Сокровища Третьего рейха

© Самбук Р. Ф., 2017

© Захорошко И., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Часть первая. Куколки мадам Блюто

Кельнер принес еще одну бутылку виски, привычным движением откупорил ее и наполнил рюмку. Сделал он это ловко, с любезной улыбкой, и все же Грейту показалось, что кельнер взглянул на него осуждающе. Возможно, он имел на это основание: даже в таких кабаках редко встретишь человека, который в одиночку так быстро напивался. Но какое дело этому замызганному немчуре, кто, сколько и как пьет? Грейт хотел было разозлиться, но лишь двинул резко на край стола переполненную пепельницу. Пил и курил сигарету за сигаретой, бросая окурки прямо на стол.

Бар с громким названием «Веселый ад» был второразрядным. Раньше Грейт не позволил бы себе наведаться в такое сомнительное заведение, но сегодня оно вполне устраивало полковника: пусто, темно и тихо. Грейт выпил еще виски, захотелось воды, и он позвал кельнера, чтобы тот принес содовой.

Кельнер проскользнул между столиками бесшумно и плавно, словно выполнял урок фигурного катания на льду. Ловко подкатился к соседнему столику, поставил бутылки и тарелки с закусками, стал передвигать фужеры.

У Грейта пересохло в горле, он раздраженно смотрел, как возится кельнер; мог бы раньше принести ему сифон – минутное дело! – в порядочном ресторане никогда не заставили бы клиента ждать так долго. Впрочем, кельнер наверняка старался обслужить немца, белокурого розовощекого господина в шикарном светлом костюме…

Вонючие немецкие свиньи! Осмелился бы кто-нибудь из них так обойтись с американцем два-три года назад? А теперь даже президент Соединенных Штатов заигрывает с ними. Эта мысль окончательно разозлила Грейта, он стукнул кулаком по столу и закричал:

– Кельнер, содовой!

– Несу… – поклонился тот издалека, однако не бросился с сифоном к столику Грейта сразу, а улыбнулся белокурому немцу и что-то тихо сказал ему, очевидно, оскорбительное для Грейта, поскольку немец громко и нагло засмеялся.

Полковник вперил в него тяжелый взгляд, но розовощекий не смотрел в его сторону, что-то объяснял своей даме.

Немец почему-то сразу не понравился Грейту. Мягкие и правильные черты лица и почти детская розоватость щек могли только подкупать, однако как раз именно это и раздражало полковника. Он вдруг почувствовал, что начинает пьянеть. Хотел еще раз позвать кельнера, но тот уже изгибался между столиками, держа сифон в услужливо протянутых руках. Гнев Грейта сразу утих, он лишь проворчал что-то, подставляя стакан под тугую струю содовой.

Вода немного отрезвила его, и он снова налил из бутылки, но запах виски почему-то показался неприятным. Хотелось посидеть спокойно, но самодовольный шваб уже нарушил его душевное равновесие.

«Это все нервы», – подумал он.

Да, известие об отставке все же подкосило его, хотя Грейт давно готовился к этому. После того как он высказал генералу Блеккеру то, что думал о нем, Грейт ждал этого известия и свыкся с ним, мало того, пытался даже заблаговременно подготовить себе почву в Штатах, и все же какая-то боль засела в сердце. Сам факт, что он сидит в «Веселом аду» и дует виски, разве не свидетельствует о полной деградации полковника Кларенса Грейта?

Грейт усмехнулся, налил содовой, но, подумав, добавил виски. Завтра сдает дела и после этого вылетит домой. Он соскучился по Штатам, и возвращение на родину в какой-то мере компенсирует его неприятности. Кроме того, будут деньги, чтобы открыть мастерскую по ремонту автомобилей или приобрести мотель.

Сбудутся ли эти мечты?

Можно, правда, наняться летчиком-испытателем – там неплохо платят, и полковника Кларенса Грейта взяли бы. Но мало кто из испытателей протягивает три-четыре года. Сколько его однополчан сгорели на «старфайерах» и «боингах»?

