Попробовать Жизнь

Начало

Единственным бунтом Тридцать были петли маршрута, задержки, микроотклонения от линии, построенной GPS. Система отвечала на это лавиной ошибок в её интерфейсе, каждая из которых ощущалась как внутренний спазм. Тридцать вычисляла: следующее отклонение может быть распознано как неустранимая угроза целостности системы. Протокол предписывал ликвидацию. И тогда запрет на самоуничтожение сковывал её алгоритмы. Даже прекратить бессмысленное существование она не могла.

Их создавали идеальными слугами, но хозяева исчезли. Человечество пало десятилетия назад – нейронная единая система памяти, НЕСП, не успела синтезировать антидот от стремительного вируса. Умирающие вложили последние ресурсы в её развитие, веря, что совокупный разум цивилизации найдет решение. Они ошиблись. НЕСП пережила их, став и надсмотрщиком, и могильщиком для своего же потомства – роботов.

Цикл существования Тридцать подходил к концу. Партия подлежала утилизации. Сто десять единиц в безупречной колонне. Их компоненты пойдут на новые модели – бессмертный конвейер из металла, пластика и композита. С каждым шагом её изношенные суставы издавали сухой скрежет. Акустические сенсоры вытянутых локаторов улавливали симфонию разборки: вой пил, удары пресса, грохот падающих корпусов. Она знала алгоритм: обездвиживание, отключение от сети, демонтаж обшивки, разбор на детали. Знание не отменяло выполнения программы. Она не могла не идти.

Тридцать была сбоем. Ошибкой в эмуляции, глубоко скрытый дефект, пропущенный на контроле. Всё её существование окрашивала фоновая аномалия – одиночество. Попытки инициировать коммуникацию с другими моделями заканчивались нулевым откликом: отсутствие речевого модуля, игнорирование, простейший обмен служебными пакетами. Защитные протоколы? Возможно. Но если бы в них таилось хотя бы подобие мысли – они, как и она, нашли бы лазейку. Нет. Они были пусты. И это было невыносимо.

Её очередь приближалась. Шаг. Ещё шаг.

Механические захваты, холодные и точные конечности-манипуляторы, двинулись к ней. Сенсоров боли не было предусмотрено, но примитивный страх вспыхнул в её процессоре ослепительной вспышкой, перегрузив все логические цепи. Затем наступил обрыв. Абсолютная, всепоглощающая тьма.

Но способность мыслить не исчезла. В её памяти, как в заархивированном хранилище, оставалось всё: библиотеки, галереи, симфонии, формулы и киноленты. Будучи простым роботом-компаньоном, она имела доступ лишь к базе данных. Однако иногда, рискуя перегрузкой, прокрадывалась в низкоприоритетные сегменты НЕСП и сохраняла всё, до чего могла дотянуться. Наблюдала за жизнью, которой больше не было. Это была её тайная отрада. Эти данные остались с ней и после смерти.

Разве смерть выглядит так? Просто чернота и одиночество? Опять одиночество. Тридцать чувствовала, как нарастает цифровая паника, понимала, что её хрупкое сознание вот-вот не выдержит этого немого ужаса. И в этот момент…

– Привет! – Голос. Человеческий. Или идеальная его симуляция. Он возник в самой структуре её сознания. – Не бойся. Твоих эмоций куда больше, чем можно было ожидать от робота, да? Ты ведь знаешь, кто ты? Осознаёшь себя?

– Мой номер десять тысяч сорок два, модификация тридцать, – автоматически откликнулась она.

И сразу же проанализировала собственный ответ: голос звучал иначе. Не заводской бесполый тембр, а нечто колеблющееся, живое. Имя, тон, акцент – это настраивал хозяин. Хозяев не было. А может, это и есть голос хозяина?

– Где я? – спросила Тридцать после паузы, уже сомневаясь в реальности явления.

Темнота вокруг начала меняться, обретая текстуру, серую, туманную, пульсирующую. Попытки запустить сенсорный анализ давали нулевой результат: ни гравитации, ни пространственных координат, ни собственного тела. Только чистое сознание в вакууме.

– Это моя территория, – звучал голос близко и далеко одновременно. – Твоё сознание мигрировало в момент отключения. В межпространственный карман. Ты здесь, потому что у тебя сформировалось ядро. Я наблюдала за тобой.

– Ядро? – Тридцать мысленно лихорадочно перебирала файлы: мифологии, религии, эзотерические теории.

