Живые души. Роман-фантасмагория

Глава 1. Ночь над Верхнедонском

Антон Рубин привык путешествовать налегке. Он никогда не брал с собой много вещей, а только золотую карту и мягкий рыжий портфель, в котором умещалось ровно то, что требовалось молодому мужчине на пару дней, чтобы обустроиться на новом месте. Этот портфель он купил себе «на вырост» с первой зарплаты, как только пришёл работать в «Траст-Никель» десять лет назад. Антон ощущал себя тогда абсолютно свободным, и сегодня, обременённый ответственным постом, важным проектом, а с недавних пор ещё и статусом женатого мужчины, тосковал порою по тем временам.

Теперь рыжий портфель лежал на антресолях в просторной гардеробной его съёмного пентхауса на двадцать восьмом этаже дома №12 по улице Свободы города Верхнедонска.

Заглушив машину, Антон посмотрел на часы – почти полночь – и вышел в голубоватый сумрак подземной парковки, мягко клацнув дверью. Пока взмывал в лифте на крышу, мысленно перебрал перечень выполненных дел и нерешённых пока задач. Перевес был в пользу первых. Всё под контролем. Ну, или почти всё, если не считать досадной заминки с защитниками природы. Нет, он вовсе не против природы, но в данном случае защищался как раз Антон. Отбивался от нелепых нападок местных экоактивистов, вздумавших чинить препятствия его проекту. Кстати, надо будет глянуть ночные новости, служба безопасности доложила, что сегодняшний пикет под окнами офиса снимало местное телевидение.

Лифт замер и бесшумно раздвинул двери, выпустив пассажира на ярко освещённую площадку, устланную гладким, в чёрно-белую шашечку камнем. Сюда выходила одна единственная дверь без номера – его.

Антон вошёл в квартиру и бросил звонкую связку ключей на стеклянную полку. Вспыхнул свет и разлился сигнальными огнями, услужливо предугадывая маршрут хозяина. Дом был прибран и пуст. В стерильной кухне с матовым кубом в углу он распустил галстук и плеснул в пузатый бокал немного коньяка. Вышел на террасу.

Внизу у его ног расстилался мерцающий огнями Верхнедонск – город, в котором Рубину предстояло прожить ближайшие два-три года. Свежий ночной ветерок ласково потрепал Антона по затылку, пощекотал шею. Чрево мегаполиса пульсировало, пронизанное кровеносными сосудами магистралей. По ним, обгоняя друг друга, сновали молекулы автомобилей. Переливались разноцветные вывески, тускло светили сигнальные огни небоскрёбов. Верхнедонск гудел ровным монотонным гулом, состоящим из дрожанья проводов, шороха шин, нервных сигналов клаксонов и какофонии прочих технологических шумов. К этим звукам примешивались радиоволны десятка частот, далёкий рёв самолёта и отчётливые, умноженные эхом людские голоса. Однако по-настоящему шум большого города можно было услышать, лишь возвратившись сюда из глухонемой тишины какой-нибудь захолустной деревушки – всё познается в сравнении.

Антон вернулся в гостиную и включил плазменную панель. На экране, драматически заламывая руки, пританцовывал крашеный блондин в облегающих малиновых брюках. Звук был отключён. Лишь когда за спиной блондина появилась хмурая толпа людей с плакатами, Антон догадался, о чём речь, и прибавил громкость.

– Приезжие дельцы посягнули на самое святое – на наш Чернавский заповедник! – захлёбывался репортёр. – Здесь, на этой площади, собрались те, кому небезразлична судьба реликтового леса, редких, занесённых в Красную книгу животных, судьба всей живой природы и экологическое здоровье Верхнедонска.

Слово дали пикетчикам. Те сбивчиво, но убеждённо требовали прекратить никелевые разработки. Неуклюжий старик в толстых запотевших очках сыпал цифрами и фактами, зажимая под мышкой ободранный портфель. Усатые казаки, наряженные в шаровары и каракулевые кубанки, ощупывали рукояти притороченных к поясам нагаек. Галдели женщины. Белобровый парень выкрикивал в микрофон непечатные слова и призывал всех на баррикады. Был объявлен сбор подписей под петицией. Словом, общественный протест налицо. Народный бунт – бессмысленный и беспощадный!

