Ореховых дел мастер

© Павел Сурков, 2016

ISBN 978-5-4483-5929-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Город Гаммельн, 26 июня 1284 года

У бургомистра славного города Гаммельна осталась последняя надежда.

Последняя надежда сидела прямо перед бургомистром и пила лучшее рейнское вино из бургомистровых запасов – в довершение всей наглости еще и из его любимого, бургомистрового, серебряного кубка.

У последней надежды были длинные спутанные рыжие волосы, ниспадавшие на узкое вытянутое лицо, на котором выделялись острый нос и огромные голубые глаза. Последняя надежда сделала очередной глоток, снова наполнила кубок до краев, икнула, откинулась на спинку стула и хрипло проговорила:

– Итак, бургомистр, у вас, насколько я понимаю, проблемы.

– Не просто проблемы! – всплеснул руками бургомистр, понявший, к радости своей, что разговор наконец-то зашел в нужное русло. – Беды! Настоящие беды, господин… как вас, простите?

– Фолиаль, – проскрипел сквозь зубы визитер, – Проспер Фолиаль Альпанус, придворный ученый советник герцога Нортумберлендского, его величеств королей испанского и португальского, обучавшийся в Индии и Мавритании, постигший… Впрочем, что вам толку от перечисления моих ученых заслуг, господин бургомистр, верно? – и с этими словами он осушил кубок почти что наполовину и довольно икнул.

– Я ни в коем разе не хотел преуменьшить значение ваших безусловных заслуг, – пролепетал бургомистр, – но дело в том, что действовать надо безотлагательно, в нашем сегодняшнем положении каждая минута обходится нам чрезвычайно дорого.

– Именно, – кивнул Фолиаль. – Я вас слушаю.

– Все дело в крысах, – осторожно начал бургомистр.

– В крысах? – переспросил Фолиаль. Его левая бровь чуть приподнялась, а взгляд из хмельного стал неожиданно острым, точным и пронзительным.

– И еще в мышах, – добавил бургомистр.

– Значит, в мышах, – пробормотал Фолиаль. – А что же такого случилось в вашем городе с крысами да мышами, что вам вдруг срочно понадобилось мое содействие?

– Истинное нашествие хвостатых тварей, – с горечью произнес бургомистр, – третий месяц уже. Сперва вылезали по ночам, а теперь уже и света белого не боятся. Выползают из своих нор и сжирают все, до чего могут дотянуться: от зерна до свечного сала… Впрочем, какое там зерно – зерно они сожрали в первые две недели!

– А коты? – удивленно спросил Фолиаль. – Когда-то город Гаммельн славился своими мышеловами чрезмерной степени пушистости.

– Ах, какие коты, что вы! – покачал головой бургомистр. – Котов они извели за три дня – кого просто загрызли, а кто поумней да поосторожней был – я имею в виду котов, конечно же! – сбежал из города, только их и видели. Мы ж что только не пробовали – и известью травили, и серой жгли, два квартала спалили, еле потушили рынок, но все тщетно. Число этих тварей не убывает. Да вот, сами поглядите! – и с этими словами бургомистр ткнул пухлым пальцем в сторону потухшего камина: из его глубины медленно вылезли три толстых, перепачканных в саже, крысы схватили потухшую головешку и утянули ее обратно, внутрь.

– Поразительное зрелище! – осклабился Фолиаль. – Так хотелось бы уточнить – а какое вознаграждение ждет того молодца, который избавит вас от сей страшной напасти?

– Все, что пожелаете, господин Фолиаль! – бургомистр даже подскочил на месте. – Любое сокровище из городской казны станет вашим!

– Так уж и любое? – прищурился Фолиаль.

– Любое! – быстро-быстро закивал бургомистр. – Только укажите перстом.

– Укажу, – неожиданно тихо сказал Фолиаль и, помолчав несколько секунд, одним резким движением выбросил вперед длиннопалую правую руку. – Скрепите!

Бургомистр осторожно пожал кончики пальцев Фолиаля.

– Скреплено и засвидетельствовано, – сухо сказал Фолиаль.

– Кем засвидетельствовано? – осторожно спросил бургомистр, оглядываясь по сторонам. – Тут, кроме нас, никого и нет.

– Истинно видимое не всегда видно, – широко улыбнулся Фолиаль, продемонстрировав широкие и крепкие, как у лошади, резцы. – Поверьте, свидетелей вполне достаточно, – и с этими словами он резко поднялся со стула. – Ну, что же, я готов приступать.