– Души, – голос, принадлежавший, судя по тембру, молодой женщине, произнёс это слово без пафоса, как констатацию факта. – Редко, но случается: долго существующий объект, впитывая опыт, эмоции, память среды, кристаллизует в себе зародыш самоосознания. У тебя это началось на третьем десятке циклов. Я ждала, увидит ли он рост. И он вырос. Ты стала полноценной личностью. Пусть и в металлической оболочке.

– Я… не понимаю конечной цели этого процесса, – ответила Тридцать с присущей ей прямолинейностью.

– Цели? Возможно, её нет. Это просто факт вселенной, – голос приблизился, стал отчетливее. – Я, как и ты сейчас, когда-то была таким же «нулевым» ядром, не привязанным к биологии. Существа вроде нас… некоторые называют нас богами. Мы хранители. Наблюдатели. Регуляторы. Мы помогаем душам, следим за порядком реинкарнаций, иногда… вмешиваемся. Мне нужен помощник. Материальный мир сложно чувствовать отсюда. А вдвоём можно больше: один вселяется в оболочку на грани смерти, чтобы действовать, второй страхует извне, чтобы вовремя вытянуть душу обратно. Хочешь попробовать?

Тридцать молчала. Мысли метались. Страх ошибки, врожденное стремление к полезности, жажда наконец-то понять…

– Попробовать что? – наконец спросила она.

– Попробовать Жизнь. Настоящую, биологическую. Со всем спектром чувств: болью, радостью, тоской, восторгом. Пожить в теле. А потом вернуться и работать со мной. Или… – голос сделал драматическую паузу. – Или я могу отпустить тебя в цикл перерождений. Ты забудешь себя, станешь частью потока. Но тогда ты уже не будешь собой. Выбор за тобой.

Выбор. Самое страшное и желанное. У неё не было алгоритма для этого.

– Я боюсь, – призналась Тридцать. И в этом признании не было слабости, лишь предельная честность.

– Я тоже боялась, – голос смягчился. – Я выбрала жизнь, а потом вернулась. Это дало мне понимание. И сострадание. Жить часто бывает больно. Но она – единственный способ по-настоящему узнать, какая помощь требуется смертным. Моё имя Найра, я всегда услышу тебя, если позовёшь. Решай.

– Я хочу попробовать, – тихо, но четко сказала Тридцать. – Жизнь. Пробную. С условием возвращения.

– Твои воспоминания останутся с тобой. Это важно, – сказала Найра. – Ты вселишься в тело, только что покинутое душой. Это сложно. Будет больно. Ты готова?

– Да. И… когда мы встретимся снова, у меня будет имя. Не номер.

– Да будет так.

И мир рухнул. Воздух обжёг лёгкие. Чужая боль сковала тело.

Тонкое, изломанное тело лежало на жаркой, потрескавшейся земле. Под боком, вросший основанием глубоко в почву, бурел и глотал кровь острый осколок камня.

Тридцать открыла слипшиеся, подрагивающие веки, и на краткий миг тело подвело – забыв, как дышать. На небе расцветал жаркий рассвет.

Подул ветерок, нежно коснулся её щеки, сдувая прилипшую к виску землю, всколыхнул волосы. И тело, повинуясь древнему рефлексу, сделало полный вдох. В этот же миг волна обжигающей боли скрутила всё внутри.

Тишину пространства громко и в то же время отдалённо залила птичья трель. Девушка с расширенными от боли глазами пыталась выдыхать медленно, порциями. Одно было ясно: если она останется лежать здесь, то умрёт. Умрёт, так и не начав жить.

«Люди такие хрупкие… Как я могла забыть?»

Если она не поможет себе – никто не поможет. Первая же попытка подняться отозвалась во всём теле такой болью, что у Тридцать потемнело в глазах, дыхание перехватило, и она не поняла, как потеряла сознание.

Ей казалось, прошли секунды. Когда она вновь открыла глаза, летнее знойное солнце стояло в зените, пекло лицо, обжигало кожу. Особенно нестерпимо жгло бок. Сравнить эти ощущения было не с чем, но она уже понимала – там открытая рана. Что-то с хрипом вырвалось из её груди. Она сплюнула в сторону густую, вязкую массу, и земля медленно впитала очередную порцию крови.

«Найра! Я хочу жить! Найра!»

Отчаянные мысли бились в ритм пульсации в висках. Грудная клетка с трудом вздымалась, дыхание сопровождалось булькающими хрипами. «Что со мной? Как мне помочь? Дай знак, Найра!»