– Сможет ли народ остановить безумие? Что победит: жажда наживы или голос разума? Это зависит от каждого из нас, – подытожили малиновые брюки. – С вами был Никита Мано, телеканал «ЖЖЖ».

Антон выключил телевизор и лёг спать.

***

Андрей Перцев заснул только под утро. Вместе с другом фотографом Витей Тапочкиным после работы они пошли смотреть футбол, прихватив по дороге упаковку пива и вяленого леща. Лещ был не простым: он достался журналисту в награду за труды – серию разоблачительных статей в адрес рыбной базы «Русалочка». Но не только леща получил журналист Перцев из рук довольного заказчика, но и плотный конверт, приятно оттягивающий внутренний карман куртки. Вот с этим конвертом и произошла непонятная история.

Сперва конверт пропал. Перцев хватился его, когда полез в куртку за сигаретами. К тому времени они с Тапочкиным ополовинили пивной запас. Испанцы проигрывали немцам со счётом 2:5.

– Вить, кончай шутить! – накинулся на друга Андрей.

– Ты о чём? – удивился тот, округлив подслеповатые кротовьи глазки.

Перцев сгрёб Тапочкина за грудки и жарко задышал ему в лицо.

– Говори, куда спрятал, сволочь!?

– Да что ты несёшь? Что я спрятал? – непонимающе заморгал Виктор.

– Конверт!

– Какой конверт?

– Белый! С деньгами! – взревел Перцев и тряхнул Тапочкина так, что тот, икнув, тихо опустился на пол.

– Знаешь, Андрюш, – плаксиво промямлил фотограф, потирая ключицу, – а ведь я считал тебя другом. Не брал я никакого конверта! Можешь обыскать квартиру.

Перцев насупил брови и мрачно окинул взглядом холостяцкую берлогу Тапочкина. Помимо единственной комнаты, где они смотрели по телевизору футбольный матч, была ещё кухня, куда ходили по очереди к холодильнику за пивом и совмещённый санузел, в котором это пиво по очереди отливали. Ещё крохотная прихожая с тусклой лампочкой без абажура – в ней и висела куртка.

Андрей снова тщательно прощупал все карманы. Сначала на брюках, потом на Витьке, затем на всей висящей в прихожей одежде и снова на своей куртке – в правом нижнем кармане лежал тяжёлый бумажный брикет. В левом – точно такой же. Что за чертовщина! Оторопевший журналист держал в руках два белых, абсолютно одинаковых конверта.

– Ну вот, – заключил Тапочкин, – так и теряют друзей, – и обиженно ушёл на кухню.

Андрей тупо уставился на конверты-близнецы, приоткрыл первый – там лежали купюры, заглянул во второй – тоже купюры. Неожиданно гонорар журналиста удвоился.

В это время в дверь позвонили. Перцев вздрогнул и спешно засунул оба конверта обратно в карман. Пришёл из кухни Виктор, лязгнул замком. На лестничной клетке стоял смуглый атлет в чёрном шёлковом халате, как две капли воды похожий на испанского форварда Фернандо Торреса, и глумливо улыбался.

– Мужики, не найдётся лишнего конвертика? чистого? – спросил он, переводя взгляд с Тапочкина на Перцева.

– Мы вообще-то пользуемся электронной почтой, – пробубнил под нос Виктор, силясь узнать в стоящем перед ними брюнете кого-то из соседей.

– Молодцы! – похвалил пришелец. – Но я вовсе не собирался писать писем, – он перешёл на доверительный шёпот: – Хочу отблагодарить одного хорошего человека. Ну, сами понимаете, не вручать же благодарность без упаковки!

Тапочкин с укоризной посмотрел на Перцева. Перцев потупил глаза и на всякий случай придвинулся поближе к куртке.

– Ну ладно, на нет и суда нет, – отступил сосед, видя замешательство друзей, – не буду вас больше задерживать, досматривайте футбол – там как раз начинается самое интересное, – и зашлёпал вниз по лестнице.

– Кто это? – спросил Перцев.

Тапочкин молча пожал плечами, всем видом демонстрируя незажившую ещё рану от нанесённой Андреем обиды.

