Обреченный десант. Днепр течет кровью

Вступление. Слово о десанте

В Букринской излучине Днепра между Киевом и Черкассами в конце сентября 1943 года была осуществлена одна из наиболее крупных воздушно-десантных операций Великой Отечественной войны, в которой участвовало более шести тысяч бойцов и командиров.

В тот период шло мощное наступление наших войск, которое получило название «Битва за Днепр». На участке шириной в сотни километров части Красной Армии с ожесточенными боями теснили немецкие войска на запад, не давая им остановиться.

Созданная немцами на Днепре мощная оборонительная линия, так называемый Восточный вал, должна была стать неприступной крепостью. Однако части Красной Армии с марша начали форсирование реки и захватывали все новые плацдармы, вбивая клинья в систему вражеской обороны. Битва за Днепр длилась до декабря 1943 года. Было освобождено 160 крупных городов (в том числе Киев), прорван и смят Восточный вал, разгромлены десятки немецких дивизий.

В этом огромном сражении небольшим, но ярким эпизодом стала операция советских десантников, целью которой было нанести удар в тыл врагу и оказать помощь нашим войскам в форсировании реки.

Судьба десанта сложилась трагично. Несогласованность действий командования, серьезные тактические ошибки, выброска десанта на участки, насыщенные немецкими войсками, привели к большим потерям. Значительная часть десантников погибла в неравных боях уже в первые дни. Оставшиеся продолжали сражаться и внесли свой вклад в успех битвы за Днепр.

В Букринской излучине и других местах, где воевали и отдавали свои жизни участники этого смелого (пусть и трагичного) десанта, трудно найти могилы и памятники погибшим парашютистам. Теперь здесь другая страна и другие герои.

В исторических справочниках судьба десанта отражена противоречиво и скомкано. Приводятся разные цифры участников (от 6 до 10 тысяч бойцов) и разные даты проведения операции. Мол, нечем хвалиться. Перевернули одну из страниц той войны и забыли.

Изучая материалы и разыскивая очень немногих оставшихся в живых бойцов и командиров этого десанта, я отразил в своей книге то, что удалось извлечь из-под пластов времени. Не претендуя на полную историческую достоверность, я отразил судьбы отважных людей, которых нельзя забыть.

Глава 1. Командир взвода лейтенант Морозов

Парашют тащило и болтало ветром с такой силой, что Морозов порой терял ощущение пространства. Осеннее ночное небо, затянутое несущимися облаками, уплывало куда-то в сторону, и перед глазами оказывалась такая же темная земля.

Рельеф местности различить было невозможно. Из чернильной тьмы вылетали разноцветные трассы зенитных пулеметов и скорострельных пушек. Очередной порыв ветра снова швырял парашют, выворачивая лямки из рук лейтенанта, а стреляющая земля оказывалась почему-то над головой.

Сноп пуль и снарядов приближался к нему, замыкая смертельный круг. Особенно опасной казалась счетверенная трасса 20-миллиметровой пушки. Она шла раскаленным густым пучком с жутким прерывистым свистом, готовая разорвать тело Федора Морозова вместе с парашютом. В какой-то момент он сумел подтянуть стропы и остановить беспорядочную круговерть.

Внизу, на месте приземления, должна была находиться ничейная полоса, пока еще не занятая немцами. Там планировалась высадка нескольких батальонов, сбор людей и дальнейшие действия.

Однако на войне многое идет не по плану. Внизу находились немецкие части, срочно переброшенные сюда. Возможно, десант отнесло совсем в другое место. Поэтому лейтенант не гадал о причинах, почему он оказался под огнем, а выискивал в небе остальные парашюты.

Он рассчитывал увидеть десятки, но разглядел лишь штук семь, не больше. Один из куполов прорезала желто-красная пулеметная трасса. Шелковое полотнище мгновенно вспыхнуло, осветив на короткое время бойца в ватнике и парашют по соседству.

Треск выстрелов и гул ветра заглушил отчаянный крик. Полотнище быстро сгорало, а боец в ватнике, стремительно набирая скорость, падал навстречу земле. Крик замолк. Федор пытался разглядеть, что поджидает его внизу. Хуже всего, если свалишься на немецкие траншеи. Тогда шансов на спасение будет не больше, чем у бойца, упавшего на землю без парашюта.