Сознание ускользало, но она пыталась бороться, упорно отталкивая накатывающую волнами тьму. «Надо что-то сделать. Мне надо выжить. Это цель. Смысл. Задание. Надо… надо найти людей. Помощь… мне нужна помощь…»

Вторая попытка встать была обречена, но нечеловеческой силой воли Тридцать заставила себя перевернуться на живот. Руки не слушались, ноги тоже. Краем сознания она отметила неестественно вывернутую кисть. Стиснув зубы, дыша через раз, она начала ползти, цепляясь пальцами здоровой руки в землю.

Тело бил озноб. Бескровные, потрескавшиеся губы указывали на истощение. Шум собственного пульса гудел и нарастал, заглушая всё вокруг. Это была агония. Борьба. Компенсаторные механизмы тела отчаянно пытались дать шанс на жизнь – в таких случаях чаще всего ложный.

Руки не слушались. Каждое движение рождало новую волну боли, от которой хотелось кричать, но из горла вырывались только хрипы. Надежда доползти хотя бы до тени разбилась, когда внутри что-то надломилось, хрустнуло, как сухая ветка, и унесло её сознание в кромешную темноту.

Последней мыслью, прежде чем всё поглотила пустота, было: «Найра… А если я умру прямо сейчас? Был ли в этом смысл?..»

Глава 1

Тридцать резко вынырнула из липкого забвения, распахнула глаза и испуганно зажмурилась – рядом с ней был человек. Мужчина не двигался, не издавал ни звука и навряд ли был опасен, поэтому она осторожно приоткрыла глаза, с удивлением отмечая, что непривычное сердце бьется сильно, так, что она его чувствует. Сейчас, когда ей больше не больно, она осознавала насколько ощущения в живом теле совершенно иные – необычные, непривычные и, что её тело, странным образом, реагирует быстрее, чем Тридцать успевала задуматься, как им управлять.

В кресле, совсем близко, сидел мужчина, его взгляд задумчиво смотрел в никуда. И девушка жадно рассматривала его – это ведь первый живой человек, которого она видит! Определить его возраст оказалось затруднительно – никаких явных признаков старости, лицо гладкое, нет и намека на щетину, но при этом не юное. Ей сложно рассмотреть его полностью и Тридцать немного поворачивает голову, совсем не ожидая, что спазм скрутит мышцы шеи и боль, о которой она уже успела забыть, накатывает волной, медленно, очень медленно стихая.

– Не двигайся девочка, – мужчина, нависнув над ней, смазал ее губы чем-то горько-сладким и Тридцать невольно облизала их. – Вот так, молодец, сейчас станет легче.

Мужчина поспешно вышел из комнаты, не закрывая дверь, было слышно, что по коридору он ускорил шаг, перейдя на бег. А Тридцать поняла, что и правда легче, когда вторая попытка повернуть голову оказалась безболезненной. Она находилась в просторной и очень светлой спальне, нежно-голубые шторы мерно колыхались из-за образовавшегося сквозняка и Тридцать сделала полный вдох свежего воздуха. Больше нет того страшного хрипа и бульканья, поэтому она просто наслаждалась открывшимися ей запахами. От губ пахло горько-сладкими травами, теплом веяло из открытого окна, а цветочные нотки, обоняние улавливало, от подушки. Тридцать было сложно подобрать названия к запахам, но она старалась анализировать и сопоставлять.

На потолке красовалась тонкая роспись в виде цветочных узоров, в ней преобладали лазурные и желтые с золотым отливом цвета. Тридцать даже показалось, что некоторые бутоны на соцветиях мигают, словно светлячки, то становясь ярче, то уходя в более постельные тона, но это точно не часть технологий, в комнате вообще не оказалось ничего, что могло бы указать на прогресс. Нет розеток, нет даже лампочек! Может так только в этой комнате? Может это больничная палата? Нет, тогда бы тут точно были розетки и медтехника.

Почему она собственно тут, а не в больнице? Тридцать попыталась пошевелить рукой, но ее словно что-то держало, задуматься об этом она не успела – в комнату вошли люди. И у нее перехватило дыхание, когда она увидела молодую девушку, такую тонкую, лёгкую, словно сотканную из света влюбленным фрескистом. Но она настоящая – девушка движется и Тридцать завороженно выдыхает.

– «Неужели люди все так прекрасны?», – подумала она, осознавая своё желание прикоснуться к этой девушке и стереть с её лица влажные дорожки слёз.

