Монастыри и архиерейские дворы в документах XVI–XVIII веков
Редколлегия:
Е.М. Балашов, Н.В. Башнин (отв. секретарь), Ю.Н. Беспятых,
С.А. Исаев, Н.В. Михайлов, П.В. Седов (отв. редактор), А.Н. Цамутали
Рецензенты:
д. и.н. В.Г. Вовина-Лебедева
д. и.н. А.А. Селин
Предисловие
Выпуск № 1 (17) Трудов Санкт-Петербургского института истории возобновляет издание – Трудов Ленинградского отделения института истории (Труды ЛОИИ). В 1959–1986 годах вышло в свет шестнадцать выпусков Трудов ЛОИИ.
Санкт-Петербургский институт истории РАН ведет свое происхождение от Археографической комиссии, учрежденной в 1834 г. В 1936 г. в результате объединения Археографической комиссии и Института книги, документа и письма был создано Ленинградское отделение Института истории Академии наук СССР, которое с 1966 г. и до настоящего времени размещается в здании, принадлежавшем академику Н. П. Лихачеву. Книжное собрание Н. П. Лихачева и его рукописная коллекции легли в основу библиотеки и архива Ленинградского отделения института истории.
Труды, входящие в настоящий сборник, написаны преимущественно на материалах Архива СПбИИ РАН. В статье З. В. Дмитриевой вводятся в научный оборот «хлебные» книги Кирилло-Белозерского монастыря начала XVII в. Публикуемые источники позволяют воссоздать организацию «хлебного хозяйства» и обеспечения хлебом не только монахов, но и многочисленных слуг, служебников, мастеровых, нищих и прочих людей в прославленной обители Русского Севера. Автор уточняет широко распространенную в историографии точку зрения о катастрофическом неурожае хлеба как одной из причин Смуты.
Т. В. Сазонова публикует три ранних описи Кирилло-Новоезерского монастыря конца XVI – первой четверти XVII столетия, в которых содержатся сведения о монастырских постройках, убранстве церквей, богатом книжном собрании и предметах быта.
В статье Н. В. Башнина рассмотрена биография архиепископа Вологодского и Белозерского Симона. В научный оборот вводится его приходо-расходная книга «московской езды» 1666–1667 гг., содержащая сведения о быте московского подворья Вологодского архиерейского дома.
В статье М. М. Дадыкиной дан источниковедческий анализ комплекса книг раздачи старческого платья Спасо-Прилуцкого монастыря XVII в. и показана ценность данного вида учетно-хозяйственной документации для изучения различных сторон повседневной жизни монастыря. В Приложении к статье опубликована одна из таких книг за 1669/70 г.
В статье П. В. Седова через историю строительства двух подворий Валдайского Иверского монастыря, в Москве и Новгороде, прослежены новые тенденции в повседневной городской жизни и культуре второй половины XVII – начала XVIII в., отражавшие переход от Средневековья к Новому времени.
Т. А. Базарова на основе материалов из архива Валдайского Иверского монастыря исследовала проблему государственных натуральных повинностей новгородских крестьян в первые годы Северной войны.
Статья О. А. Абеленцевой посвящена истории поступления документов на вотчины новгородских монастырей и церквей в коллекцию актов Новгородской казенной палаты, хранящуюся в Архиве СПбИИ РАН.
В 2015 г. исполняется сто лет со дня рождения выдающегося историка русского средневековья Александра Ильича Копанева (1915–1990). Труды Александра Ильича по истории черносошного крестьянства XVI и XVII вв. по праву считаются классикой отечественной историографии. Редколлегия и авторы данного сборника с благодарностью посвящают свой труд светлой памяти ученого.