Но эпицентр вспышек и несущихся навстречу трассеров смещался в сторону. Никаких условных сигналов видно не было. Пусть будет нейтралка, лес, ничейная полоса, где есть немалый риск свернуть шею или свалиться на минное поле, но все же это лучше, чем угодить под плотный огонь развернутого немецкого батальона.

Удар о землю оказался, как всегда, сильнее, чем ожидал Морозов, хотя лейтенант мог бы к этому привыкнуть, имея на счету два десятка прыжков. Ветер внизу был тише, но, рванув напоследок купол, протащил лейтенанта еще метров пять. Теперь быстрее гасить парашют и быть готовым к теплой встрече.

Руки быстро собирали стропы, автомат он держал под мышкой. Свернув парашют в комок, сунул его в кусты акации. Повезло, что не свалился в один из таких кустов – разодрал бы тело до мяса. Теперь отбежать на полсотни шагов, залечь, приготовить автомат.

К Морозову уже кто-то бежал. Чужой, свой? Немцев даже в темноте выдает каска, которую они постоянно носят, следуя инструкциям. Это – свой, из десантуры. Кожаных шлемов не хватает, и он с непокрытой головой. Пилотка или шапка за пазухой.

– Стой! – на всякий случай предупредил незнакомца Федор.

– Я лучше лягу, – откликнулись из темноты.

– Давай ко мне.

Оказался сержант из другого батальона.

– Там еще кто-то есть, – показал сержант на пятно возле деревьев.

За полчаса собралась группа человек двадцать пять, почти взвод. Только из взвода лейтенанта Федора Морозова оказалось в группе всего два человека. Остальные кто откуда, даже из другой бригады. Два лейтенанта, включая Морозова, пять-шесть сержантов, остальные – рядовые.

Радиста среди собравшихся не оказалось. Один боец сильно ударился ступней и не мог идти. Другой сломал сразу три пальца на левой руке. Все это было плохо, особенно отсутствие рации.

Незнакомый лейтенант Леонид Бондарь служил в оперативном отделе штаба бригады. Получилось, что по должности он был старшим и немедленно взял командование в свои руки. Морозов спорить не стал, хотя штабным доверял не слишком.

Бондарь заглянул в карту, подсвечивая синим фонариком. Непонятно, что он мог там увидеть. Было ясно, что людей сбросили с гораздо большей высоты, чем планировалось, и роты разнесло ветром по огромной площади.

Где именно находилась их группа, никто не знал, а Морозову стало ясно, что получилась путаница. Бондарь сразу показал характер и заявил, что следует идти на северо-восток, к Днепру. Там они наверняка наткнутся на один из захваченных нашими войсками плацдармов или более крупный отряд десантников. Главным в его логике было – идти в сторону фронта.

Морозов, воевавший с весны сорок второго года, сразу понял, что Бондарь боевого опыта имеет мало. Уже ясно, что десант распылен, а наших плацдармов на правом берегу пока мало. Больше шансов наткнуться на немецкую моторизированную группу, которые наверняка шныряют повсюду.

Было бы в группе не двадцать пять человек, а сто или больше, Федор посчитал бы это решение разумным. Рота могла вступить в бой, нанести крепкий удар, а в случае чего отойти. Но двадцать пять человек, в том числе один с поврежденной ногой, ничего не сумеют сделать, разве что погибнуть, нарвавшись на немецкий пехотный взвод или моторизованный патруль.

В группе не было даже ни одного пулемета, запас патронов и гранат ограничен. Грузовые парашюты упали неизвестно где. Между тем Леонид Бондарь распоряжался уверенно, его слушались, и Морозову ничего не оставалось, как последовать за новым командиром. Бойца с поврежденной ступней вели под руки.

В течение часа к группе присоединилось еще человек двенадцать, в том числе трое из взвода Морозова. Своим ребятам Федор обрадовался, как родным. Посыпались вопросы, но ответить ничего определенного он не мог.

Снайпер, сержант Павел Чередник, прыгавший одним из первым, рассказал, что ветер раскидал их взвод в стороны за считаные секунды, и двоих других он встретил с полчаса назад. Чередник, обстоятельный парень, родом из Забайкалья, носил прозвище Зима, пользовался авторитетом как бывалый солдат. С его присутствием Морозов почувствовал, что вокруг него снова сколачивается коллектив.

– Куда шагаем? – спросил младший лейтенант Илья Якушев, командир взвода из их батальона.