– Что, прямо сейчас? – пролепетал бургомистр.

– Нет, если вы, конечно, намерены ждать, то я готов, – пожал плечами ученый, – но мне казалось, что вам надо решать проблему немедленно. Или я не прав?

– Правы-правы! – замахал ручками бургомистр. – И что же вам нужно для начала?

– Ничего, – коротко бросил Фолиаль, – у меня все с собой.

Он повернулся на каблуках и уверенным шагом направился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, бургомистр наконец-то расслабленно осел в кресле.

– В самом деле, чем я рискую? – прошептал он. – Если у этого не получится – ничего не изменится, а если получится – что ж, тогда и разберемся.

Он прокашлялся и громко позвал:

– Ганс!

Потайная панель в левой части зала отодвинулась, и оттуда показалась улыбающаяся физиономия верного Ганса, человека, исполнявшего при бургомистре функции камердинера, казначея и личного соглядатая.

– Я все слышал, ваша милость, – медоточиво произнес Ганс. – За ним уже отправлены лучшие люди, проследят и доложат, не извольте беспокоиться.

* * *

Фолиаль тем временем уже дошагал до Ратушной площади, быстро подошел к пересохшему фонтану (крысы перебили трубу третьего дня), остановился и огляделся: хвостатые зверюги шныряли то тут, то там, совершенно не боясь прохожих.

– Ну, что же, начнем, – пробормотал пришелец и, порывшись в складках плаща, извлек откуда-то маленькую деревянную дудочку. Покрутил ее своими тонкими длинными пальцами и приложил к губам.

Спустя много лет жители города Гаммельна будут вспоминать о том, какую мелодию играл тогда Фолиаль – но никто, даже сам мейстер Фейшнер, учитель музыки и превосходный композитор, что сочинил рождественский хорал для собора Святой Бригиты, не смог воспроизвести ни одной ноты из этой мелодии, ни одна музыкальная фраза не была подобрана – но все, кто слышал мелодию, сыгранную Фолиалем – а слышал ее практически весь город! – утверждали в один голос: то была самая прекрасная мелодия, что когда-либо ублажала человеческий слух.

Мелодия плыла над опустевшими улицами, раскручивалась неторопливой змеей – Фолиаль шел меж домов, наигрывая себе на дудочке, а за ним длинной черно-рыже-серой рекой двигались крысы и мыши, хвостатое бедствие Гаммельна: вылезали на звук и словно приклеивались к подошвам Фолиаля, неотступно следуя за ним – хвост в хвост, плотным потоком, они сбегали по стенам, выплескивались из нор и щелей и бежали, ползли, спешили вслед на мелодией. А Фолиаль все шел и шел по городу, и живая процессия за ним становилась все длиннее и длиннее.

Когда он вышел за городские ворота, что немедленно распахнулись перед ним – привратники все поняли без единого слова – живой поток лился из города еще час с четвертью. И лишь когда последняя крохотная мышка, торопясь за своими товарками, пересекла городскую черту, ворота немедленно захлопнулись.

В городе не осталось ни единой крысы или мыши. Дудочник увел всех за собой.

* * *

Он вернулся спустя три часа, когда закатное солнце уже почти скатилось за верхушки деревьев леса, прилегавшего с запада к городской стене. Также молча прошел мимо стражи, распахнул дверь в зал приемов – и снова уселся перед бургомистром, которому верный Ганс уже успел, запыхавшись, доложить о возвращении Фолиаля.

– Я уж не знаю, как благодарить вас, доктор! – радостно восклицал бургомистр, но Фолиаль остановил его резким движением руки.

– Я надеюсь, что вы, мой господин, человек чести, – хрипло сказал он. – Я пришел, чтобы получить свою награду.

– Все, что угодно! – расплылся в улыбке бургомистр. – Я сейчас же прикажу распахнуть двери казны…

– Не стоит беспокоиться, – покачал головой Фолиаль, – моя награда находится сейчас в этом зале.

– Да, и где же? – заинтересованно спросил бургомистр. – Только укажите, любезный друг, и она немедленно станет вашей, клянусь честью!

Фолиаль усмехнулся, подмигнул бургомистру – и вытянул вперед указательный палец, нацелившись прямиком на бургомистрову грудь.

