По велению Зевса решили боги обучать ветвь крови божественной и талантливых отроков от смертных – искусствам, грамоте и почитанию (и подчинению) Олимпийцев, чтоб росли они вместе в дружбе и любви, не удумали встать на сторону противную, не припомнили о павших титанах и не искали милости их, побеждали чудовищ, строили царства и храмы и славили Додекатеон до скончания времен.
И явился посланец, Гермес, в семьи избранные, чтобы юношей и девушек богов, смертных и даже тварей доставить в храм знаний и воспитать из них достойных мужей и жен.
***
Эпаф подвергает божественное происхождение Фаэтона сомнению – всю дорогу. И, мягко говоря, они не дружат. Единственный, кто верит парню и сопереживает – царевич Кикн.
Близится завершение учения, каждому из воспитанников предстоит совершить подвиг, чтобы заслужить звание героя. Фаэтон бросает вызов Эпафу и сообщает – отец доверил ему правление солнечной квадригой.
В путешествие на Край Света – во дворец Гелиоса – отправляются не только Фаэтон (как в оригинале), но и Кикн, Эпаф, Мемфида и Хирон.
В повествование добавлены некоторые изменения, чтобы история (местами противоречивая, но выбраны некоторые подходящие для сюжета вариации мифа) стала интереснее.
***
Страдающего Кикна (после гибели Фаэтона от Зевсовой молнии) Аполлон превратил в лебедя. А Фаэтона возносит к звездам. После Гелиос снова водит колесницу, потому что Аполлон отказался продолжать сие дело из-за утраты сына.
Время: события происходят примерно в 1500 (что наиболее оптимально для повествования) гг. д.н.э.
I. Он шел туда, где звучит музыка
Историю он слышал эту неоднократно – от матери, Климены, но не от отчима, Меропа, – тот лишь кивал и говорил:
– То правда, большего не знаю. Всему есть причина. И велено мне стать тебе отцом не хуже родного. Удалось мне, как думаешь?
– Удалось, отец, – отвечал парень. И не поспоришь – мужчина этот их обеспечивал, кормил и одевал, веселил и никогда не покидал. Слова плохого не сказал и руки не поднимал – ни на пасынка, ни на мать. Да, пусть стар и ворчлив порой, а дочерей жалует больше, нежели его, так и пусть.
“Добиться бы правды от него!” – думал Фаэтон. Но, вестимо, клятвой какой уста его сомкнуты в вопросе этом – так что истины не дождешься.
Мать же рассказывала о давно канувшей в Лету поре восторженно и самозабвенно: горели очи, на щеках цвел румянец, а затейливых слов (смысла некоторых сын никак не понимал и до сих не ведает их доподлинного значения) и не счесть, – но как на устах материнских они перекатывались, возносились и падали, чтобы взмыть вновь – к солнцу, выше, еще! Голос ее – звонкий, мелодичный – как арфа – таким его Фаэтон сызмальства помнил – даже звучал иначе во время песни – именно этой, хотя мать пела (И сколько же сюжетов и рифм она держала в голове!) и другие.
Возможно, так она напомнить о себе желала – вот я, все еще здесь, слышишь ли ты нашу песнь, помнишь ли нашу любовь? Не забыл же ты меня и сына? Мы думаем о тебе каждодневно – заслоняем мокрые лбы руками, щуримся, но смотрим на тебя, – надеясь и уповая, что хотя бы ты нас видишь, как обещался, когда над нашими головами проносишься на солнечной квадриге. Мы преданы искусству и тебе, Сияющий!
И пусть отец – истинный, настоящий, родной – их покинул, более никогда не воротившись, обрек на одиночество, поступил жестоко (но такова природа богов всех, а иные поступали и того хуже – губили отпрысков и возлюбленных, превращали в зверье иль даже тварей, в молчаливые деревья и травы – что еще горше…), Климена любила его столь крепко даже сейчас.
Насчет отношения к богу, который обманул мать и бросил собственного отпрыска, парень так и не определился – глубоко-глубоко внутри он верил, что пока не пришел час, а внимание отца надобно заслужить. Только вот как это сделать, если сына бога искусств и музыки – не прельщают сии увлечения? И слуха отродясь нет – будто сатир на ухо наступил…
“Иль есть у отца сын куда утонченный в науках и искусствах, бог чистых кровей, от лучезарной богини или нимфы, а не полукровка, как я, что и вспоминать обо мне ему некогда?” – Юноша вздыхал и отводил взгляд от светила, прятался в тень и прохладу.
***
Люд вставал с восходом (когда богиня рассвета Эос отворяла двери золотого дворца Солнца), дабы жить и трудиться – так повелось. И семья Фаэтона поступала подобно прочим – всем на всём свете. И порой не хотелось ему пробуждаться и видеть, как золото красное тянется нитью на краю мира, не желал он слушать пение матери вновь, как к нему примешивался густой (будто ихор) басок Меропа, а после и голоса родившихся у них девочек – его сестриц.
И если смирился с таким положением дел отчим, то он – нет. И поражался, как подрос, тому, что воспитатель его в этот миг переставал хмуриться (довольства мало от воспевания соперника, который навек украл сердце твоей жены, даже если он бог), покачивал ногой в такт и нет-нет, а брал в руки инструмент, подыгрывал и подпевал.
Мать улыбалась, отчим – тоже, сын – делал вид, что и он рад – пению, наступлению нового дня (похожего на сотню предыдущих) и небесной колеснице, от взгляда на которую у него текли слезы (одно хорошо – можно их не скрывать, ссылаясь на яркий свет, – а от такого даже могущественные и древние Титаны поспешат заслониться).
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