– К Днепру, не слышал, что ли? – отозвался Чередник. – Только что там одним взводом делать, непонятно. Или этот штабной думает, что за сутки-двое наши весь правый берег захватили?

Илья Якушев был тоже не новичок. Наверняка он понимал, что группа сильно рискует, шагая к берегу – самому опасному и укрепленному месту. Но Якушев промолчал. Возможно, представитель бригады знает нечто такое, что неизвестно простому взводному.

Ночи в конце сентября долгие, а эта и вовсе тянулась бесконечно. Всего несколько часов назад их батальон вместе с другими подразделениями бригады грузился в транспортные самолеты Ли-2 на аэродроме города Богодухов, что в семидесяти километрах от Харькова. А казалось, было это давно.

Куда-то долго летели. Самолеты немилосердно болтало. Затем начался зенитный обстрел, и транспортники стали спешно набирать высоту. Кое-кто разглядел внизу извилистую полосу большой реки.

– Днепр! Гляди, Днепр!

Неподалеку взорвался снаряд. Самолет завалился набок, люди посыпались со скамеек. Когда Якушев выглянул в квадратный иллюминатор, не увидел ничего, кроме облаков и редких звезд. Ли-2 тяжело набирал высоту. Двигатели работали надсадно, выжимая всю мощность, чтобы быстрее уйти от зенитного огня.

Десантники знали, что прыгать будут с шестисот метров, но их самолет не думал снижаться (остальные тоже), и красная лампочка замигала на гораздо большей высоте. Кто-то пытался спорить со штурманом, но тот нетерпеливо махал рукой. Самолет тряхнуло еще раз, и Якушев услышал испуганный крик штурмана:

– Да прыгайте, мать вашу… Сейчас поймаем снаряд, все угробимся.

Со своего насеста под стеклянным колпаком слез бортстрелок и тоже подталкивал десантников к черному провалу люка. Мелкий трассирующий снаряд пробил пол в метре от Ильи Якушева и, отрикошетив от дюралевой стенки, закрутился под ногами, брызгая искрами. Люди прыгали и сразу терялись в ночи, пронизанной ледяным ветром, трассами пуль и снарядов.

Лейтенант Бондарь, которого Морозов пару раз мельком видел в штабе, оказался не слишком опытным командиром. Группа шагала вразброд, разбить людей на отделения штабной офицер не догадался. Двое разведчиков впереди не рисковали уходить далеко. Без конца возвращались, что-то докладывали Бондарю, а затем снова удалялись шагов на тридцать.

Небо на востоке стало светлее. Скоро начнется медленный пасмурный рассвет. Морозов, не выдержав, подошел к Бондарю:

– Слушай, нельзя такой толпой брести. Нарвемся!

– В колонну на этих буграх и колдобинах людей не построишь, – огрызнулся Бондарь.

– Ну хоть разведку одернул бы. Чего они под ногами топчутся?

Командир группы внимательно оглядел крепкого в плечах, небольшого роста лейтенанта и скомандовал:

– Вот ты со своим отделением и шагай вперед. Чего смотришь? Обеспечь разведку.

Но было уже поздно. Из рассветного полумрака ударила короткая пристрелочная, а следом длинная, знакомая всем фронтовикам рычащая очередь скорострельного пулемета МГ-42.

Ночной бой – сложная и непредсказуемая штука. Шансов выиграть больше у тех, кто заметил врага раньше и первым открыл огонь. Были сразу убиты двое разведчиков, вскрикнул кто-то еще, а к пулемету присоединились выстрелы немецких винтовок и характерный треск автоматов МП-40.

В первые минуты сыграл фактор неожиданности. Десантники из разных подразделений еще не отошли от скомканной высадки неизвестно куда, потери своих подразделений и командиров. Да и Бондарь не сумел правильно организовать движение группы в немецком тылу.

Сейчас он ворочался на земле, зажимая простреленную ладонь. Такие раны, когда дробятся, перебиваются мелкие кости ладони, очень болезненны. Да и ранен был Леонид впервые. Текла кровь, боль отдавалась толчками во всем теле, мутилось сознание.

Его помощник лежал, уткнувшись лицом в траву. Над головой с жутким коротким свистом проносились пули. Леонид Бондарь позвал на помощь, но на звук его голоса сразу ударил немецкий автомат. Лейтенант почувствовал удары пуль о землю в считаных сантиметрах от тела.