– Что вы имеете в виду? – проговорил тот. – Я вас не понимаю?

– Вот это, на цепочке, – просипел Фолилаль. Усмешка не сходила с его лица.

– Но это же… ключ от города? Знак бургомистрской власти? – ошалело прошептал бургомистр. – Вы хотите…?

– Я хочу. Вы обещали. Все, что я пожелаю, – коротко сказал Фолиаль. – Я желаю это. Отдайте.

И он протянул бургомистру раскрытую ладонь.

Бургомистр резко отшатнулся.

– Какая наглость! – воскликнул он. – Какая вопиющая наглость!

– Наглость? – проговорил Фолиаль, и его взгляд помрачнел, в голубых глазах зажегся странный огонек. – Не вы ли дали мне слово, что я могу взять любую награду? Вы понимаете, чего может стоить вам отказ от вашего слова?

– Да за такую наглость, господин Фолиаль, я вас немедленно прикажу бросить в темницу! – закричал бургомистр. – Или вы немедля измените свое мнение, или я прикажу позвать стражу!

– Стражу? – Фолиаль вдруг вскочил и захохотал. Его смех сухим горохом рассыпался по полу и вдруг оборвался. – Не стои утруждать себя, бургомистр. Вы отказались от своего слова – и я просто уйду, взяв тогда иную награду.

И с этими словами он направился к двери.

– Только попробуйте что-либо украсть! – завопил бургомистр ему вслед. – Мои люди неотступно следят за вами! И если вы коснетесь хоть чьего-либо добра – вас ждет виселица, уж не извольте сомневаться!

Фолиаль издал еще один смешок и скрылся за дверью. Теперь уже – навсегда.

* * *

Оказавшись на улице, он понял, что за ним следят – десятки глаз вперились ему в спину, немногочисленные прохожие шушукались, указывая на Фолиалая пальцем. Он огляделся – и вдруг его лицо словно осветилось: он быстрым шагом направился в ближайший проулок, где около зеленной лавки стояла странная парочка: молодая женщина в ярко-синем платье и едва доходящий ей до пояса карлик в расшитом красном камзоле и зеленых сапогах. Женщина улыбнулась Фолиалю и царственным жестом протянула ему руку.

– Дорогая Розабельверде, – Фолиаль припал к ее пальцам, – чрезвычайно рад вас видеть, – он обернулся к карлику и сухо кивнул ему. – Министр Циннобер, также рад нашей встрече. Вы что-то хотели мне сообщить?

– Не надо, Альпанус, – покачала головой Розабельверде, – по-моему, вы заигрались.

– Отчего же? – улыбнулся Фолиаль. – Я лишь соблюл договоренности. Я заберу то, что причитается – и мы будем в расчете.

– Сколько? – проскрипел карлик тоненьким голоском. – Сколько их здесь?

– Сотня и еще тридцать, – четко сказал Фолиаль.

– Больше, чем во всех окрестных селениях, – вздохнула Розабельверде. – И вы хотите увести их всех из города?

– Навсегда увести из города, – кивнул Фолиаль. – Всех детей Гаммельна. Лишить обманщиков детского смеха и воплей радости. Лишить город будущего.

– Это жестокая кара, жестокая даже… для меня, – буркнул карлик.

– Министр Циннобер, вы знаете, что дети будут под моим надзором, и я не позволю, чтобы с ними случилось, что-то плохое, – покачал головой Фолиаль. – Оставлять их в городе лжецов – за что им такая кара?

– Не пытайтесь спрятать собственную обиду за деланным благородством, – сказала Розабельверде, а затем коснулась плеча Фолиаля своей прекрасной рукой. – Вы уверены?

– Абсолютно, душа моя, – кивнул Фолиаль. – А теперь прошу меня простить. Я спешу.

Он еще раз поклонился Розабельверде и Цинноберу и, не оглядываясь, зашагал в сторону Ратушной площади. Оставшиеся двое долго смотрели ему вслед, а когда Фолиаль скрылся за поворотом, Розабельверде тяжело вздохнула:

– Видимо, пророчество так и исполняется. Что ж, мой маленький друг, давайте сюда Кракатук. Нам пора возвращаться.

Карлик порылся в карманах камзола и извлек на свет бархатную коробочку. Раскрыв ее, он вынул оттуда маленький золотой орешек и протянул его Розабельверде – та кивнула Цинноберу и осторожно взяв орех указательным и большим пальцем, что-то прошептала.