Редколлегия
Правила передачи текста
Документы подготовлены к печати в соответствии с «Правилами издания исторических документов в СССР» (М., 1990); соблюдены следующие принципы:
– тексты переданы современным нам гражданским шрифтом с заменой отсутствующих ныне в алфавите букв: «i» заменены на «и» (краткость обозначается в соответствии с нормами современного русского языка), «фита» – на «ф», «кси» – на «к», «омега» – на «о», «йотированный аз» и «юс малый» – на «я»;
– тексты воспроизведены без купюр, дополнений и нормализации орфографии; сохранены особенности написания, характерные для того или иного писца;
– различные варианты написания одних и тех же слов, в том числе личных имен, даны без изменений и в археографических примечаниях не оговариваются;
– «ерь» («ь») воспроизведен как в середине, так и в конце слова, «ер» («ъ») сохранен только в середине слова;
– титла и сокращенные слова раскрыты, выносные буквы даны в строку в соответствии с написанием подобных слов в рукописях: «ь» повсеместно читается после согласной перед гласной, иногда в одной и той же рукописи в одних и тех же словах имеются написания с «ь» и без него; подобные варианты даны по нормам современного русского языка;
– кириллические цифры заменены арабскими;
– знаки препинания расставлены в соответствии с современными нам правилами с учетом особенностей текстов конца XVI–XVIII в.;
– исправления в текст документа внесены только в случаях явных описок и оговорены в археографических примечаниях;
– сомнительные и явно ошибочные написания имен собственных сопровождаются археографическими примечаниями: «Так в ркп.»;
– текст делится на слова и предложения, компоненты формуляра выделяются абзацем;
– утраченный фрагмент текста восстановлен по формуляру или по смыслу и заключен в квадратные скобки; в примечаниях указано число утраченных знаков; если утраченное не поддается восстановлению, то после него ставится многоточие, заключенное в квадратные скобки;
– гаплография (пропуск одной согласной при их удвоении) отмечается в круглых скобках;
– текст, написанный вязью, при публикации передается подчеркиванием;
– отдельные фразы и слова, зачеркнутые теми же чернилами (исправление согласуется с контекстом), в текст публикации не помещаются, а приводятся в археографических примечаниях со словами: «В ркп. далее зачеркнуто…»;
Археографические примечания к публикуемым рукописям приводятся под арабскими цифрами.
Хлебный «бюджет» Кирилло-Белозерского монастыря в начале XVII в.
З. В. Дмитриева
Неурожайные и голодные годы в средневековой Европе не были редкостью и повторялись с частотой 3–5 лет. По данным, приведенным Е. П. Борисенковым и В. М. Пасецким, на Руси за семь столетий (XI–XVII) наблюдалось более двухсот голодных лет[1]. Стихийные бедствия следовали одно за другим, дожди сменялись засухами, засухи – новыми ненастьями[2]. Голод начала XVII в. в русских исторических источниках того времени получил эпитет «великий». Он продолжался с 1601 по 1603 г. и охватил значительные пространства Русского государства. В историографии его причину связывают с последствиями «общего похолодания и нарушения погодного цикла»[3]. Дождливое лето и ранние заморозки погубили урожай, в результате чего погиб «всяк труд дел человеческих и в полях, и в садах, и дубравах всяк плод земной»[4]. От голода и вспыхнувшей эпидемии, вероятно тифа, умирало «множество люда»[5]. О масштабах бедствия неоднократно писали в российской историографии[6]. Р. Г. Скрынников так представил картину экологической катастрофы: «Исчерпав запасы продовольствия, голодающие принялись за кошек и собак, а затем стали есть траву, липовую кору, трупы людей. Голодная смерть косила население по всей стране»[7]. Вместе с тем еще в 1814 г. В. Рихтер высказал суждение о том, что голод свирепствовал не по всей России, многие регионы не пострадали, в том числе Казань, Астрахань, Устюг, Вятка[8].