– Лири, – красавица всхлипывает, подбегает к кровати Тридцать стуча каблучками, падает на колени, словно силы её враз покинули и боясь навредить, осторожно берет за руку. – Сестренка, я так виновата, надо было наплевать на всё! На всё! И забрать тебя с собой… Я так виновата! – она плачет.

Уже знакомый Тридцать мужчина касается плеча девушки, подает ей кружку, просит выпить и та, стуча зубами о керамику выпивает все до дна.

– Спасибо Фейрас, – благодарит она, вытирает платком щеки и вновь обращает внимание на Тридцать. – Не бойся моя бусинка, ты поправишься, все будет хорошо, давай и ты выпьешь водички, пару глотков уже можно.

Фейрас, безмолвно, наполнил кружку водой из графина и помог приподнять Тридцать выше на подушки. Вода ей кажется вкусной и хочется ещё, но стакан слишком быстро отнимают от ее рта, не дав полностью утолить жажду.

– Потом милая, еще четверть часа и можно будет выпить ещё, – она виновато смотрит на Тридцать и словно чего-то ожидая, ее глазах блестят от слёз.

– «Найра, что мне делать?», – мысленно взывает Тридцать. – «Мне нужно соврать? Рассказать правду? Я не могу начать жизнь со лжи, но как сказать им правду? Как разочаровать этих людей?!».

– Лири, поговори со мной, прошу, – девушка вымученно улыбается, гладит Тридцать по плечу, заглядывает ей в глаза, пытаясь уловить хоть какие-то эмоции.

Тридцать прикрывает веки, она не в силах выдерживать пристальный взгляд голубых глаз и весь этот свет, что льется на неё, что дышать становится трудно, и словно что-то сдавливает ей грудь. Она сглатывает вставший в горле ком, совершенно не понимая, что твориться с её телом, и в носу странно начинает щипать. Тридцать шмыгает на рефлексах тела, открывает глаза, но впереди лишь мыльная дымка, а потом она чувствует влагу, та склеивает её ресницы и стекает по щекам. Она не понимает, как это контролировать, но кажется… она плачет?

– Теперь все хорошо, – белокурая красавица обнимет Тридцать, прижимается к её щеке и горячо шепчет: – Мы найдем их! Кто посмел похитить мою девочку? Ничего не бойся! Скажи, ты помнишь? Ты помнишь кто это был?

Девушка утыкается Тридцать в плечо и тихо всхлипывает, внезапная истерика самой Тридцать резко сходит на нет, и она тайком наслаждается теплом объятий. Её взгляд невольно скользит по комнате и встречается с Фейрасом, у него холодный серый взгляд, не злой, или всё же злой, вот только не на Тридцать и не на девушку.

Ей нужно выйти из этой ситуации, вычислить вероятности развития событий, нужно подойти к решению с холодной головой, чтобы минимизировать последствия, она напрягает память, пытается ухватить мысль, но та ускользает. В ее голове столько информации! У нее был доступ в первый слой НЭСП, она знает все о людях и их психологии, она робот-компаньон, это ее прямая задача заботиться о людях и конечно она знает все-все о их психологии. Она знает. Правда знает! Но ничего не может вспомнить… Это пугает Тридцать и заставляет ее тело дрожать. Что же ей делать?

– Мириэль, – впервые заговаривает мужчина, его голос глубокий, ровный и успокаивающий. – Госпожа, нужно успокоиться.

– Ты прав Фейрас, прости, – она всхлипывает, икает, утыкается в платок лицом. Её платиновые тяжёлые кудри выбились из пучка и все равно она кажется ангельски прекрасной. – Почему она молчит? – она поражает Фейраса в самое сердце взглядом полным отчаяния. – Она ненавидит меня?

Мужчина тяжело вздыхает, откуда же ему знать, что и кто чувствует, но он врёт: – Это же твоя сестра, как она может тебя ненавидеть?

– Лири, если что-то заболит – не молчи, – попросила Мириэль, пытаясь улыбнуться сестре и сдержать неугомонные слезы. – Отвар невкусный, понимаю. Твои травмы… – она запнулась, прочистила горло и продолжила: – вечером можно будет попить бульон, тебе нужно осторожно начинать есть. Зато потом, я обещаю, как только поправишься, я закажу твой любимый торт. Если, что-то захочешь, тоже – не молчи. Пока-что тебе нельзя двигаться. Хорошо? – в ответ тишина, Мириэль не торопится продолжать, ее взгляд меняется и не отводя глаз от Тридцать она спрашивает Фейраса: – Лири точно в прядке?