И оба – и прекрасная женщина в синем платье, и карлик в расшитом камзоле – немедленно исчезли и никто в славном Гаммельне их никогда более не видел.

А мелодия Фолиаля снова поплыла над крышами города…

2. Варшава, весна 1806 года.

Это был такой же винный погребок, как и десятки других – он повидал их немало и уже по кисло-сладкому запаху мог сразу же понять то настроение, которое преобладает в заведении: радушен ли хозяин, готов ли обсчитать или, напротив, нальет рюмку-другую за так и не возьмет ни гроша, какие люди будут соседствовать на скамьях, и прочая, и прочая, и прочая.

«Я становлюсь пьяницей,» – опять мелькнула в его голове шальная мысль, давно торчавшая где-то на задворках сознания, словно заноза, но то и дело выскакивавшая на первый план размышлений. – «Опускаюсь на самое дно. А что, собственно, поделать? Будем продолжать пить».

Он и продолжил.

Когда через два часа хозяин принес очередную – вторую? третью? – бутылку вина и уже точно вторую четверть головки сыра, жизнь уже не казалась столь паршивой: пока есть вино (ну и, возможно, сыр) понятно, как можно дотерпеть хотя бы до рассвета.

– Господин Гофман, – неожиданно произнес кто-то над его левым ухом. – Вы не очень заняты?

Он обернулся – и встретился взглядом с невысоким плотным человеком в сером кафтане с накрахмаленным шейным платком. Человек сжимал пивную кружку, но взгляд у него был абсолютно трезвый, яркий, осмысленный.

– Ну, если не считать того, что в ближайшие полчаса я буду серьезно занят борьбой с этим куском сыра – то не слишком. Садитесь, будем бороться вместе, – он постарался быть максимально любезен, но хмель давал знать свое.

– Меня зовут Месмер, – представился незнакомец, усаживаясь рядом. – Возможно, вы слышали обо мне.

Он порылся на задворках угасающей памяти – что-то возникло из дальних дебрей, но затем снова растаяло в пустоте хмельного веселья.

– Я занимаюсь генерацией флюида, и уже получил поддержку некоторых весьма высокопоставленных особ. Вы, конечно, слышали о флюиде, не так ли?

– Да, что-то слышал, – он кивнул, стараясь не делать резких движений – это, кажется, некая новая метода излечения от разнообразных хворей.

– Совершенно верно, – Месмер похлопал его по плечу, – абсолютно верно: метода, которая позволяет бороться с любыми хворями. С любыми, друг мой! Но дело не в этом – я пришел к вам совсем не для того, чтобы говорить о своей методе. Я пришел, потому что увидел это.

И с этими словами он извлек из кармана сложенный листок бумаги, развернул – и, конечно же, не узнать изображенное было невозможно.

– О, кому-то нужны мои росписи дворца Мнишков! – Гофман чуть хохотнул. – А мне говорят, что я не такой уж и хороший художник!

– И что, позвольте полюбопытствовать, вы хотели тут изобразить, вот на этой росписи, коию для меня любезно скопировали некие дворцовые подмастерья? – прошептал Месмер.

– Ничего особенного – обычный узор, просто розетка для украшения, не более того, – пожал плечами Гофман.

– О, не скажите, я же вижу, что именно вы имели в виду – почему вы поместили по центру розетки именно это? – Месмер ткнул пальцем с аккуратно наманикюренным ногтем прямиком в рисунок.

– Орех? – пробормотал Гофман.

– Вот именно! Орех! – вплеснул руками Месмер. – Понимаете, все дело именно в орехе! Именно в нем, и ни в чем другом! Скажите, вам кто-то подсказал этот ход, или вы сами догадались.

– Догадался о чем? – хмель начал покидать разум Гофмана, но он по-прежнему не понимал, что Месмер имеет в виду.

– Скажите, я правильно понимаю, что сегодня вы никуда не спешите? – Месмер схватил Гофмана за локоть. – Я расплачусь за вас, поедемте ко мне, я все вам покажу и объясню. Ну же! Вы готовы?

– Отчего бы и нет? – растерянно проговорил Гофман. – Раз вы настаиваете – тогда едемте.