Основная задача проделанной нами работы – показать, как обеспечивали себя хлебом значительные по численности монашеские общины. Сохранившиеся документы Кирилло-Белозерского монастыря за первую четверть XVII в. позволяют это сделать. О численности насельников и наличии хлебных запасов в монастыре можно судить по материалам, возникшим в стенах обители во время ревизии монастырского имущества, проведенной государевыми писцами накануне великого голода в июле 1601 г.[9] Государеву комиссию принимал игумен Иоасаф, поставленный во главе Кириллова монастыря 26 января 1600 г.[10] Комиссия должна была произвести перепись строений и всего имущества, включая иконы, книги, церковную утварь, деньги, хлеб[11] в житницах, скот и пр.[12] Государевы писцы, опираясь на сведения, представленные монастырской администрацией, проверили наличие в обители продуктов потребления (зерна, муки, солода на квас, меда, рыбы и пр.) и определили, сколько в следующем году понадобится продовольствия на всех насельников[13].
В июле 1601 г. в Кириллове монастыре государевы писцы зафиксировали 184 старца[14]: игумен, 10 соборных старцев, 12 священников, 5 дьяконов, 20 крылошан, 136 рядовых старцев, в том числе проживавших на монастырском подворье в Афанасьеве монастыре в Москве[15]. Согласно смете, каждому монаху независимо от чина полагалось 9 четвертей[16] разного хлеба (рожь и мука ржаная, пшеница, ржаной, ячный и овсяный солод) (норма потребления представлена в табл. 1). Помимо этого, на всю братию давали толокно, овсяную крупу и пшеницу на просфоры (табл. 1).
Кормили «монастырским» хлебом также слуг, служебников, мастеровых, детенышей (345 человек[17]) и нищих (102 человека), проживавших на территории монастыря в богадельне и в больнице. По смете слугам и работникам (на каждого) полагалось на год 6 четвертей хлеба, нищему – 3 четверти хлеба (норма потребления представлена в табл. 1).
Как видим, в июле 1601 г. численность кирилловских насельников составила более 600 человек, на их содержание требовалось 4112 тысяч четвертей хлеба (см. табл. 1). Накануне великого голода Кириллов монастырь располагал необходимым объемом продовольствия, что следует из перечня хлебных запасов, зафиксированных ревизорами в описи 1601 г.: в 10 житницах, находившихся на территории монастыря, хранилось более 25 тысяч четвертей хлеба (ржи, муки ржаной, ячменя, овса и пр.) (табл. 2). По смете хлеба хватило бы Кириллову на несколько лет. Наличие хлебных запасов, необходимых для пропитания монахов и монастырских людей, отметили и члены комиссии. В смете записано: «И тот весь годовой хлеб в монастыре готов»[18]. Монастырская трапеза старцев и работников наряду с ржаной и пшеничной мукой, широко применяемой в приготовлении постной пищи, обязательно включала в себя овсяный или ржаной квасы[19]. Поэтому не случайно солод в норме годового потребления хлеба занимал значительное место – более 1 тысячи четвертей (см. табл. 1).
Помимо хлеба, хранящегося в житницах, в смету ревизоры включили сведения о количестве зерна, которое предполагалось собрать с «монастырских и с крестьянских пашен» (хлебный оброк) в конце августа – начале сентября 1601 г. (табл. 2). Эти данные, несомненно, были предоставлены монастырской администрацией исходя из норм поступления хлеба за предшествующие годы. В обители планировалось собрать более 15 тысяч четвертей хлеба. За вычетом годового потребления объем хлебных запасов должен был составить 36 755 четвертей хлеба. Однако неизвестно, сколько зерна удалось собрать в 1601–1602 гг.