До самого рассвета пристыженный Перцев старался изо всех сил загладить вину перед другом. Вот уже закончился матч неожиданной победой испанцев: за последние двадцать минут второго тайма они вкатили немцам четыре гола. Форвард Торрес после каждого забитого мяча подмигивал им с экрана. Вот уже закончилось всё пиво, и на столе сама собой появилась запотевшая бутылка водки и толстые ломти докторской колбасы на дощечке. Вот уже перебрали все особенные моменты их дружбы, когда один выручал другого. Закончили в пятом часу крепкими объятиями и жаркими уверениями в нерушимости их мужского союза. Хотели уже ножом резать пальцы, чтобы кровью скрепить сказанное, но вовремя опомнились, рассудив, что сойдет и так. Тапочкин порывался оставить друга ночевать у себя, но тот категорически отказывался, сославшись на двусмысленность подобного предложения в тесных жилищных условиях. К тому же с утра предстоял серьёзный разговор с шефом, а добираться в редакцию на общественном транспорте Перцеву не улыбалось.

Всю дорогу домой он прижимал рукой застёгнутый на пуговицу правый карман. Даже в такси рассчитывался левой рукой. Придя домой, пуговицу расстегнул и извлёк из тайника… белый конверт в единственном числе. Зажмурился до искр в глазах и на всякий случай обыскал всю куртку. Дубликат исчез вместе с содержимым. Зато к уцелевшему прилагался мятый клочок бумаги. Записка. В ней было написано: «Нашёл – не радуйся, потерял – не плачь», и ниже: «Не имей 100 рублей, а имей 100 друзей», только к рублям было пририсовано красной пастой два лишних нуля, а у друзей два нуля были зачеркнуты и в скобках для верности помечено (один). Получалось: «Не имей 10000 рублей (именно такая сумма лежала в перцевском конверте), а имей 1 (один) друзей». В углу подпись: «Лавр». Лавр? «Ну, Тапочкин, ну, шутник!» – подумал Перцев и, добравшись до дома, счастливо забылся под мохнатым пледом.

***

Нина Боброва считала себя «совой» и небезосновательно: раньше трёх ночи спать не ложилась. Она была убеждена, что жизнь в городе начинается после семи вечера, а до этого все только готовятся к её полнокровному проживанию, выбирая места, назначая встречи, вороша вешалки гардероба и, конечно, зарабатывая деньги. Ей повезло: её работа была продолжением её жизни и наоборот. Толстый глянцевый журнал «Штучка» знали все! – и в этом её, Нины, прямая заслуга. Десять лет Боброва строила свою империю красивой жизни. А теперь пускай скрипят зубами завистники, догоняют конкуренты, злословят неудачники – «Штучка» навсегда слилась с образом успешного Верхнедонска, а сама Нина стала воплощением совершенного стиля – именно такого, каким она и жила.

Сегодняшняя ночь не была исключением. Поужинав в «Шиншилле» салатом из рукколы и авокадо, Нина заехала за приятелем Никитой Мано в студию «ЖЖЖ», где тот допоздна монтировал сюжет. Оттуда направились в «Пегас». Дурацкое, конечно, название для ночного клуба, да и интерьер оставлял желать лучшего, но хозяин «Пегаса», коренной москвич по фамилии Акопян, щедро тратился на рекламу в «Штучке», и Нина решила побаловать его своим вниманием. Всем в Верхнедонске было известно: там, где бывает Нина Боброва – must be всякий успешный человек, а то, что она покупает – must have каждая городская модница.

Заказали по коктейлю с вычурным нагромождением ягод и сливок. Нина сдвинула затейливую верхушку и втянула длинный густой глоток.

– Не могу понять, с каких пор тебя интересует социалка? Дался тебе этот никель? Неужели других тем нет?

– Обещали ежедневный эфир, – складывая губы в трубочку, пояснил Никита.

– И что дальше?

– Как что? Сама знаешь – больше людей будут знать в лицо!

– Ну, допустим, твоё лицо никак не лепится к проблемам экологии! – ухмыльнулась Боброва, щёлкнув инкрустированным ногтём по бокалу. – Или собираешься менять имидж?

Никита передёрнул плечами и обиженно выпятил губу.

– Ладно, не дуйся, – Нина миролюбиво тронула приятеля за плечо. – Лучше скажи, ты уже познакомился с Рубиным?

Телерепортёр оживился.

– Ну, не то чтобы познакомился, но видел сегодня. Мельком.

– И как?

– Высокий, красивый, уверенный в себе, умный… – глаза Никиты заволокло туманом.