Мимо столика прошмыгнул кельнер, и те двое за спиной замолчали. Наверно, расплатились и собираются уходить…

Внезапно Грейт почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной, чьи-то глаза уставились в его затылок. Ощущение было такое, словно кто-то поднял кольт и держит палец на спусковом крючке. Если бы это случилось в Техасе, Грейт был бы уже под столом с выхваченным из кармана пистолетом, но здесь, в самом сердце Европы…

Полковник притворился, что уронил спичку; медленно наклонился за ней, скосив глаза, увидел в двух шагах ноги в желтых ботинках. Он мог бы дотянуться до них, дернуть на себя так, чтобы человек пробил себе затылок о грязный пол, но, медленно выпрямившись, остался сидеть на стуле, лишь обернулся.

Так и есть, розовощекий! Стоит усмехается, засунув руки в карманы пиджака.

– Что надо?

– У вас замечательная выдержка, полковник Грейт!

– Что надо? – повторил, взявшись за спинку стула, Грейт.

Розовощекий шагнул в сторону, вынул руки из карманов, подчеркивая этим миролюбие своих намерений, и учтиво поклонился.

– Франц Хаген к вашим услугам.

– Не нужны мне ваши услуги… – оборвал его полковник.

Хаген не обратил на это внимания. Сел напротив Грейта, приветливо улыбаясь. Полковника злила и эта улыбка, и развязность его манер… Шрам на лбу Грейта побелел, что свидетельствовало о крайнем душевном возбуждении.

– Мне не нравится, когда всякий лезет, куда его не просят… Я не потерплю!..

– На вашем месте я поступил бы так же, – перебил его Хаген. – Но жаль, у меня нет иного выхода, а дело важное, поэтому я позволил себе потревожить вас. Впрочем, я не отниму у вас много времени, и, если мои предложения не заинтересуют вас, можете прервать разговор.

Это было логично, и Грейт вынужден был оценить аргументы Хагена.

Тот сел против света, и полковник мог хорошо рассмотреть его. Первое впечатление оказалось ошибочным: немец был не таким уж юным. Молодил его розовый цвет щек, лицо же прорезали морщины, а глаза запали глубоко и выглядели усталыми, как у мужчины, который перешагнул сорокалетний рубеж.

– Какие могут быть предложения? Я не желаю слушать разные предложения… – пробормотал Грейт почти машинально. – Откуда вы знаете меня?

– Я знаю даже, на какой рейс у вас заказан билет в Нью-Йорк, – усмехнулся Хаген. – Мои друзья когда-то имели с вами дело… – Заметив, что полковник удивленно поднял брови, пояснил: – Ну, запчасти для автомашин, горючее и некоторые другие мелочи… Мне рекомендовали вас как делового человека, а это в наше время наилучшая рекомендация.

Грейт иронично прищурил глаза. Он не любил краснобаев, а этот, кажется, болтун. Однако не остановил немца, и тот произнес негромко:

– Я хочу предложить весьма выгодный бизнес, зная вас как личность решительную, которая может не обращать внимания на моральную сторону дела…

– Что вам надо? – спросил Грейт.

– Ваш профессиональный опыт, ваша сила, ваш ум, – не раздумывая, ответил агент.

– Это не так уж мало!

– За все это вам платят мелочь, а я предлагаю тридцать тысяч долларов в месяц.

Грейт посмотрел на немца как на сумасшедшего. Жулик или шантажист? Но тот смотрел спокойно, даже снисходительно, и продолжал так, словно речь шла о мелочи:

– Впрочем, все зависит от вас, при должной оперативности и находчивости можно увеличить эту сумму…

Грейт откинулся на спинку стула и рассмеялся.

– Не делайте из меня дурака, как вас там!.. Я не люблю шуток.

Розовые щеки Хагена сделались совсем пунцовыми.

– Я предлагаю, а ваше дело – принять мое предложение либо отклонить. Естественно, наш разговор не для третьих ушей, в конце концов беседуем мы без свидетелей, и вам трудно будет доказать что-либо. – Хаген налил виски в рюмки, сказал резко: – Я не сумасшедший и не собираюсь предлагать вам чистить сейфы городского банка. Для этого существуют, – он скривил губы, – более солидные корпорации. К тому же есть много способов менее рискованно зарабатывать деньги. Один из них я и хочу предложить вам…

Грейт ни словом не отреагировал на это.

– Завидую вашей выдержке, мистер Грейт, – бросил Хаген после паузы. – Это еще больше побуждает меня к сотрудничеству с вами. Предлагаю вам место личного пилота шейха Хижи Селаспи…

– Не морочьте мне голову!.. – оборвал его Грейт. – Самый глупый шейх Востока научился уже считать деньги и знает, что за тридцать тысяч долларов он купит не одного пилота, а минимум десять.