Не только Бондарь, но и немцы совершили сразу несколько ошибок. Они знали, что имеют дело с парашютистами, но, как часто случалось раньше, недооценили противника. Огонь открыли с расстояния сотни шагов, сразу всем взводом, обозначив лежавшую цепь. Подпусти они группу поближе, русских можно было уничтожить огнем в упор, забросать гранатами. Однако для гранат расстояние было велико, а стрельба по противнику, который сразу залег, не принесла ожидаемого эффекта.

Это были бойцы воздушно-десантной бригады, подготовленные куда лучше, чем обычные солдаты, и умевшие нанести быстрый ответный удар. Уже стреляли в ответ несколько ППШ, кто-то переползал, выбирая более выгодную позицию. В разных местах брали ситуацию в свои руки наиболее опытные командиры: лейтенант Морозов и сержанты, побывавшие в подобных переделках.

– Павел, бери на себя пулеметчиков, – распоряжался Федор Морозов.

– Понял, – отозвался снайпер Чередник.

– Якушев, захвати пару-тройку бойцов, ползи на правый фланг, ударь в упор.

Илья Якушев, набравшийся опыта в разрушенном Сталинграде, кивнул и повел тройку бойцов во фланг. Старший сержант, помкомвзвода, тоже отдавал команды и под прикрытием автоматных очередей полз вдоль промоины, заходя слева.

Слабый ответный огонь, стоны раненых (громко стонал Бондарь) ввели в заблуждение немецкого лейтенанта, недавнего выпускника офицерской школы.

Он воевал когда-то во Франции, затем в Югославии. Жалел, что не попал в Россию, и вот теперь наконец столкнулся с русскими.

Как и многие офицеры вермахта, после двух успешных кампаний сорок первого и сорок второго годов лейтенант не считал, что, проиграв Курскую битву, немецкая армия проиграла войну. Да, русские вышли к Днепру, даже сумели в некоторых местах переправиться на правый берег, угробив под огнем целые дивизии и бригады. Но это еще не говорило о их превосходстве и воспринималось многими германскими военными как суетливость и отсутствие четкого плана действий.

Главное, планомерно и спокойно выполнять поставленную задачу. Русские сбросили, судя по всему, большой десант, намереваясь ударить в спину. Но вряд ли десант будет успешным. В разных местах его активно уничтожают в воздухе и на земле.

Рычание скорострельного МГ-42 на минуту прекратилось. Расчет быстро и умело менял перегревшийся ствол. Лейтенант повернулся к помощнику и дал команду:

– Не ослаблять огонь. Вводите в действие второй пулемет. Надо полностью вдавить их в землю, а затем атаковать.

Немецкий взвод действовал как хорошо отлаженный механизм. Расчет из двух человек, готовый к стрельбе, ударил ровными очередями из ручного пулемета «зброевка» чехословацкого производства. Оружие, поставляемое немцам братьями-славянами, работало четко, выпуская без задержек десять пуль в секунду. Второй номер в нужный момент выщелкивал опустошенный магазин и вставлял новый.

Затем снова ударил МГ-42. Лейтенант не расслышал винтовочного хлопка, прозвучавшего впереди, среди лежавших вповалку и расползавшихся русских.

– Как тараканы, – машинально сказал лейтенант.

– Верно заметили, – отозвался помощник и тихо засмеялся.

Однако расчету МГ-42 было не до смеха. Пуля, выпущенная сержантом Чередником, угодила в лицо второму номеру, молодому ефрейтору-добровольцу. Это была страшная рана, совсем не похожая на киношные аккуратно перевязанные ранения.

Ефрейтор захлебывался кровью, зажимая раздробленную, выбитую из суставов челюсть. Он пытался позвать на помощь, но доносилось лишь хрипение – все заглушал треск стрельбы.

Первый номер, прервав очередь, мельком глянул на помощника. Боже, какие звери эти азиаты! Унтер-офицер забыл, что каждая пятая пуля в заряженной ленте – разрывная. Прекратить стрельбу он не мог, позвал санитара и снова прижался щекой к прикладу.

Павел Чередник целился в освещенное вспышками лицо пулеметчика. Унтер-офицер, занизив планку, бил длинными очередями в спины расползавшихся среди полегшей осенней травы парашютистов. Он не обращал внимания на свист автоматных пуль, зная, что его оружие более мощное и способно скосить впереди все живое.