Несомненно, в начале XVII в. хлеб в Кириллове монастыре был, и его продавали в августе 1602 и весной 1603 г. Более того, из текста записей приходной «сундушной» книги следует, что продавали зерно непосредственно из сел, а не из житниц, находившихся на территории обители («Новые Ерги хлебных денег за рожь восмь рублев», «Рукины Слободки и Волока Словенского хлебных денег шестьдесят шесть рублев два алтына»). Единожды «хлебные деньги» (12 рублей 33 алтына) в казну отдал житник старец Пимин. В приходной книге только трижды указан объем проданного хлеба, а следовательно, и цена одной четверти. 25 августа «на Вологде у слуги у Третьяка у Полиектова» взято 268 рублей 6 алтын 4 деньги, рожь была продана по 20 алтын[20]. Романовы Слободки продали «ржи 40 чети с осминою и с полуосминою и с черпком, зяблые» (40 875), денег взяли 24 рубля 17 алтын 3 деньги (4905 денег)[21]. Таким образом, цена одной четверти ржи составила 120 денег, или 20 алтын. Эта цифра только на 20 денег превысила цену ржи, предписанную указом Бориса Годунова от 3 ноября 1601 г. «к Соль-Вычегодской на посад» и в Усольский уезд о пресечении спекуляции хлебом. Рожь следовало продавать «по нашей указной цене» зерна – по полтине (100 денег)[22]. В том же году также грамотой Бориса Годунова Кириллов монастырь продал на Белоозеро Давиду Жеребцову 30 четвертей ржаной муки, «и за ту муку взято девять рублев денег»[23]. Таким образом, за четверть вышло 10 алтын (60 денег), тем самым мука была продана по цене 1600 г.[24]
Общая сумма «хлебной продажи» составила более 800 рублей (805 рублей 23 алтына 1 деньга)[25]. Если учесть, что главным образом продавали рожь и брали за четверть 20 алтын, то примерный объем проданного хлеба составит более 1300 четвертей – почти весь собранный урожай 1602 г. (по смете 1601 г. планировалось собрать 15 398,5 четверти, см. табл. 2). Возможно, одной из причин продажи зерна урожая 1602 г. было его низкое качество. Как видно из текста приходной книги, в Романовой Слободке собрали хлеб «зяблый» – побитый морозом и непригодный для посева и длительного хранения[26]. Качество зерна, собранного в других селах, не указано.
В эти же годы из монастырской житницы выдавали рожь, овес, пшеницу и ячмень на семена крестьянам «взаймы», «взаем и в денги». В марте 1602 г. белозерские крестьяне получили на посев 2214,5 четверти овса и ячменя. Крестьяне Вологодского уезда взяли в долг 22 четверти овса с оформлением кабалы «в 11 рублех в прямых денгах», за четверть овса следовало заплатить 100 денег (полтину)[27]. Весной 1603 г. кирилловские крестьяне получили взаймы 487 четвертей на посев яровых, а дворцовые – 80 четвертей овса.
Как видно из приведенных данных, Кириллов монастырь в голодные годы продал и давал взаймы значительные объемы ржи по сравнительно невысоким ценам (100–120 денег за четверть)[28]. Р. Г. Скрынников отмечает вздорожание ржи в 1602 г. в шесть раз, а «затем эта цена поднялась еще втрое»[29]. Опираясь же на известия Якова Маржерета и Конрада Буссова, Р. Г. Скрынников пишет, что в голодные годы хлеб подорожал примерно в 25 раз[30].
Рассмотрим, в какой мере это положение справедливо для рынков Поморья. На территории всего государства в 1590-е годы цена за четверть ржи колебалась от 18 до 100 денег[31]. А. А. Савич привел цены на рожь в конце XVI в., купленную Соловецким монастырем в Вологде и в Устюге (вероятно, на рынках этих городов продавал хлеб и Кириллов монастырь): в 1598 г. за четверть платили 46,5 деньги, в 1599 г. – 44 деньги[32]. Для начала XVI в. А. А. Савич отметил снижение цены ржи (в 1600 г. – 36 денег за четверть, в 1601 г. – 33 деньги), а затем резкое увеличение: в 1602 г. – 145 денег, в 1603 г. – 118–180 денег[33]. Как видим, кирилловские старцы осенью 1602 и весной 1603 г. продавали четверть ржи в 2,5 раза дороже, чем в благополучном 1600 г., и ниже рыночной цены в Вологде и Холмогорах в 1602–1603 гг. Рост цены на рожь в голодные годы в 18 и более раз, отмеченный Р. Г. Скрынниковым, не подтверждают приведенные нами материалы. Вместе с тем хозяйственные книги Соловецкого монастыря, содержащие сведения за 1602 г. о денежной оценке ржи холмогорскими приказчиками при отпуске хлеба в усолья, фиксируют очень высокие цены на рожь: 264, 292, 300 денег[34], почти в 10 раз выше, чем четверть ржи стоила в 1601 г. Вероятно, холмогорский хлебный рынок был одним из самых дорогих в России. Приведенные данные дают основание говорить о резком колебании хлебных цен на отдельных рынках и необходимости регионального изучения влияния неурожайных лет на положение населения в голодные годы.
