День, который не изменить

I. Летнее утро

Двух месяцев не прошло, как семья Серёжиных перебралась из шумного мегаполиса в Подмосковье, в этот утопающий в зелени городок. Здесь располагается знаменитый на всю страну Физический институт, и в нём Витиному папе – кандидату физических наук Петру Петровичу Серёжину – дали лабораторию. И не обычную, скажем, химическую. Хроноквантовую. Новому завлабу немногим больше тридцати лет, и он, как уверяют коллеги, вот-вот потрясёт мир открытием. И тогда… а вот что будет тогда никто объяснить не может. Отец, когда Витька пристаёт с расспросами, сыплет непонятными словами и рисует на бумаге разноцветные кривые. И сердится, когда сын не понимает.

А как его понять? «Временные потоки», «пересекающиеся мировые линии», «хроноквантовые пробои» – в школе это не проходят! Мальчик понял только, что работа отца связана с изучением времени. Дядя Саша Данилин, папин коллега, шутил, что «закончит наш Петюня исследование – и будем к динозаврам ездить!» А отец смущённо улыбался и добавлял: «главное, насекомых там не давить». Витька помнил фантастический рассказ, в котором охотник нечаянно раздавил в прошлом бабочку и этим изменил будущее. Отец, конечно пошутил: всем известно, что путешествий во времени не бывает.

В спальном районе, где раньше обитали Серёжины, детей старались не оставлять на улице без присмотра. Здесь же жителей немного, с соседями они перезнакомились в первые же дни. Благо, многие тоже работали в Физическом Институте. В Москве Витька редко выбирался на улицу. Да и зачем? Гулять толком негде: малышовые площадки с песочницами и качелями, чахлый скверик с облезлыми скамейками, ближайший парк в трёх остановках. А тут в конце улицы пруд, за ним перелески, луга. Когда-то на месте квартала была деревня; до сих пор в глубине одичавшего сада можно найти прогнившие брёвна развалившихся срубов и заросшие травой погреба.

Школа стоит на другом конце улицы. Витька пока там не был – начало августа, учёба начнётся лишь через три с лишним недели. Он впервые менял место учёбы и немного переживал: как-то встретят его на новом месте? Школу хвалили: факультативы по физике и математике ведут сотрудники Института, полно интересных кружков, а подготовка такая, что никакой ЕГЭ не страшен. Витю это устраивало – он твёрдо решил стать, как отец, учёным, но пока не знал, каким именно. Может, тоже физиком? Правда, в седьмом классе он не на шутку увлёкся историей, даже вступил в исторический кружок.

С будущими одноклассниками он уже успел познакомиться – на лугу за прудом, где ребята запускали радиоуправляемые модели самолётов. Там нет ни проводов, ни рекламных щитов, ни коварных воздушных завихрений от многоэтажек – раздолье, главное не загнать летучую машинку в кроны деревьев. А Витькиному квадрокоптеру и это нипочём, мальчик уже пять раз вытаскивал его из переплетения ветвей.

Вообще-то мини-беспилотник пренадлежал Серёжину-старшему (он увлекался съёмками диких животных и ездил для этого со своим другом Данилиным в Сибирь и на Камчатку) но мальчик неплохо освоил управление и частенько брал отцовский квадрокоптер.

По вечерам Витя устраивался с игровой приставкой или с книжкой в гостиной, на кресле, краем глаза наблюдая, как отец разбирает бумаги. Мама сердилась: дома надо заниматься семьёй, а для работы есть лаборатория. Отец беспомощно улыбался и соглашался, но всё равно каждый вечер вытаскивал из кейса кипу папок, флешки и диски.

А сегодня суббота, родители собрались на пикник к Данилиным. Витьку тоже звали, но он отказался: шашлыки, конечно, дело хорошее, но торчать на даче, где ни одного ровесника, только сопливая малышня – скука смертная! Он, Витька, человек взрослый и может остаться дома один.

– Только не вздумай ходить в «МакДональде»! В холодильнике котлеты с макаронами, поставишь в микроволновку…

Мама терпеть не может, когда он перекусывает в фастфудах. В Москве бороться с этим не получалось, зато здесь на весь город единственный «МакДональде», да и тот в центре. Тащиться туда по жаре ради пары гамбургеров – охотников нет. Да и некогда, сегодня на лугу воздушные гонки.