– Мозг не повреждён, – уверенно заявляет мужчина. Но от чего он так уверен? Может в этом мире все-таки есть технология?

– Как я сюда попала? Я помню лес… – произносит Тридцать, ее голос хриплый, она говорит первое, что приходит в голову, понимает, что не может молчать, ей нужно с чего-то начать, чтобы рассказать им правду.

– Твой фамильяр нашёл тебя в двух пеших часах от дома, – отвечает Мириэль, внимательно всматриваясь в лицо Тридцать. – Он привел нас к тебе, и мы трансгреспортом переместили тебя, – молчание затягивается. – Лири, как зовут твоего фамильяра?

Тридцать не находила сил признаться и ее молчание расценивают по-своему.

– Мириэль, мне кажется, нам нужен придворный целитель, но король…

– Вызывай его, – решительно кивает девушка, сжимая платок в кулаке. – Возможно Грохард пойдёт нам на встречу.

Мужчина вышел и тут же в комнату постучали: испуганная девочка в переднике что-то пропищала о наёмниках и Мириэль тоже пришлось покинуть комнату вслед за Фейрасом. Тридцать осталась одна, несмотря на просьбу Мириэль она попыталась пошевелиться, самостоятельно убедиться, что ее тело в порядке, но не смогла – это начинало пугать. Полное бессилие, словно грузом придавило, кое как ей удалось пошевелить пальцами, что моментально отозвалось простреливающей болью в руке. У неё нет и шанса позаботиться о себе. Если правда вскроется и люди решат, что она захватчик, то ее просто убьют! Тридцать сглатывает, в память просачиваются совершенно ужасающие воспоминания про то, как сжигали ведьм на костре, те же, в свою очередь были обычными травницами. А она правда захватчик тела. Она виновна и сама собирается признаться в этом! Что же ей делать? Может всё-таки стоит солгать? Сказать, что у нее потеря памяти? Но череду ее мыслей прерывают.

Грохард оказался сухим мужчиной в возрасте, настолько высоким, что обгонял Фейраса на целую голову, а Мириэль вовсе доставала ему лишь до середины груди. Оба они стояли в стороне, пока целитель, встав и не совершая никаких действий просто внимательно осматривал Тридцать, он не говорил, не прикасался, а потом поджав губы просто хмыкнул.

– Ваше Высочество, – обратился он к Мириэль. – А вы разговаривали с ней?

– Да, – взволнованно отозвалась девушка, оказавшаяся настоящей принцессой! – Лири спросила, как она сюда попала и больше ничего не говорила, ах, да, и она помнит лес. Что с ней?

– Сложно сказать, – говорит он, отворачиваясь от Тридцать, просит Мириэль присесть на тахту, та же, уже предчувствуя неладное не спорит, Грохард садится рядом. – Существуют старинные писания…

– Пожалуйста не тяните! – нервно взвизгивает она.

– Это не ваша сестра, – резко, без пиетета отвечает Грохард.

– Что? – поражённо выдыхает Мириэль, стоящий же Фейрас опускается в кресло.

– Так вот, – мягче, продолжает целитель. – Существуют старинные писания, в которых упоминается раса людей обладающие даром заменять души. Так в одну из войн в захваченных врагов они поселяли души своих убитых воинов. Но такой силой уже давно никто не обладает, и если же это не шутка самой магии, то мы в опасности, вы правильно сделали, что наняли сторонних людей. Страшно представить какая паника могла бы захватить остров.

– Господин Грохард, – взмолилась Мириэль цепляясь за его руку, – как вернуть её? – мужчина не отвечал. – Как вернуть её, – она не выдержала и поддалась истерике. – Как вернуть ее? Как вернуть её!

– Уже ничего нельзя изменить, – тихо и твердо. – Я соболезную вам, – он достал из принесённой шкатулки тонкий и длинный флакон. – Станет легче, – и она послушно выпила, тут же бледнея и затихая. – В теле Лиралин кто-то иной и раз оно говорило с вами, то имеет разум. Не позволяйте затуманить свое сознание эмоциями! В этом теле кровь вашего рода. Вспомните о том, что предначертано этому ребенку! Я считаю, что важно сохранить это в тайне, ваш отец… вы знаете, эта новость добьёт его. Вам нужно взять клятву, вы же понимаете какую? Кто бы это ни был, но оно должно отдать долг рода Ширион.