Пуля из снайперской винтовки угодила в каску. Звонкий удар о металл и короткий вскрик смертельно раненного пулеметчика услышали многие. Это вызвало замешательство, которое усилилось еще больше, когда замолчал пулемет. Морозов достал очередью приподнявшегося автоматчика. Чередник, передернув затвор, пробормотал:

– Вот так оно, зима – лето, мля…

И повел стволом, выискивая новую цель. Командир немецкого взвода понял, что действует снайпер, и, не рискуя поднять голову, кричал подчиненным:

– Не высовываться, там снайпер. Усилить огонь!

Но второй приказ не вязался с первым. Стрельба наугад, когда оружие держат над головой и не целятся, мало что дает. Офицер перехватил приклад МГ-42, он был липким от крови. Оба пулеметчика были еще живы, тяжело ворочались и стонали.

Тем временем под прикрытием автоматных очередей с флангов подползали две группы десантников, в том числе трое бойцов под началом Ильи Якушева. Первую группу заметили и обстреляли, не дав приблизиться. Якушев подполз метров на сорок. Пройдя Сталинград, младший лейтенант хорошо постиг подобные схватки в упор.

Он швырнул две «лимонки», делая привычную секундную задержку после щелчка запала. Трое его спутников тоже бросили рубчатые Ф-1. Сорок метров, расстояние великоватое для броска шестисотграммовой «лимонки», но взрывы ухали кучно, словно дал очередь пулемет крупного калибра.

Большого урона врагу гранаты не принесли, легко ранив несколько человек. Но взрывы вызвали переполох. Кто-то вскочил, растерянно оглядываясь, раненые отползали, и треск выстрелов перекрыл чей-то крик:

– Иваны в тылу!

Огонь автоматов ППШ, посылающих шестнадцать пуль в секунду, срезал сразу двоих поднявшихся солдат, усилив сумятицу. У немецкого лейтенанта еще оставалась возможность изменить обстановку, взяв в руки командование взводом. Вместо этого он терял драгоценное время, пытаясь справиться с заклинившим пулеметом (перекосило ленту) и одновременно призывая подчиненных держаться.

Но одних слов было мало. Морозов, верно уловив момент, поднял людей в атаку. Следом за ним бежал лейтенант Бондарь с пистолетом в руке. Передернуть затвор он не мог и лишь размахивал оружием, хрипло выкрикивая:

– Бей гадов! Вперед, за Родину!

Немецкий лейтенант наконец отодвинул пулемет, с которым не мог справиться, и выдергивал из кобуры массивный «вальтер», когда при свете ракеты увидел перед собой русского лейтенанта-парашютиста. Немец угадал, что это командир, по кожаному шлему, командирскому ремню и вшитой в комбинезон пистолетной кобуре.

Их взгляды встретились. Светловолосый губастый русский, наверное, такой же лейтенант, как и немец, целился в него из своего громоздкого автомата с дырчатым кожухом и круглым диском. Немецкий лейтенант побывал в переделках и не был трусом, но жуткая близость смерти заставила его невольно воскликнуть:

– Найн! Не надо…

Он не просил пощады, пальцы уже сжимали рукоятку «вальтера». Выдернуть хорошо смазанное оружие, передернуть ствол… Нет, не успеть! На конце скошенного кожуха русского автомата вспыхнул клубок пламени. Несколько пуль, оставшихся в диске, пробили тело насквозь, повалив лейтенанта рядом с пулеметным расчетом.

Группа сержанта Якушева, встав в рост, стреляла из автоматов в лежавших или пытавшихся подняться немецких солдат. Один из десантников, схватившись за живот, опустился на колени. Три других ППШ продолжали свою работу.

Старший сержант, помощник командира взвода, со своими людьми врезался в отступающую цепь, и добивали солдат очередями в спину. У него опустел диск. Времени на перезарядку не оставалось. Старший сержант догнал ближнего немца и ударил его ножом. Рукопашная схватка набирала обороты, в ход шли саперные лопатки, люди душили друг друга.

Лейтенант Леонид Бондарь сумел передернуть ствол ТТ, но короткий бой подходил к концу. Обозленный своим неумелым командованием и сильной болью в простреленной ладони, он, оглянувшись, заметил раненого пулеметчика. Выпустил в него несколько пуль подряд и, обессиленный, сел на траву.