В дверях комнаты появился отец, довольный, улыбающийся. Из сумки на плече остро пахнет уксусом и какими-то приправами – Пётр Петрович Серёжин славился не только научными достижениями, но и умением мариновать баранину для шашлыков. Витя сглотнул слюну – ему представились куски мяса на шампурах вперемешку с луковицами. И запах…

Он решительно помотал головой. Нет уж, дело прежде всего!

II. Загадочный гаджет

Проводив родителей, Витя вышел на балкон. В такое утро, после ночного дождика, глупо торчать в комнате. Ожидается чего-то радостного и необыкновенного, впереди длинный день, и ещё не скоро позовут спать. А сегодня и вовсе не позовут – родители ночуют у Данилиных. Вот здорово!

Запиликал смартфон.

– Всё, Миха, предков отправил, скоро буду!

Это Мишка Сугорин, новый приятель и владелец модели двухмоторного бомбардировщика «Пе-2». Им предстоит учиться в одном классе – в 8-м «Б». Миша нетороплив, слегка неуклюж – широкие плечи, походка вразвалочку. Носит рубашки из серого домотканого льна и такие же штаны, которые он называет смешно – «порты». К такой одежде семью приучила Мишкина мама, поклонница старинных традиций. Она шьет сама, не пользуясь швейной машинкой – вручную, иголкой с нитками! Мишка как-то пошутил, что матушка, была бы её воля, и лапти заставила бы носить.

Опаздывать не стоило. Витька в гонках не участвовал, его выбрали судьёй – мощная камера квадрокоптера позволяет обозревать трассу с большой высоты.

Гонки закончились быстро. Никому из участников не удалось пройти и половины дистанции, а три самолётика и вовсе врезались в землю.

– Надо будет поработать с виражами. А на прямых ты и так всех делаешь, как стоячих!

Витя, как мог, старался поддержать приятеля. Мишке не повезло – на крутом вираже его самолёт зацепил плоскостью куст. Когда ребята подбежали к месту падения, то увидели, что хвост несчастной «пешки» торчит из травы, подобно своему прототипу, сбитому зенитным огнём где-нибудь над Курском.

– Поработаешь тут! Правая плоскость пополам.

– Можешь квадрик погонять… – неуверенно предложил Витя.

– А толку? Управление другое, скорости нет…

Возразить было нечего.

– Слушай, а пошли ко мне? Посмотрим, что с крылом, может, склеим?

Крыло склеили. Мишка, пыхтя от напряжения, прилаживал на место деталюшки, а Витька стал бродить по квартире. Приятель не допускал чужие руки к своей драгоценной «пешке», да и работы на двоих не хватало. Котлеты с макаронами разогреты и по-братски поделены; литровая бутыль кваса пуста. Оставалось маяться от безделья, пока высыхает клей.

Он скуки Витя стал перебирать листки, оставленные отцом на столе. Графики, листки, сплошь покрытые колонками цифр и математическими значками, снова графики. А это что?

Плоский брусок размером с блокнот-еженедельник. Чёрный экран, на боковой стенке – панель с россыпью разъёмов, среди которых есть и Micro-USB. Какое-то колёсико, тоже металлическое… Прибор не походил ни на планшет, ни на смартфон. Может, внешний диск? Витька воткнул шнурок в ноутбук. Тут же появилось сообщение – «обнаружено новое устройство». Окошко висело непривычно долго, и мальчик уже пожалел, что рискнул подключить незнакомое устройство к компу. Хотя, отец крайне осторожен в отношении вирусов, защита у него первоклассная…

Экран наконец, мигнул, развернулось меню:

«Детектор-распознаватель хронопробоя активирован.

Включить программу распознавания?»

Есть!

Витька ткнул мышкой в квадратик с зелёной галочкой.

«Опознаны действующие хронопробои – 3. Показать список?»

Да, конечно, ещё бы не показать!

На этот раз в окошке высветилось:

1895 year ВС. Not available.

609 year AD. Not available.

1812 year AD. Available.

И ниже кнопка:

«Show location?»

По спине поползли щекотные капли. Он знал, что значат буквы ВС и AD – так в западной литературе принято обозначать исторические даты, «до нашей эры» и «нашей эры». Если верить гаджету, где-то рядом – три «хронопробоя», портала, «червоточины», или как их ещё называют фантасты? Одним словом – проход в прошлое. Причём, два недоступны, а вот третий – наоборот. И прибор предлагает его показать! Ничего себе… это что, игрушка такая?

Ладно, посмотрим, раз предлагают.