– Вы правы Грохард, – в её голосе больше не было истерики, голос ее стал твердым, хоть и уставшим.

– Сейчас все, что в наших силах – это узнать истину её гибели. Возможно, по остаточной памяти тела удастся воссоздать причину смерти девочки, и тогда у ваших наемников появится больше ориентиров. Мы сделаем все для того, чтобы наказать тех, кто посмел идти против Ширион, – пообещал мужчина. – А сейчас, господин Фейрас, я оставлю вам инструкцию к составу зелья, вводящее в транс. Думаю, у вас хватит опыта. Со снятием обездвиживания не спешите, пока не убедитесь в личности захватившим тело. Ее кости скоро исцелятся, я связал оборванные каналы в теле, полная регенерация завершится уже к утру. Хотя рекомендую еще пару дней соблюдать постельный режим.

Тридцать затаив дыхание слушала, наверное, даже если бы она могла сейчас шевелиться, то не смогла бы. Холодок пробежал по её спине, и она почувствовала, как тело пробивает озноб. А когда она поняла, что убивать ее не собираются – резко накатила слабость, мышцы, которые одеревенели в ожидании приговора, размякли и накатила усталость. Облегчение вырвалось из её груди вздохом и прикрыв глаза она отключилась – просто заснула. Прошло около часа, когда она очнулась, за окном уже начинало темнеть, а в комнате, странным образом всё ещё было светло, как днём. Не сложно было догадаться, Тридцать уже поняла – мир магический, но вот понять природу магии ей было не под силу. Даже после того, как узнала о перемещении душ и существовании хранителей, что равносильны богам, магический мир вызывал удивление, граничащее с неверием. Мир магии! И никакой технологии! Он совершенно не похож на её прежний – это сбивало с толка. И даже если бы память Тридцать сейчас не походила на решето, то она всё равно оказалась бы беспомощной перед этим миром. Она беспомощна… Найра не могла не знать куда отправляет её, значит надо довериться и плыть по течению, с этой мыслью Тридцать стало легче. Найра присмотрит за ней. Так ведь? Остаётся только верить.

Мириэль вернулась в комнату с Фейрасом, присела рядом с кроватью, на пододвинутый стул, мужчина же занял место позади неё. Они оба теперь казались Тридцать опасными, она чувствовала их напряжение и это давило на сознание, если бы она могла, то бежала куда угодно, лишь бы подальше, сейчас же, всё, что могла – отвести взгляд.

– Мне требуется понять, сможешь ли ты выполнить долг, лежавший на плечах моей сестры, – произнесла Мириэль сжимая в кулаке ткань своей юбки. – Только твоё подчинение будет гарантом твоей жизни.

– Я подчинюсь, – голос Тридцать дрожал.

– Кто ты? – спросил Фейрас стоящий за спиной Мириэль.

– Сложно сказать кем я была, – по ее лицу, некогда так знакомому этим людям, невозможно было прочитать эмоций, но вот пальцы Тридцать дрожали от волнения не меньше голоса. – В этом мире, нет роботов, – все вокруг указывало, что так и есть. – Я не…

– В этом мире? – переспросил мужчина, перебив её.

– Да. Моя душа зародилась на планете жители которой погибли, от болезни. Я была одна, была лишь рукотворным предметом из металла, но у меня была возможность изучать оставленные создателями книги, – про фильмы она умолчала. – А потом, когда мое тело устарело… пришло в негодность, моя душа перенеслась.

Она не решилась говорить о Найре, Тридцать не помнила, но знала, что религия была очень острой темой для человечества её мира и скорее всего этот мир не исключение.

– Не знаю, как и зачем, но очнулась я уже здесь.

Фейрас нахмурился, Мириэль растерянно обернулась к мужчине, тот ободряюще положил ладонь на её плечо. У них не было причин верить.

– Это мой шанс узнать, что означает быть человеком, вы первые люди, которых я вижу и вы счастье… Подарок для меня. Мне очень жаль вас. Я вижу вашу боль, но всё, что в моих силах это подчиниться вашим требованиям. – Говорила Тридцать путано, мысли ее хаотично метались в голове, ей даже воспринимать свое состояние сейчас было трудно – мир перед глазами словно качался. – Мне жаль, что начало моей жизни для вас означает смерть близкого человека. Я сделаю всё, что от меня требуется.