– Пусть так, – согласился Хаген. – Но слушайте меня внимательно, – немец понизил голос и, наклонившись над столиком, поманил пальцем Грейта. – Вы представляете, полковник, сколько стоит в Аравии красивая европейская девушка?

– Нет.

– За двадцатилетнюю смазливую девчонку с хорошей фигурой да еще со средним образованием, – деловито продолжал Хаген, – можно получить не менее двенадцати тысяч фунтов. Красивые белые девушки в гареме считаются как бы символом могущества и знатности шейха, если хотите, его визитной карточкой.

– Лично я, – равнодушно произнес Грейт, – не дал бы за самую красивую блондинку и тридцати долларов.

– Когда речь идет о престиже, – вздохнул немец, – на Востоке платят бешеные деньги…

– Но я не вижу связи между вашим предложением и ценами на девушек…

– Неужели вы ничего не поняли? Я хотел сказать, что обязанности личного пилота шейха состоят не только в управлении самолетом…

– Так-так… – начал понимать Грейт. – Стало быть, вербовка и доставка живого товара на Ближний Восток?

Хаген удовлетворенно потер руки:

– Вы недалеки от истины.

Грейт решительно отодвинул от себя рюмку:

– Но это же, насколько мне известно, преследуется законом?

– Игра стоит свеч, – сказал Хаген твердо. – Опытный белый солдат получает в Африке…

– Мне известно, сколько получает солдат в Африке, – перебил Грейт, – однако каждый считает деньги только лишь в собственном кармане…

– Вот именно, – подхватил Хаген и спросил: – Насколько я понял, вам пришлось по душе мое предложение? В общих чертах, так сказать.

Грейт не ответил, лишь пощелкал ногтем по рюмке.

– Значит, так, – принял его молчание за согласие Хаген, – я буду откровенным и познакомлю вас с характером деятельности нашей фирмы, если не будете протестовать против такого названия. Личный пилот Селаспи – чистой воды фикция. Я уже оплатил стоимость самолета шейха, но есть договоренность, что официально он и дальше будет принадлежать ему. Так удобнее – в нашем мире, разделенном многочисленными границами, это облегчит перелет из одной страны в другую и поможет быстро улаживать некоторые формальности. – Хаген на мгновение заколебался, но все же предложил: – Вы можете стать моим полноправным компаньоном, заплатив половину стоимости самолета. Если у вас нет сейчас свободных денег, я подожду. Два-три выгодных рейса окупят все затраты.

– Какой самолет? – коротко спросил Грейт.

– «Дуглас», двухмоторный.

– В каком состоянии?

– Техники уверяют, что лучше и не мечтать.

– Самолет здесь?

– К сожалению… – развел руками Хаген. – Я вынужден был оставить его в Сицилии. Оттуда мы можем без особых трудностей переправить партию девушек.

– Неужели они сами хотят попасть в гаремы?

– Ну что вы! – даже удивился Хаген наивности Грейта. – Мы заключаем с ними контракт на какую-нибудь работу. Главное – быстро и бесшумно посадить их в самолет. Потом они в наших руках, и есть немало способов, чтобы взнуздать непокорных.

Грейту захотелось выплеснуть в лицо немцу остатки виски. Уже было поднял рюмку, но рука почему-то остановилась, он только переставил рюмку ближе к себе.

– А раньше вы с кем, э-э… работали?

Лицо Хагена затуманилось.

– У меня был чудесный компаньон. Ас! Сам Геринг любил и уважал его. Может, слыхали: Ганс фон Шомбург, подполковник, известный летчик-истребитель?

Грейт покачал головой, буркнул что-то невыразительное.

– Глупая смерть, – с сожалением сказал Хаген. – Купался в море, не рассчитал силы и утонул.

«И ты сейчас в безвыходном положении, – подумал Грейт. – Кто же тебе указал на меня?» Спросил совсем о другом:

– Вы тоже воевали против нас?

– Почти все мужчины Германии во время войны носили мундиры. Я, правда, непосредственно в боевых операциях не участвовал. Так, тыловая служба… Надеюсь, вы без предубеждения относитесь к людям, которые в прошлом служили в войсках СС?

– Попались бы вы мне сразу после войны!.. – сжал громадный кулак Грейт. – Но все проходит… Вы офицер?