На экране возникла ГУГЛ-карта. Витька перетащил ползунок, и карта увеличилась, показав схему их городка. В саду, за прудом – рядом с их улицей! – кружочек с цифрой «три». Значит, это и есть «хронопробой»?

Витька ткнул курсором, карта сменилась. Теперь она стала совсем другой: стиль «ретро», стилизованные значки деревьев, церквушек, неровные полоски… река? А вот название: «р. Колочь». Речка петляет вдоль дороги, мост, дома – целая деревенька.

Витьку снова прошиб пот – на этот раз ледяной.

– Мих, бросай свой аппарат, смотри, что тут есть!

Над схематичным изображением деревеньки протянулась надпись тем же вычурно-старомодным шрифтом:

Сгьло Бородино

В углу карты – окошко-таймер:

25. 08.1812.

И рядом, помельче:

23.15.25.

Бледно-зелёные цифры мигали, отсчитывая секунды. Вечер, двадцать пятое августа, четверть одиннадцатого… а год?!

Ну ничего себе…

– Это что же, машина времени?

На этот раз карта возникла прямо на экране загадочного гаджета.

– Машин времени не бывает… наверное. – неуверенно отозвался Витька. – А эта штука находит следы… не знаю чего. Может, информационного поля?

Мишка с уважением посмотрел на приятеля, и тот, почувствовав успех, принялся развивать тему:

– Есть теория, что все события в мире оставляют след в информационном поле Земли. Их эта штука и ловит – те, что не растворились в общем потоке информации. Помнишь, в списке были ещё два «пробоя» в совсем древние времена? Они, наверное, «растворились», но не совсем – детектор их «видел», но нечётко. Потому и показал: «недоступно». А этот, в 1812-й год, доступен!

– Так мы сможем туда попасть? И увидеть живого Наполеона? – Мысль пришлась приятелю по душе. – Ух ты, пошли скорее, пока и этот не растворился!

Нужное место оказалось в заброшенном саду, слева от пруда. По границе давно сгнившего забора буйно разрослась малина с крапивой, и Витька подумал, что в глубине должны остаться ягоды – последние, перезрелые, самые сладкие, – и надо бы сюда наведаться. Интересно, а на Бородинском поле малина растёт?

Гаджет пискнул и задрожал, как мобильник со включённым виброзвонком. Витька сделал несколько шагов – дрожь стала слабее. Что ж, сыграем в «горячо-холодно»…

Мишка, уловив взгляд приятеля, полез в гущу кустов. И принялся ворочаться там, хрустеть ветками, словно медведь в малиннике! Августовская крапива жгучая, но Мишке нипочём: рукава и штанины длинные, это вам не футболка с бермудами. Витька пробирался по просеке, проделанной приятелем, шипя от боли, когда крапивный стебель задевал кожу.

Мишка замер.

Провал. Когда-то здесь был погреб, – осыпавшаяся по краям квадратной дыры земля, торчат гнилые доски. А внизу…

– Вить… голос приятеля сделался сиплым. – Это и есть пробой?

В глубине клубилось лилово-мутное НЕЧТО. Гаджет бешено вибрировал, и в этот момент ОНО выбросило туманное щупальце. Ребята стояли, как заворожённые, а в лиловой дымке, раскачивающейся на уровне лиц, вспыхивали и таяли цепочки огоньков. Они приковывали взгляд, манили, звали, затягивали…

Витька с Мишкой одновременно потянулись к лиловой диковине… и всё вокруг исчезло в беззвучной вспышке.

III. Ночные костры

Ночь звуков. Непривычных – ни машин, ни музыки из динамиков, ни даже лая собак. Глухая какофония из конского ржания, тележного скрипа, металлического лязга. И голоса – они сливались в неясное бормотание, из которого ухо вылавливало отдельные фразы:

– … куды прёшь, храпоидол, не видишь, што ли, пораненный лежит! Креста не тебе нету!

– Васятка, воды принеси! И манерку[1] мою прихвати, для Бога прошу…

– Оно конешно, Евсей Иваныч, сукнецо у вас на шинели знатное, сносу ему не будет. А у меня корявое да редкое, аж просвечивает! Воры интенданты, истинное слово…

– … уланские квартирьеры[2] нас из изб взашей попросили, а мы обиделись – как же так, мы, небось, тоже в удобстве ночевать желаем! И пошли по мордасам хлобыстать, токмо держись! А ихнее благородие господин поручик и командуют…

Витька огляделся – вокруг костры, сотни, тысячи костров. Те, что поближе, весело трещат поленьями, стреляют угольями; вокруг огня вповалку лежат, сидят, стоят люди в мундирах, будто вышедшие из кадра исторического фильма. Дымы дальних костров сливаются в сплошную пелену, то тут, то там подсвеченную оранжевым. На чёрном небе не видно звёзд, словно в центре Москвы, где глаза слепят огни реклам, фары и уличные фонари. Но сколько же костров!