В Кириллове монастыре хлебных запасов хватало для обеспечения нормального существования братии и всех живших в нем. Массовая продажа хлеба в 1602–1603 гг. – явление исключительное в хозяйственной жизни обители. Семенные же ссуды выдавались по челобитью крестьян на протяжении всего XVII в.[35], что обеспечивало ежегодный сбор хлебного оброка.
О количестве поступавшего зерна в монастырские житницы в начале XVII в. и его распределении можно судить по учетным книгам старцев-житников. Ниже публикуются сохранившиеся четыре приходные книги записи хлеба, собранного в селах[36] за 1603–1606, 1608/09 гг. и одна расходная «хлебная» книга 1614/15 г.[37]
Доставку в монастырь собранного на местах урожая контролировали (хлеб привозил «по грамоте») монастырские слуги (Третьяк Немиров, Русин Меркуров, Буслав Козляинов, Федор Розварин, Посник Михайлов, Федор Тимофеев и др.), приказчики (Григорий Вяткин, Борис Невежа, Нефед Иванов), священники приходских церквей (Иван из Рукины Слободки), а также рядовые кирилловские старцы (Вениамин Суворов, Иов Чапкин, Адриан Лихорев, Онуфрий Скобельцын, Досифей) и члены монастырского собора (Иван Леонтьев, Христофор Чудовский, Афанасий Родионов, Илларион Конанов, Феодосий Борков, Иосиф Монастырев, Измайло Животов)[38]. Осенью 1608 г. значительные объемы зерна доставили в монастырь выборные крестьяне – десятские. Принимали из сел помимо оброчного хлеба, «приполонной» (урожай с монастырской пашни за вычетом семян), «испольной»[39] и «четвертной» (хлеб, полученный с арендной пашни из доли урожая), «пустотной» (урожай с пустой, временно заброшенной крестьянами земли). В небольших объемах в монастырь поступал «ссудный» и «вкладной» хлеб.
Зерно на местах и в житницах не взвешивали, а измеряли четвертями, осминами (0,5 четверти), четвериками (черпоками) (0,125 четверти), третниками (0,167 четверти) и чашами (0,018 четверти)[40]. Употреблялись и части третников и четвериков[41]. Вес четверти менялся на протяжении XVI–XVII вв. Она могла вмещать от 4 до 8 пудов ржи. По мнению Н. В. Устюгова, в конце XVI – начале XVII в. в Русском государстве бытовала четырехпудовая четверть как официальная мера[42]. Помимо государственной (официальной) четверти широко бытовали местные меры. На вес четверти также влиял объем наполнения емкости – могли мерить «с верхи» или «под гребло». По данным Г. В. Абрамовича и А. Л. Шапиро, на новгородских землях в 1610–1620 гг. четверть с верхом вмещала на 10 % больше хлеба, чем «под гребло»[43].