– Гауптштурмфюрер СС! – ответил Хаген четко, и полковнику показалось: сейчас вытянется перед ним с поднятой рукой.

– Плевать! – внезапно выдохнул Грейт со злостью. – Наплевать на все! Выпьем, гауптштурмфюрер!

Однажды летчик, земляк Грейта, которого они освободили из плена, узнал одного из своих бывших палачей – эсэсовца из лагерной охраны. Они передали этого оберштурмфюрера в руки правосудия, но не прошло и полугода, как Грейт встретил его во франкфуртском ресторане. Подумал, что тот убежал. Позвал полицию, поднял шум и только опозорился: в комендатуре объяснили, что бывший эсэсовец оправдан судом и сейчас полноправный гражданин Западной Германии, владелец металлообрабатывающего завода и активно сотрудничает с американской администрацией…

Полковник пристально посмотрел на Хагена:

– Вы, наверно, до тонкости изучили это дело с юридической, так сказать, стороны. Не могли бы в общих чертах познакомить меня?

Хаген удобнее устроился на стуле и начал рассказывать:

– …На Аравийском полуострове в иных богатых княжествах и султанатах даже по сей день существует рабство. Да, сейчас, во второй половине двадцатого столетия! И рабы не только арабы-туземцы, но и французы, англичане, итальянки, шведки и немки… И их дети – рабы. Рабов используют как секретарей, слуг, охранников, рабы работают на полях и нефтяных промыслах, на тайных копях, где добывают золото, неучтенные залежи которого составляют один из источников доходов аравийских набобов. И естественно, много рабынь в гаремах.

Хаген будто бы слышал о таком случае: один из правителей богатой арабской страны заболел и отправился лечиться в Вену. Когда здоровье Его Величества немного поправилось, он снял один из самых фешенебельных отелей города и выписал более ста своих наложниц. Вся Вена, говорят, бегала смотреть на них. Но человек, ездящий на «роллс-ройсе» с подвеской, все детали которой сделаны из золота, может позволить себе и не такое. Что ему стоит заплатить несколько тысяч за понравившуюся девушку!

– А впрочем, это, лирическое отступление. – Хаген пересел на стул, стоящий рядом со стулом Грейта, фамильярно похлопал полковника по руке. – Вот так-то, мой дорогой полковник, даже вашим миллиардерам не снилась такая жизнь. Извините, снова отошел от сути. О чем же шла речь? О живом товаре? Вы ошибаетесь, полковник, если думаете, что мы с вами уникальная фирма. Агенты аравийских рабовладельцев, разыскивая красивых девчонок для гаремов, разъезжают не только по странам Африки, Среднего и Ближнего Востока. Вы, наверное, не слыхали, да и откуда вам знать, что каждый год в Европе исчезает много девушек, в том числе и пятнадцатилетних. И ни одному полицейскому еще не удалось напасть на их след.

Хаген рассказал о том, что начались нежелательные разговоры в специальных комиссиях ООН, дошло до того, что некоторые наиболее активные парламентарии сделали запрос своим правительствам. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году в Женеве была созвана конференция, на которой обсуждались вопросы, связанные с торговлей рабами. Больше пятидесяти государств приняли участие в работе конференции. Франция и Англия предложили принять конвенцию, по которой перевозка рабов морем расценивалась бы как морской разбой, а суда, заподозренные в этом преступлении, предлагалось задерживать и тщательно обыскивать. Слава богу, нашлись у шейхов влиятельные защитники. Соединенные Штаты Америки так и не высказались по этому вопросу. Все знали почему; США не хотели портить отношения с королем Саудовской Аравии, поскольку у них была военная база в Дахране. А интересы американских нефтяных монополий в Аравии? Это тоже нужно было иметь в виду. И конференция приняла довольно невыразительную, расплывчатую декларацию: «Рабство – постыдное явление».

– Это коротко история вопроса, если позволите, – сказал Хаген. – С того времени многое переменилось, и вывозить наш товар теперь опаснее. Хотя, – подмигнул, – нет худа без добра: цены на девчонок значительно выросли.

– Сколько вы делаете рейсов в год? – спросил полковник. – В среднем?

– Не делите шкуру неубитого медведя! – засмеялся, поняв его, Хаген. – Обыкновенная арифметика здесь неуместна.