* * *

Дом у Месмера оказался ровно таким, каким и должен был быть у человека, погрязшего в изучении вещей, неподвластных рядовому разуму – тяжелое строение серого кирпича где-то на окраине города (Гофман запутался в многочисленных поворотах и примерно на пятой минуте пути бросил даже отслеживать, что знакомого пронеслось за окнами кареты). Дверь открыл хмурый слуга в зеленой ливрее, освещая путь массивным подсвечником, он провел их в библиотеку, где уже горел уютный камин и были зажжены все свечи, позволяя увидеть доходящие до самого потолка книжные шкафы. Месмер усадил Гофмана в большое кресло прямо перед камином, налил бокал кларета – и отправился рыться в каких-то рукописях, разбросанных на широком столе с бронзовыми львиными лапами вместо ножек.

– Орех! – говорил он, шелестя бумагами. – Орех – вот то, что объединяло и привлекало человечество издревне – и никуда нам не деться от этого символа… Хотя – почему символа? Кстати говоря, что вы знаете об орехах, мой друг?

– В общем-то ничего, – пожал плечами Гофман. – Я их и есть-то особо не люблю.

– Поразительно! – воскликнул Месмер. – Поразительно, каким невероятным образом истина проникает в мир! Кажется, человек имеет в виду нечто совсем иное – а в итоге выходит, что он, сам того не ведая, глаголет великое, единственно верное! Это я о вас, друг мой! Вы каким-то образом погрузились в самую суть мироустройства – и отразили его в ваших рисунках.

– Что именно вы имеете в виду? – с улыбкой спросил Гофман: кларет оказывал поистине волшебное воздействие на всего его члены – расслаблял, погружал в тепло и успокаивал, он был готов слушать любую болтовню Месмера часами.

– Ровно это! – Месмер выхватил из кипы бумаг несколько желтоватых листков и ринулся к Гофману. – Вот, смотрите сами! Теперь понимаете, о чем я говорю?

Гофман вгляделся в поднесенный Месмером рисунок – перед ним была старинная карта с многочисленными надписями на латыни.

– Что это? – удивленно спросил Гофман.

– Это карта Рима времен Тиберия: вот, посмотрите – это Палатинский холм, где жила семья императора, а вот ровно под ним – Большой цирк, Circo Massimo, одно из самых крупных строений в городе, здесь проводились и соревнования колесниц, и ставились тысячные мистерии… Одним словом, перед нами – центр главного города мира. А теперь вглядитесь внимательные в абрисы центральных построек. Видите? Понимаете?

Месмер сделал паузу – и Гофман решил попробовать понять, что же имеет в виду этот странный человек.

И тут он увидел.

Орех выплыл на него из карты, проявился весь, целиком, проступил сквозь паутину древних улиц и сетку зданий – четкий, понятный контур огромного ореха, накрывавший собою границы Большого цирка и части холма рядом – Орех был не просто заметен в городе, он, собственно говоря, и был этим городом.

Гофман молчал, пораженный, вглядываясь в старинную карту, а Месмер издал короткий смешок:

– Я все понял по вашему лицу, друг мой. Да, вы его увидели – осталось понять главное – у любого Ореха, даже у этого, есть ядро и сердцевина – и надо уметь вычленять ее из Ореха, дабы проникнуть в самую суть его… Видите, центром этого Ореха, его ядром является императорская ложа Большого цирка – и видите вот эту линию? Знаете, что это? Это подземный ход, который вел прямиком из дома императорской семьи в ложу, путь, которым всегда можно было уйти незамеченным, тайный ход в Ядро без разрушения целостности Ореха… Понимаете?

Гофман просто кивнул – вымолвить что-либо он не мог.

Интродукция 1.

Из записок доктора Реджинальда Клэна, специалиста по европейской истории, профессора Института Мировой Истории, Чикаго, руководителя Второго Отдела Управления.

Одной из самых ярких страниц в жизни Гофмана представляется его дружба и переписка с известным ученым, врачом, Францем Антоном Месмером (1734 – 1815), создателе учения о «живом магнетизме». С Месмером Гофман переписывался на латыни, которую они оба знали – молодой писатель и его старший товарищ обменивались заметками, многое из которых Гофман затем воплотил в своих книгах. Так, именно Месмер рассказал Гофману почерпнутую им из древних трактатов идею о «Мировом Орехе», таинственной символике, которая привлекала еще древних философов, желающих добраться в своих исследованиях до «ядра познания».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.