В Кирилло-Белозерском монастыре бытовали четверти разного объема: старая и новая оброчные меры[44]. По приходным «хлебным» книгам с октября 1603 до начала 1605 г. зерно в селах и в монастырской житнице мерили разными мерами, причем в книге, составленной осенью 1604 г., «недомер», установленный житником в монастыре, учтен не во всех записях и часто приписан другим почерком. Расхождения местных мер с оброчной составляли от 3 до 20 %. Сохранившиеся хозяйственные книги не называют причин отмеченного явления. На основе анализа поступлений хлеба из отдельных сел можно установить величину «недомера», чаще всего он был не более 10–12 %. Такой процент соответствовал практике измерения «с верхами» и «под гребло». В «хлебной» книге 1608/09 г. упомянута только одна четверть: «оброчная монастырская мера»[45]. Унификация единицы измерения зерна, возможно, связана с приходом на игуменство выдающегося церковного деятеля – Матфея[46].
Сведения о количестве хлеба, поступившего в кирилловские житницы, сведены в табл. 3–6. В них включены наши подсчеты на основе первичных записей передачи зерна в монастырь: «Декабря в 1 день по грамоте Третьяка Немирова привезено Старые Ергы оброшные 37 чети с осминою и с полуосминою ржы <…>»[47]. Подсчеты житников о количестве поступившего хлеба из отдельных сел, а также общие итоговые данные, зафиксированные в приходных книгах, часто не совпадают с пересчетом отдельных поступлений. Как правило, наши подсчеты дали несколько бо́льшие суммы, нежели указанные писцами. Расхождения могут быть вызваны тем, что в рукопись вносилась правка, но не менялись общие подсчеты, а также неточностью счета при подготовке документа. Дабы наиболее корректно представить показатели источников, в табл. 4 и 6 подсчеты писцов включены отдельной строкой. Как правило, расхождения незначительные: в табл. 4 – около 1 %, в табл. 6 – около 4 %; в отдельных селах процент расхождения повышается до 20 %. В приходной книге 1603/04 г. (см. табл. 1) житник не суммировал объемы поступавшего хлеба, в приходной книге 1605/06 г. (табл. 5) наши подсчеты почти везде совпадают с итоговыми данными источника, несовпадения отмечены в примечаниях к таблицам.
При оценке показателей публикуемых приходных «хлебных» книг также следует учитывать, что в них фиксировали не весь собранный хлеб. Только в приходной книге 1605/06 г. мы находим поступления зерна из Околомонастырья[48] (табл. 5), но здесь нет сведений о собранном хлебе в селах Тутаново и Кукобой. Признавая условность наших подсчетов, можно всё же определить минимальные ежегодные сборы хлеба в монастырь, а также рассмотреть динамику поступления зерна из отдельных сел после голодного 1603 г.
Несмотря на плохие погодные условия, на кирилловских землях осенью 1603 г. было собрано более 4,5 тысяч четвертей, учитывая примерное поступление зерна с Околомонастырья (1 тысяча четвертей)[49] (см. табл. 3). Этого количества хватило бы для обеспечения хлебом кирилловских насельников (совокупная норма потребления по смете 1601 г. составляла 3806 четвертей, см. табл. 1). Однако дефицит мог составить 1024,6 четверти, если учесть количество овса, необходимое для содержания лошадей[50] (1718,6 четверти, см. табл. 10). На следующий год было собрано почти в два раза больше зерновых, что уже полностью покрывало дефицит (см. табл. 4). В 1605 г. житницы монастыря пополнились почти на 8 тысяч четвертей хлеба, включая сборы с Околомонастырья (см. табл. 5). В отдельных белозерских и пошехонских селах наблюдается положительная динамика сбора хлеба в 1604–1608 гг. (табл. 7, 8). В Заозерских селах, расположенных на берегах Белого озера, сбор зерновых после 1603 г. увеличился в разы (табл. 7).
Таким образом, несмотря на непростую климатическую ситуацию в начале XVII в., организация зернового хозяйства позволяла Кирилло-Белозерскому монастырю собирать с вотчинных земель количество хлеба, необходимое для поддержания нормального жизненного уровня всех насельников обители.