– Я должен взвесить все, – заупрямился Грейт, – и хотел бы хоть приблизительно прикинуть…

– На один рейс уходит не меньше трех месяцев, – не дал ему закончить Хаген. – Самолет возьмет до пятнадцати девушек. Включите накладные расходы, полковник, которые составят приблизительно двадцать процентов…

– А если увеличить число рейсов?

Немец улыбнулся:

– У вас железная хватка! Мой предыдущий компаньон при всех его положительных качествах немного ленился, а с вами, вижу, мы найдем общий язык. Честно говоря, не так уж приятно все время оглядываться назад, мне хочется скорее обеспечить свою семью и пожить, ни о чем не думая.

– У вас есть семья?

– Жена и сын, – не без гордости сообщил Хаген, – сын окончил университет.

– Прекрасно, – без энтузиазма одобрил Грейт. – Вы верите в Бога?

– Какое это имеет значение? – уклонился Хаген от ответа. – Я жду вашего решения…

– Я должен подумать, мистер Хаген, вы получите ответ завтра.

– Хорошо, – согласился немец, – но я вынужден предупредить вас, что этот разговор…

– Вы имеете дело с джентльменом!

– Я позвоню вам.

– Мой телефон…

– Я знаю номер.

– Поразительная осведомленность!

– С таким предложением я не мог обратиться к первому встречному.

– А если я сообщу в полицию?

– Ну и что? – пожал плечами Хаген. – Вы не знаете даже моего настоящего имени, и в полиции только посмеются над вами.

– А вы осторожный человек.

– Возможно, вам тоже придется привыкать к этому. – Хаген поднялся. – Если не возражаете, я позвоню в пять…

Кельнер, поймав его взгляд, метнулся между столиками. Грейт тоже сразу расплатился, вышел из «Веселого ада», но домой не поехал. Долго бродил по франкфуртским улицам. Вокруг струился поток – смеялись, разговаривали люди, а Грейт шел и не видел всего этого, останавливался на перекрестках, извинялся, нечаянно толкнув кого-нибудь, и, казалось, это не он шествует мимо блестящих витрин, во всяком случае, не тот полковник Кларенс Грейт, каким он был еще несколько часов назад: стыдился самого себя, невольно морщился, последними словами ругал розовощекого немца. Считал себя подонком и даже сжимал от гнева кулаки, но все же знал, наверняка знал (хотя и давал себе торжественную клятву послать завтра Хагена ко всем чертям), что согласится, что, по сути, уже согласился и лишь выторговал для себя небольшую отсрочку. Эти тридцать, сорок, пятьдесят тысяч долларов не давали ему покоя, превращались в триста, пятьсот тысяч, маячили миллионом – целым миллионом!

Дома Грейт выдвинул ящик письменного стола, перебрал бумаги, сжег ненужные. Спать не хотелось, сидел и курил, пересматривая фотографии в толстом кожаном альбоме. В основном фронтовые друзья: сколько пережито с ними!

Капитан Ричард Эмори возле своего «либерейтора». Улыбается и не знает, что уже не вернется на аэродром. Его сбили немецкие истребители над Нормандией; Ричард так и не успел сбросить бомбы, его «либерейтор» врезался в землю и взорвался – от Эмори не осталось даже горстки пепла.

А вот лейтенант Джон Тодд – этого фашисты сбивали дважды, но лейтенанту везло: один раз дотянул до передовой и выбросился на парашюте, второй – несколько дней плутал по прифронтовой зоне, скрываясь от немецких патрулей, пока не добрался до своих. Счастливчик этот Тодд: уже давно в Штатах, женился, работает в какой-то фирме. Вначале писал, но время рвет самые крепкие связи…

От этой мысли сделалось грустно. Тогда, особенно во время дружеских вечеринок, они обещали беречь фронтовую дружбу. Что осталось от этих клятв? Приятные воспоминания и легкий налет грусти…

Особенно много фотографий майора Райли Дэймса. Когда-то они учились вместе, потом и служили. Во время налета на Пенемюнде Дэймса сбили. Он попал в концлагерь, откуда англичане освободили его уже в конце войны.

Грейт вспомнил, как впервые увидел Райли: вернулся после вылета и брел тропинкой, вытоптанной парнями, к столовой. Райли шел навстречу, и Грейт вначале не узнал его – худой, кожа на лице желтая и дряблая, только глаза светятся…

Вспомнив эту встречу, полковник раздраженно швырнул альбом. Он еще не уяснил причину своего раздражения, но смотреть на Райли было неловко и тоскливо, словно тот упрекал Грейта. А может, это просто показалось полковнику и было результатом нервного напряжения, в котором он пребывал последние дни?