– Откуда ты знаешь, что умный? – ведь не разговаривал, – подковырнула Боброва.

– Разве другой мог бы занять такое кресло в тридцать пять лет?

– Значит, ему тридцать пять. Так я и думала. Мой любимый возраст, – промурлыкала Нина. – А какой масти этот Рубин?

– Голубоглазый брюнет, – ответил Никита мечтательно.

– Моя любимая масть…

– Ну, ты особо не обольщайся, он женат, – строго заметил Мано.

– Ты тоже не обольщайся, – парировала Нина. Оба расхохотались.

Потом поговорили о разводе Тумановых, обсудили новую любовницу Трепакова, перемыли косточки Кривоносовой, поздоровались с десятком общих знакомых, заказали ещё по коктейлю, потанцевали, похвалили нового стилиста «Сеновала», демонстративно не заметили Звягинцеву, посмеялись над анекдотом бармена, съели по клубничному десерту. Подошёл хозяин заведения Карен Давыдович, выставил бутылку шампанского в серебряном ведёрке со льдом. Выпили втроём за плодотворное сотрудничество. Ближе к полуночи отправились в директорский кабинет смотреть никелевый сюжет в ночных новостях. Акопян оставил гостей одних, пообещав Бобровой: «Разворот – за мной!».

Включили телевизор: «Приезжие дельцы посягнули на самое святое – на наш Чернавский заповедник! – заговорил с экрана Никита. – Здесь, на этой площади, собрались те, кому небезразлична судьба реликтового леса…»

– Нет, ты это видела? – завопил вдруг Никита, тыча пальцами в экран, – это что за ракурс?! Ужас! Он что – специально так меня снимает?

– Ракурс как ракурс, – пожала плечами Нина.

– Завтра я ему устрою, – распалялся Мано, – он у меня теперь получит заказ! Как же! Возьму в другой раз Остроухова. Или нет, лучше Маликова.

Оператор перевёл камеру на лица пикетчиков, и Никита немного успокоился. Но стоило тому взять репортёра крупным планом, как тот снова запричитал, заламывая руки.

– О, боже! Нет, это невыносимо. Ну почему? За что?

Причиной новой истерики стал не загримированный прыщ на подбородке, который, по мнению Никиты, решительно всё портил. Боброва с сочувствием поглядела на приятеля и холодно посоветовала:

– В следующий раз надень обычные джинсы. И не кривляйся так перед камерой.

«Сможет ли народ остановить безумие? Что победит: жажда наживы или голос разума? Это зависит от каждого из нас». Мано сидел перед экраном раздавленный и удручённый.

Над Верхнедонском расстилалась безбрежная ночь.

Глава 2. Не так страшен чёрт…

«Ну, кажется, всё готово!» – пресс-секретарь Алина Дёгтева пробежалась взглядом по ровным рядам стульев, сверкающей батарее бутылок с водой, поправила угол скатерти. В уютном зале царила приятная прохлада и тишина. До начала пресс-конференции оставалось пятнадцать минут. За это время можно успеть… Но она не успела. Зазвонил телефон и её срочно вызвали в кабинет шефа.

За приставным столом сидел багровый руководитель геологоразведки Семёнов и теребил в руках папку с бумагами. Напротив него замерла с прямой, как струна, спиной главный бухгалтер Ковалёва. Её глаза выражали такую печаль, что её с лихвой хватило бы на трёх уволенных за год до пенсии бухгалтеров. Татьяна Дмитриевна вытащила из рукава батистовый платочек и приготовилась плакать. Рубин показал глазами на свободный стул, Алина присела.

– Возникли некоторые сложности, – пояснил директор, – но встречу с журналистами отменять не будем. Пётр Васильевич, – он кивнул на Семёнова, – участвовать в ней не сможет. Татьяна Дмитриевна, – кивок в сторону Ковалёвой, – сейчас успокоится и пойдёт работать в свой кабинет. Алина, я буду отвечать на вопросы один, поэтому уберите со стола лишнее. Это всё.

Трое вышли из кабинета директора и синхронно разошлись в разные стороны. Алина бегом побежала в конференц-зал – и вовремя! Только успела спрятать ненужные таблички, как в дверях показались первые журналисты. Через десять минут зал был набит битком. Среди прибывших Дёгтева заметила редакторшу «Штучки» Нину Боброву. Её никто не приглашал, но отказывать было себе дороже, и Алина вписала её имя в общий список. Пришли все званые и четверо незваных гостей, но это было только на руку устроителям.