Представленный выше материал показал, что вскоре после 1603 г. можно говорить о полном или почти полном восстановлении «зернового производства» на кирилловских землях. Это же подтверждает и высокая урожайность зерновых в 1604–1606 гг. на околомонастырской пашне[51]. Средняя урожайность ржи «в самах» составила в 1604 г. – 4,47, в 1605 г. – 4,04, в 1606 г. – 3,77[52]. Урожайность овса в эти годы значительно колебалась от сам‑1,32 до сам‑8, урожайность ячменя на отдельных пашнях достигала сам‑7,33[53].
Самые ранние сведения о распределении хлеба, собранного из сел и хранившегося в житницах на территории монастыря[54], содержит публикуемая нами расходная книга 1614/15 г.[55]. Из табл. 9 видно, что в этом году было расходовано более 7,5 тысяч четвертей «всякого хлеба». Существенная часть ржи и овса шла на питание насельников (на муку и крупу 43,7 %, на солод[56] – 29,2 %, что составляет более 70 % всего учтенного в расходе зерна, см. табл. 10).
Много «чистого», «невейного» и «пушного» овса шло на корм лошадей (22,7 %). Овес выдавался также «проезжим людям» «всяких чинов»: борисоглебским слугам «дан третник овса чистаго», «козаком же ферапонтовским приставом на лошади дан черпок овса чистаго», «митрополичья сына боярского Ивана Варганова человеку его дан третник овса», «Стефанове матери Чернеева на дорогу дано пол-осмины же овса», «дано князю Матфею Шеховскому на лошеди осмина овса», «князю Никите Волконскому дано четь овса», «посланником от боярина государева Бориса Михайловича Лыкова Григорью Озерову дан третник овса», «дано Ивану Ушакову, государеву дворянину, пол-осмины овса», «московскому гонцу Козме Ростовцу дано черпок овса», «з Белаозера ехал гонец с отписками ко князю Борису Лыкову к Вологде Борис Маракишев, дано ево лошадем пол-осмина овса чистого», «сын боярской з Белаозера приезжал, дано ево лошаде полчерпка овса»[57].
Рожь и овес посылали на Белоозеро воеводе и приказным людям. Записи дают возможность проследить смену воевод в непростые для Русского Севера годы[58]: «10 января 1615 г. <…> отпущено на Белоозеро воеводе Петру Чихачеву, да нижегородцкому архимариту Маркелу, да Борису Никифоровичю, да дияку Ивану Федорову 7 чети овса да четь ржи»[59]; 1 февраля 1615 г. «воеводе Нелюбу Семеновичю Суколенову четь овса»[60]; 18 марта «на Белоозеро ехал на воеводство Иван Головин, лошадем ево дано четь овса»[61]. Приказным людям на Белоозеро зерно выдавалось почти каждый месяц.
«Всякий мелкий росход» составлял в Кириллове всего 2 %. Однако в социальном отношении эти раздачи хлеба представляют значительный интерес. Так, деревни Шидьяра «Сергушину племяннику слепова Ивашку дан черпок овса», «великосельскому крестьянину дано 2 черпка овса», «Мосяге карголомцу дано пол-осмины овса», «по келарскому приказу Алимпеевой[62] матери дано пол-осмины овса, черпок ржи»[63]. В июле и в августе 1615 г. посылался хлеб в женский Горицкий монастырь: «…дано в Горы в Воскресенской девич монастырь 35 старицам 4 чети 3 черпки ржи, старице по черпку <…> Да тем же старицам дано 8 чети и пол‑2 осмины овса, старице по полуосмине овса. Того же дни дано в Горы старицам, старице Фетинье с сестрами 5 чети ржы. Да опосле дано старице Еуферье Монастыреве в Горы же осмина ржи»[64]. Старцам Никитского монастыря было выдано 20 четвертей овса. Отметим, что практика выдачи хлеба отдельным лицам и старцам в другие монастыри зафиксирована и в хозяйственных книгах, в которых учитывали расход муки, толокна и сухарей за 1612–1620 гг.[65]