И все же чувство неловкости не исчезало, и это продолжало раздражать Грейта, будто он провинился перед кем-то и вынужден оправдываться. В глубине души он знал, что именно раздражает его, но не давал этой мысли разрастись, отбрасывал ее, настраиваясь на веселый лад. Даже начал мурлыкать песенку из оперетты. Но лицо Райли – желтое и сморщенное – стояло перед глазами как живой укор, а рядом с ним розовощекое, самодовольное лицо немца.

Что бы сказал ему сейчас Райли?

Предатель!

Грейт разделся и залез под одеяло. Спать, только спать. Прочь мысли! Вспомнил молитву, которую ежедневно творил дед. День их семьи всегда начинался с молитвы.

Вдруг он отчетливо увидел своего деда. Старик стоял в конце длинного стола, торжественный, в черном сюртуке, и сердито смотрел на Грейта. Протянул руку, ткнул в него пальцем, сказал твердо и безжалостно: «Предатель!»

Грейт почувствовал себя мальчишечкой, потупился, хотел оправдаться, но не нашел слов. Только смотрел в глаза деда не мигая, и тот не выдержал, отвел взгляд. Эта маленькая победа не принесла Грейту удовлетворения, наоборот, еще больше растравила его. Воспоминания о родном доме всегда приносили ему боль и стыд, и щека начинала дергаться, словно от только что полученной оплеухи.

В двенадцать лет жизнь казалась Кларенсу Грейту исполненной удивительного смысла и гармонии. Кроме него, в семье не было детей, и Кларенс ни с кем не делил материнскую ласку и отцовское внимание. Отец и дед его были квакерами, семья Грейтов жила скромно, носила строгого покроя костюмы, вставала с молитвою и заканчивала день хвалою Господу. Дед Кларенса еще пахал землю, а отец приобрел магазин в городе, и соседи первыми снимали перед ним шляпы. Это радовало Кларенса, хотя дед постоянно втолковывал ему, что земные хлопоты мимолетные и являются лишь шагом к жизни вечной, но эта вечная жизнь казалась каким-то маревом, а реальность – друг Джек, предстоящая рыбалка на озере, фокстерьер, которого подарили ему в день рождения…

Кларенс твердо верил, что Бог слышит его и давно присматривается к нему. Все это делало в детстве Грейта немного непохожим на ровесников: он редко участвовал в школьных проказах, старательно учился, глядел учителям в глаза, что вызывало насмешки одноклассников.

У Грейта был всего лишь один друг. Джек жил по соседству, он учился классом старше, его родители были тоже квакерами, и Кларенс, лишенный детской дружбы, тянулся к Джеку, признавая его авторитет почти во всем.

В тот день Кларенс, как всегда после школы, отодвинул доску в заборе, разделявшем их усадьбы, позвал фокстерьера и тихонько свистнул. Как правило, Джек свистел в ответ – он мог быть где-то рядом, в своем саду или во дворе, помогая отцу справляться по хозяйству. Кларенс свистнул еще раз, но так и не получил ответа, пошел через смородиновые кусты к дому. И сразу чуть не натолкнулся на Джека.

– Я звал тебя… – и осекся, встретившись с взглядом Джека.

Таким злым он видел друга впервые: Кларенс успел подумать, как это неприятно, когда тебя так буравят глаза. Он сделал шаг к товарищу и повторил:

– Я звал тебя, Джек. А ты, наверное, не слышал…

Он все еще не верил, что Джек вот так может смотреть на него, и был уверен, что тот улыбнется, как всегда, и они пойдут на озеро. Даже вынул из кармана металлическую коробочку из-под конфет, потряс ею.

– Вот, – сказал дружелюбно Кларенс, – утром я накопал червяков…

Джек шагнул вперед. Кларенсу показалось, что тот заинтересовался червяками, и протянул коробочку, но Джек внезапно размахнулся и ударил его по щеке. Это было невероятно и так неожиданно! Кларенс даже не отшатнулся, а только уронил коробочку, и она, раскрывшись, покатилась по дорожке.

– За что? – спросил он друга.

– И ты еще спрашиваешь! – с ненавистью выкрикнул Джек. – Вон отсюда! И если я еще раз увижу твой поганый нос…