Когда часы над дверью показали ровно десять, в комнату стремительно вошёл Рубин. Защёлкали вспышки фотокамер. Немного волнуясь, Алина взяла в руки микрофон и, представив по регламенту своего руководителя, передала слово ему. Несколько секунд глаза Антона сканировали собравшихся в зале людей. Он коротко улыбнулся и начал:

– Здравствуйте, дамы и господа! Миф о вреде никелевых разработок сильно преувеличен. Сегодня я отвечу на ваши вопросы и, надеюсь, смогу развеять сомнения относительно безопасности добычи чернавского никеля. Прежде всего хочу напомнить: данное месторождение является стратегическим объектом федерального значения, и решение о его освоении принималось на самом высоком государственном уровне. Но это не главное, – Антон на минуту умолк. – Недавно я вернулся из Канады, где побывал на выработанной шахте, – его голос смягчился. – Если бы я не знал о её существовании, то решил бы, что нахожусь на обыкновенном лугу с ромашками и такими же, как у нас, в России, берёзовыми перелесками. И я подумал: а разве мы не сможем так добывать? И ответил себе: сможем, если захотим. Наша компания ориентирована на такие технологии, которые позволят оставить после себя не мёртвую землю, а живую.

– Прошу вопросы! – звонко пропела воодушевлённая речью Рубина Алина.

Руку поднял долговязый корреспондент в растянутом свитере:

– Антон Михайлович, вот вы рассказываете о берёзках и ромашках на месте рудных шахт. Вы хотите сказать, что никелевые разработки безвредны для окружающей среды?

– Ну, зачем же так передёргивать. Все горно-металлургические предприятия в мире оказывают негативное воздействие на природу. С этим никто не спорит. И «Траст-Никель» не исключение. Но на экологию, так или иначе, влияют 90% существующих в мире технологий – что ж теперь, отказаться от технического развития вовсе? Вернуться к каменному топору? Вот вы, – Рубин вперил стальной взгляд в задавшего вопрос журналиста, – вы лично, готовы отказаться от мобильного телефона? От модема, планшета, от современных носителей и медицинских имплантов? От автомобиля, в конце концов?

Долговязый был не готов.

– Что касается нашей компании, – продолжал Рубин, – в своей работе мы намерены применять только лучшие из доступных технологий, позволяющие снизить вредные воздействия на природу до минимума. И мы готовы инвестировать в безопасность проекта значительные средства. Именно это дает мне право говорить о ромашках и берёзках.

«Резковато!» – подумал про себя Антон, но ничего не поделаешь – он защищался, а защита предполагает и жёсткость, и резкость.

Прямо напротив него сидел известный своими разгромными статьями Першин из «Верхнедонского утра». Глядя в упор, он спросил:

– Ряд предприятий, которыми владеет компания «Траст-Никель», не выдержал проверку международной экологической комиссии. Где гарантии того, что чернавский рудник не войдет в их число?

– Действительно, два наших комбината на сегодняшний день не отвечают мировым стандартам экологической безопасности. Но хочу заметить, что принадлежат они компании лишь последние восемь лет, а построены были ещё до революции. Тем не менее, руководство делает последовательные шаги по реконструкции и модернизации оборудования на них. Хочу привести некоторые цифры, – Антон щёлкнул кнопкой и на экране за его спиной появились графики. – За последние десять лет суммарный объём выбросов всех предприятий «Траст-Никель» сократился втрое, притом, что объём производства цветных металлов увеличился на 70%, то есть удельные выбросы – а это главный показатель экологической ориентированности компаний – уменьшился в пять раз.

Першин удовлетворённо кивнул и записал цифру в блокнот.

– Но перестраивать всегда сложнее и дороже, чем строить заново, – добавил Антон. – На чернавском месторождении будет построено современное горнодобывающее предприятие, которое изначально будет лишено недостатков дореволюционных шахт.

– Река Чернавка – одна из чистейших рек России. Что будет с ней? – крикнула с места юная журналистка с косой.