В темноте захрапело, ребята испуганно отпрянули. Прямо на них вынеслась оскаленная конская морда с чёрными, как крупные сливы, глазами навыкате. На лбу перекрещены ремешки, усаженные блестящими латунными бляхами, в пасти лязгает какая-то железяка, летят клочья пены.

– Эй, юноша, осторожнее, так и под копыта угодить недолго!

От костра подскочили двое. Конь мотал башкой, солдат похлопал животину по бархатному носу.

– Ты, Прохор, коня расседлай и поставь у маркитанта на коновязи. – распорядился всадник, соскакивая с седла. Офицер, понял Витька. Запылённые сапоги со шпорами, шпага, высокая, двуугольная шляпа под мышкой…

– Так что, вашбродие Сильвестр Иваныч, нашего полку прибыло! – отрапортовал другой солдат. – Двое нижних чинов глуховского полка; вчерась в деле коней побило, а один легко раненый. От своих отстали – известно дело, кавалерия, куды-ы им своими ногами! Я, покамест, велел покормить…

– Правильно велел, Оладьев. – кивнул офицер. – Глуховский кирасирский полк со второй дивизией, в резервах стоит. От нас это верст пять, а то и поболе. Пусть у нас посидят, случится оказия – отошлём. Говоришь, были в деле при Шевардине? Давай-ка их сюда…

– Сей же час позову, а вы присядьте к огоньку, сейчас хлебово поспеет. А ну, расступись, дайте место господину прапорщику, притомились оне!

Ребят не заметили, а может, не обратили внимания. Велика важность – двое пацанов?

– Давай подберёмся, послушаем! – прошипел сквозь зубы Мишка. – Интересно же! За той хреновиной можно спрятаться…

«Хреновина» оказалась телегой, заваленной тюками грубой парусины и связками кольев. Витька опознал в них походные палатки – такие стояли за кострами, вперемешку с шалашами и навесами из жердей и соломы.

Из-под телеги торчали три пары босых ног, и доносился разноголосый храп. Рядом – пирамида, составленная из длинных, почти в рост человека, ружей. Гранёные штыки отсвечивали пламенем костра, замки (кремнёвые, это Витька точно помнил), аккуратно замотаны тряпицами. Часовой возле пирамиды опирается на мушкет, и прислушивается к разговорам у костра.

Увлечение историей не прошло бесследно. В кружке по случаю двухсотлетия битвы при Ватерлоо проводили викторину, и Витька, готовясь к ней, перелопатил массу материала. И теперь память сама подсовывала нужные сведения:

Русская армия, отступавшая от самой границы, от реки Неман, зацепилась за древнюю твердыню – Смоленск. Крепостные стены не в первый раз отражали нашествия с Запада, так что и в этот раз пришельцам пришлось заплатить за право прохода немалую цену. Армия под командованием Михаила Илларионовича Кутузова ещё некоторое время отходила к Москве, пока, наконец, не было выбрано место для сражения. Намеченная позиция перекрывала оба пути на Москву, и Старую, и Новую Смоленские дороги. Русские спешно возводили полевые укрепления – флеши[3], батареи, редуты[4] – а тем временем, на вынесенной впереди левого фланга позиции возле деревни Шевардино, разыгралась кровавая прелюдия к сражению. Наполеону был необходим этот высокий курган, чтобы устроить на его вершине командный пункт; русские же всеми силами старались выиграть время, чтобы успеть оборудовать основные позиции. Утром 24-го августа корпус Даву переправился через речку Колочу близ села Валуево, и шевардинское дело завязалось перестрелкой.

Бой за редут продолжался весь день двадцать четвёртого августа, и закончился лишь в темноте. Курган несколько раз переходил из рук в руки, но в итоге остался за русскими – приказ отойти был отдан уже ночью. Витя помнил, что весь следующий день, двадцать пятого августа, обе армии готовились к сражению, а наутро Бородинская битва.