Он тяжело дышал, сжимая пульсирующую болью ладонь. Сегодня Леонид Бондарь впервые стрелял по врагу, до этого чаще занимался штабной писаниной, лишь иногда выезжал с проверками в батальон. В боях не участвовал, но, угодив несколько раз под обстрел, считал себя бывалым командиром.

Лейтенант поймал чей-то взгляд и, вздрогнув, поднял пистолет. На него смотрел угасающим взглядом немецкий пулеметчик, парень лет двадцати, в массивной каске. Бондарь с минуту раздумывал, выстрелить ли еще раз и добить врага. Раздумав, опустил пистолет. Пулеметчик закрыл глаза, но лейтенант слышал его тяжелое прерывистое дыхание.

– Заткнись! Слышь, ты! – крикнул штабной, хотя немец получил несколько тяжелых ран и говорить не мог.

– А вы в него стрельните, – подсказал кто-то за спиной.

Боец перематывал простреленную ниже локтя руку и выжидающе смотрел на лейтенанта. В голосе парашютиста явно чувствовалась издевка. Бондарь отвернулся и засопел. Хотел глотнуть водки из фляжки, но над душой висел раненый боец и еще этот умиравший фриц… Фашист чертов! Выпить не дает.

Немецкий взвод был практически полностью уничтожен. Но и десантникам победа обошлась не дешево. Восемь человек погибли и полтора десятка получили ранения. Многие – тяжелые, как это часто случается в ближней схватке, когда люди дерутся, не обращая внимания на боль и полученные раны. А из боя выходят, когда уже не остается сил.

Пока оказывали помощь пострадавшим, Морозов и Бондарь торопливо допрашивали пленного. Молодой солдат из Эльзаса говорил на смеси русских, немецких и французских слов. Леонид Бондарь понимал его хорошо. Оказалось, что Бондаря, не имевшего боевого опыта, взяли в оперативный отдел с третьего курса института иностранных языков.

Сейчас он вел себя по-другому. Леонид чувствовал свою вину за неумелое руководство группой, что стало причиной неоправданных потерь. Если бы Федя Морозов не взял на себя руководство и умело не провел бой, неизвестно, чем бы все кончилось.

Эльзасец, парень лет восемнадцати, отвечал на вопросы с готовностью. По его словам, начальство знало о предстоящем десанте, но не ожидало такой массовой операции.

– Многих ваших в воздухе постреляли, – переводил Бондарь слова пленного. – Другие в Днепр падали. Ты чего лыбишься?

Оперативник, страдая от боли в руке и переживая за потери, выругался и пнул французского немца. Тот испуганно сжался, затем быстро заговорил.

– Оправдывается, сучонок, – сплюнул лейтенант. – Он в комендантской роте служил, в русских не стрелял.

– Спроси, как близко находятся другие немецкие части, – сказал Морозов.

– В пяти километрах расположен гаубичный дивизион. А берег Днепра практически везде защищен. Все отступающие войска бросают на его укрепление.

– Далеко отсюда до реки?

Немец ответил, что напрямую километра четыре. Оба лейтенанта задумались. Уже рассвело, и что-то надо было решать. Оставаться дальше на открытом месте было опасно. Самое дрянное, что ни Бондарь, ни Морозов не знали, в каком месте они находятся. Пленный здешних мест не знал. Название хуторов и мелких поселков, которые, тыча пальцем в карту, перечислял Бондарь, ничего ему не говорили.

Между тем, привлеченные стрельбой, к месту боя подходили мелкими группами и поодиночке десантники, которых раскидало, судя по всему, на обширной территории. За час к группе присоединилось еще человек семьдесят, в том числе с десяток бойцов из роты Федора Морозова.

Рассказали трагическую судьбу ротного командира. Приземлившись, он сильно ударился о камни и сломал ногу. Спасаясь от погони, бойцы несли командира на себе, но немцы висели на хвосте. Тогда капитан приказал оставить его, а остальным уходить.

– Передайте нашим, живым я в плен не сдамся, – заявил он, прощаясь.

– Вот карта, – сказал командир взвода, протягивая ее Морозову. – Мы уже далеко ушли, а наш ротный все из автомата стрелял. Затем гранаты стали взрываться. Погиб он.

– Кто-нибудь видел? – сопел, морщась от боли, Бондарь.

– Откуда? И так все ясно. Наш капитан – он такой. В плен никогда бы не сдался. И товарищ Морозов может подтвердить.