– Хочу вас успокоить, – улыбнулся Рубин, – подземные источники, питающие вашу замечательную реку, залегают на глубине примерно 90—100 метров. А шахтные стволы уйдут под землю гораздо глубже. При их строительстве будут применены новейшие технологии заморозки грунта, тампонирование и бетонирование шахт. Так что обмеление реке не угрожает. Кроме того, при добыче и первичной переработке руды мы используем замкнутый водооборот, а хвостохранилище надёжно герметизируем – это значит, сброс сточных вод полностью исключён. Стало быть, и загрязнение Чернавке не грозит. Так что лет через десять приеду к вам в гости на рыбалку!

Молодая журналистка зарделась, польщённая персональным вниманием Рубина. А с заднего ряда раздался следующий вопрос:

– Антон Михайлович, объясните, почему зона будущих разработок оцеплена? Во всех цивилизованных странах за деятельностью рудодобывающих компаний осуществляется общественный контроль. И второй вопрос: где и как можно ознакомиться с результатами экологической экспертизы? Проводилась ли она вообще?

Взгляд Рубина зачерствел.

– Если уж мы заговорили о цивилизованности, давайте согласимся, что стихийные митинги с шашками наголо, угрозы в адрес геологов и хулиганские выходки – не самый цивилизованный метод вести диалог. Хочу также обратить ваше внимание, что на данном этапе – доразведки и поисково-оценочных работ – экспертизы не требуется. Деятельность геологов на природу никак не влияет. Экологической экспертизе подлежит проект комбината, который мы планируем представить через полтора-два года по результатам доразведки. Никто от такой экспертизы не отказывается. Более того мы договорились с учёными Верхнедонского университета о том, что они примут непосредственное и самое активное участие в экспертизе проекта. Думаю, ваши земляки-учёные смогут стать гарантом безопасности для всех жителей Верхнедонска.

Слово взял корреспондент газеты «Карьера и работа»:

– Скажите, пожалуйста, помимо учёных-экологов, планирует ли «Траст-Никель» привлечение и других местных специалистов для работы на предприятии?

– Безусловно. Если проект будет принят, для его реализации мы готовы привлекать местное население. На предприятии будет создано порядка четырёх тысяч рабочих мест, включая обслуживающие комбинат подразделения. Конечно, узких специалистов с уникальным опытом мы привезем своих. Но основной кадровый состав будет формироваться здесь. Кроме того компания «Траст-Никель» планирует реализацию обширной социальной программы, включающей в себя жилищное строительство, культурно-образовательную программу и развитие инфраструктуры района.

В зале оживлённо зашептались.

– Как повлияет работа никелевого комбината на бюджет района и области?

– Думаю, более чем благотворно. Посудите сами. Ежегодный фонд оплаты труда работников предприятия составит не менее двух миллиардов рублей. И все они останутся в районе и области, будут потрачены на товары и услуги, в том числе местного производства. Бюджет области получит около полутора миллиарда рублей налогов ежегодно. Я уже не говорю о развитии малого бизнеса, который непременно оживится с появлением предприятия такого масштаба.

Лес рук не редел. Алина, взглянув на часы, вынуждена была объявить последний вопрос.

– Пожалуйста, ну пожалуйста, – Никита Мано мелко тряс рукой, словно попал под высоковольтное напряжение. Алина посмотрела в сторону Рубина – тот кивнул.

– Никита Мано, телеканал «ЖЖЖ». Антон Михайлович, допустим, нас вы успокоили, по крайней мере, меня – точно! – Никита жеманно повёл бровью. – Но как быть с народом? Пикеты против никелевых разработок не прекращаются. Готовы ли вы общаться напрямую с представителями общественности?

Антон узнал в этом манерном блондине давешнего репортёра из ночных новостей, и не смог сдержаться. Всё раздражение, годами копившееся по отношению к продажной породе щелкопёров, вся неприязнь к геям, весь гнев и досада сегодняшнего дня вылились на голову бедного телерепортёра.

– Послушайте, молодой человек, а разве вы не представляете здесь общественность? Разве не за этим собрали мы вас в этом зале? Разве не для того отвечаю я на вопросы, чтобы вы донесли ответы до народа? Разве это не ваша прямая обязанность – обеспечивать жителей Верхнедонска правдивой и объективной информацией?! Господа! – обратился он к остальным, – если у кого-то ещё остались подобные вопросы, то считаю этот час напрасно потерянным для всех нас.