У огня гудели голоса. Вскочившие при появлении офицера солдаты рассаживались по местам. Накрыли шинелью бочонок, заботливо расправили складки. Офицер кивком поблагодарил и уселся, пристроив шпагу между колен. Денщик принял у него шляпу, вручив взамен полотняную фуражку. Витька приметил, что и солдаты все, как один, в суконных фуражках-бескозырках.

– Дай-кось маслица, Осип! – попросил пожилой егерь. Он стаскивал клеёнчатый чехол с цилиндрического предмета. Это оказался кивер, точно такой, как в исторических фильмах: чёрная толстая кожа, плетёные шнуры, чешуйчатый подбородочный ремень. На лбу кокарда в виде гранаты с зажженным фитилём. Витька пригляделся – в нескольких местах кивер продырявлен и старательно зашит.

Егерь, приняв у товарища склянку, нашарил в ранце тряпицу и принялся начищать головной убор. Ага, сообразил мальчик, эта штука вроде каски у современных солдат. Бескозырка – вместо пилотки или кепи, а кивер надевают в бою или на параде.

Мишка ткнул приятеля в бок.

– Помнишь Лермонтова? «Кто кивер чистил, весь избитый…»

Скрежетнул металл. Пожилой солдат по другую сторону костра, упёр в полено короткий клинок и теперь водил по лезвию точильным бруском.

– Круто! – восхищённо выдохнул Мишка. – Штык точит, как в стихах! И тоже усатый, гляди!

Обветренное лицо ветерана и правда, украшали висячие усы. Удивительно, подумал Витя, как много среди солдат людей пожилых. Впрочем, это понятно – служат по двадцать пять лет, вот и успевают состариться…

– Не штык это вовсе, а тесак – раздалось у них за спиной. – Пехоцкая полусабля, по уставу нашему брату положенная, понятие иметь надоть!

IV. «Скажи-ка, дядя…»

Витька обернулся. Перед ними стоял солдат, тот, что докладывал прапорщику о прибившихся кавалеристах. Сухопарый, невысокий, лет, примерно сорока. Поперёк щеки – шрам, глаза весёлые, с хитринкой. Оладьев, припомнил мальчик. Офицер говорил с ним уважительно. Может, сержант? Какие звания были в 1812-м году? В голову ничего не приходило, кроме «генерал-аншеф». Нет, Оладьев хоть и выглядит заслуженным ветераном, но на генерала не тянет.

– Чтой-то вы тут околачиваетесь, сорванцы? – недовольно спросил солдат. – Это воинский бивуак, а не тятькино гумно! Ну-кося, докладайте, кто такие, и как сюды попали? И без врак, смотрите у меня!

И нахмурился, только глаза смотрели насмешливо. «Не сердится! Но отвечать всё же что-то надо, воинская часть, как-никак. Не дай бог, примут за шпионов…»

– Мы, товари… дяденька сержант, только хотели войско посмотреть! Мы ничего не трогаем, только ходим…

– Какой-растакой я тебе сержант? – возмутился Оладьев. – Нету такого воинского звания в расейском войске! Эвона, у них, хранцузов, сержанты, а я – как есть унтер-офицер двадцатого егерского[5] полка! Капрал, по старому. Осьмнадцать лет на царской службе состою, и медаль имею, за поход на шведский берег!

– На шведский? – удивился Мишка. – Так ведь с шведами воевали ещё при Петре Первом! Как же вы…

И прикусил язык, когда Витька пихнул его локтём.

– И-и-эх, умники, комар вас забодай! – Верно, при государе Петре Великом наше войско шведов било. А четыре года назад снова война приключилась, за Финляндское княжество. Князь Багратион повёл нас по льду на самую ихнюю столицу, город Стекольну[6]. А как мы туды пришли, сразу замирение вышло, а мне и прочим солдатам – медали!

– У нас в школе этого не проходили… – принялся оправдываться Мишка.

– Ну и дурнями выходят ваши учителя! – решительно заявил Оладьев. – Потому, должно знать о подвигах православного воинства! А, перво-наперво, о князе Петре Ивановиче Багратионе. Не человек, орёл: никого не боится, под землёй на аршин видит, солдатам отец родной!

– Так вашим полком Багратион командует? – продолжал допытываться Мишка, не обращая внимания на Витькины тычки.

