, радуясь, что уже можно включить его и без всякого вайфая проверить электронную почту, позвонить домой или отправить смску о прилете. Самолет продолжал двигаться к назначенному гейту, и у Профессора Л. перехватило дыхание: на экране телефона высветилась надпись «4 notifications from[14] Максим Снегирев», а потом разные имейлы, новые смски и т. д. Она дрожащей рукой открыла в ват-сапе сообщения от Максима, проигнорировав все остальные:

«Мягкой посадки! Как ты долетела, милая?»

Слово «милая» попало в самую точку! Профессор задышала чаще.

«Did anyone ever call me “милая”?»[15] – подумала она… Это слово было очень сладким, лучше любого торта или мороженого, и в то же время оно как-то будоражило.

Она посмотрела время отправления сообщения: где-то за тридцать минут до ее прилета – в Москве три часа ночи.

Профессор Л. вернулась к сообщению. Максим писал:

«Не могу уснуть, пока ты в воздухе, хотя знаю, что по статистике в самолетах безопаснее, чем на земле… Пожалуйста, успокой меня – сообщи, что все в порядке».

Она почувствовала, как засосало под ложечкой и на глаза навернулись слезы, но только внутри – заплакать вслух она бы не смогла. Что происходит? Почему? Может, от усталости!

Она переключила клавиатуру айфона на русский алфавит и быстро напечатала одним пальцем:

«Я хорошо долетела! Спасибо за беспокойство…» – сделала паузу и задумалась. Потом добавила смайлик с поцелуйчиком, затем стерла, добавила другой – просто смайлик, стерла тоже. Тут самолет остановился, и пилот объявил о приземлении в Хьюстоне, время, погоду и т. д. – пассажиры зашевелились… Она добавила: «Дорогой!» – решив, что не надо никаких смай-ликов, и нажала «send»[16]. Убрала телефон, оставив без внимания остальные сообщения, достала сверху чемоданчик и быстро пошла к выходу.

Глава 3. Обморок в троллейбусе

Любимая и единственная дочь эмоционального отца, Катя привыкла к вниманию и восхищению, да и сама умела вести себя так, чтобы окружающие замечали ее таланты. Уверенность в себе, которую внушал ей В. З., с рождения смотревший на нее как на икону, и была главным достоинством Кати, благодаря которому окружающие начинали видеть в ней все остальные прелести. Конечно, находились люди, которых она не особо, скажем так, вдохновляла, но примечательно, что они вызывали у нее интерес, а не раздражение. Ее как бы охватывало желание их завоевать, то есть ненавязчиво превратить в своих поклонников – и чем труднее была задача, тем лучше. Это качество она или унаследовала от В. З., или просто повторяла за ним. Он тоже редко сдавался, и обычно, если кто-то не хотел становиться его другом с момента знакомства, то В. З. постепенно влюблял в себя людей и становился им необходимым. Даже министр Огурцов поначалу не обратил на него особого внимания: подумаешь, математик какой-то, но постепенно с удивлением понял, что скучает по своему Вовику и как-то ему хреново, если он не был у него на даче в Снегирях целый месяц. Понятно, что дружить с всесильным министром желали многие и приглашения поступали отовсюду, но куда бы он ни пошел, как-то у всех было скучновато – не так душевно, как у Вовика. Один раз он даже подумал вслух: «Что ни говори, а ни с кем больше так не ПОСНЕГИРИШЬ! Это просто факт!»

Так что, несмотря на отсутствие интереса к ней большинства учеников 4-го «А», Катя не упала духом и постепенно старалась узнать одноклассников получше, чтобы понять, на ком стоит сконцентрировать свое внимание и обаяние. Интересно, что эта ситуация оказалась для Кати совершенно новой: она привыкла чувствовать себя элитой и раньше не сталкивалась со снобизмом со стороны других. Многие ее соученики не могли поверить, что Катя вообще никогда не была за границей! Она рассказывала, как отдыхала в Прибалтике, но для ее одноклассников, родители которых по большей части работали в советских представительствах в разных странах, Прибалтика была совершенной ерундой. Тут у всех были иностранные стирательные резинки, пеналы и джинсы, и какие-то там Паланга или Нида звучали смешно. Катя еще вспомнила пару поездок в гости к аспирантам В. З. из Грузии или Азербайджана, но вовремя сообразила этого не упоминать, чтобы не опозориться.