– Ты, парень, смотрю, и вовсе из глухой деревни, коли такие вопросы спрашиваешь! – покачал головой капрал. – А говоришь – из Москвы… Да там, небось, кажинная собака знает, что князь Багратион – генерал от инфантерии и командует второй Западной армией! А наш полковой командир – их высокоблагородие подполковник Капустин Иван Фёдорович. Двадцатый егерский полк состоит в дивизии генерала Коновницына, в армии Барклая де Толли. Он-то немец, не то что, Пётр Иванович. Известное дело, министр, а уж солдату слова доброго не скажет. Ва-а-жной!

И сплюнул под ноги.

Не больно-то этого Барклая в армии любят, подумал Витька. А Мишка хорош: спал небось, на уроках истории, и теперь несёт всякую чушь! Это же надо придумать, Багратион – командует и полком!

Капралу, похоже, надоело беседовать с бестолковыми подростками.

– Ладно, огольцы, шагай за мной. Предоставлю вас ротному командиру. Да веселей гляди, он добрый, покормить вас прикажет. Небось, не едали солдатского кулеша?

Кулеш оказался похлёбкой из пшена с салом. Густая, наваристая – ребята не заметили, как одолели по целой миске. Давешний офицер принял гостей радушно, велел угостить из ротного котла, и сам с удовольствием хлебал ароматное варево.

Подражая солдатам, ребята подбирали хлебными корками остатки кулеша, когда капрал Оладьев привёл к костру ещё двоих. Высокорослые, широкоплечие, в белых мундирах и высоченных, выше колен, сапожищах. У того, что помоложе, рука замотана тряпицей и висит в петле.

– Вот оне, вашбродие Сильвестр Иваныч, приблудные!

– Пархом Жиленко, вахмистр третьей роты первого эскадрона Глуховского кирасирского полка! – браво доложил первый, вставая во фрунт.

– Фаддей Сковорода, рядовой! – раненый попытался вытянуться перед офицером, но вышло неловко – он скривился, на лбу проступили капли пота.

– Из малороссов,? – спросил прапорщик. Фаддей Сковорода кивнул. – Да ты садись, садись, вижу – болит рука-то. В деле ранен?

Егеря подсунули раненому глуховцу свёрнутую шинель. Тот присел, и принялся баюкать потревоженную руку.

– Так что это его штыком боднуло, вашбродие! – ответил за товарища вахмистр. – Это когда мы на ихнюю пехоту в атаку ходили.

– И как сходили? – поинтересовался прапорщик. – Слышал, успех имели чрезвычайный?

– Так точно, господин прапорщик! – прогудел вахмистр. Он остался стоять, возвышаясь над низкорослыми егерями, как водонапорная башня над дачными домиками. – Как есть, порубали в хузары[7], и три пушки взяли! Оне, хранцузы, нас со своими попутали, а когда опомнились, уж поздно: мы в ряды ворвались и пошли крошить палашами!

– Верно говоришь. – кивнул прапорщик. – Видите ли, братцы, во французской армии есть саксонский полк Цастова. У них каски похожи на наши кирасирские – из латуни, чёрной кожи и с гребнем. Вот пехота, наверное, и обозналась, на свою беду!

Егеря внимательно слушали командира. Видно было, что такие разъяснения для них привычны: прапорщик Яковлев следовал суворовской заповеди «Каждый солдат должен понимать свой манёвр».

– Так и было, вашбродие! – подтвердил вахмистр. – Как есть, обмишулились! Да и польские уланы[8], когда в пики пошли, нас видать, за драгун[9] приняли. Драгуны-то, они в зелёных мундирах. А у нас поверх колетов чёрные кирасы, по ночному времени не сразу и отличишь! Мы те кирасы недавно получили, уже на марше, вот поляки нас за драгун и приняли! А как пики по железу залязгали, тут-то и поняли, что промашка вышла. Повернулись, и давай драпать!

Солдаты засмеялись.

– А что, вы их догнали? – спросил кирасира тщедушный солдатик.

– Ты вон, возьми промежду ног жердину и погоняйся, ерой! – снисходительно отозвался кирасир. – Уланы легко конные, и наездники знатные. Знамо дело, поляки! Рази ж на наших битюгах за ними угнаться? Да и команды такой не было: мы, как улан отбили, сейчас стали перестраиваться, чтобы на пехоту ударить.

– Это ж сколько разных народов с антихристом ентим идут! – вздохнул тот солдат, что чистил кивер. – И поляки, и ещё двунадесять языков. Австрияки – и те с ними, иуды, перемётчики! А мы-то им против Бонапартия помогали, при Аустерлице! Сколько народу тогда полегло…