– Толька, читай!
– Я щэ фэ умэю, – сказал Толька и заплакал: теперь у него «кадилу» заберут.
– Не плачь. Ты ходи, как ходил, у тебя здорово выходит, а Ленка будет читать.
– А что читать?
– Ткни пальцем, а что выпадет, то и читай.
Но все захотели тоже ткнуть пальцем. Решили, что пальцем ткнёт каждый, а читать будет только Ленка: она самая старшая, а главное, что Ленка может с выражением.
Кинули на пальцах, кто будет тыкать первым. Выпало Ольке Маленькой. Полистав книженцию, Олька закрыла глаза и наугад ткнула в серёдку.
Ленка, подбоченясь и натянув маску страдалицы, читает ткнутое место:
– Людям, которые говорят о своей любви к Богу, надо подобно древним патриархам, сооружать жарт… тьфу… жа… жерт–вен–ник… – Ленка тут запнулась, – …Господу там, где они раскидывают свои шатры…
– Луды, надо шатор шделать и жарт–фу принэсты, – отвлёкся от кадильного дела Толик. Он понял жертву, как производное от жратвы.
– Обойдётся, это не про нас…
– Про нас, про нас, – заорали обе Оли, – цыплятам надо жарт–ву…
Принесли Ву–жертву–жарт–Ву. Это были преотличнейшие, но остывшие домашние пельмени с недоубранного обеденного стола.
Съели охладевшую жертву.
– И никаких шатров!
– Ладно.
– А вы тихонько подпойте вот так, – подсказал Михейша девочкам: «А–а–а, у–у–у».
Так всегда за хорами три подьячие старушки поют.
Послушницы мигом выстроились за хорами и запели «А–а–а, у–у–у».
– Не сейчас, а когда Ленка продолжит читать.
Ткнула в книгу одна из подьячих старушек. Она была следующей в очереди.
– Сарра, находясь в преклонном возрасте, думала, что ей невозможно иметь детей, и для того, чтобы Божественный план исполнился, она предложила Аврааму взять в качестве второй жены ея служанку…
Тут дети насторожились и навострили уши.
Ленка, не замечая повышенного интереса, продолжала:
– Многожёнство так широко распространилось, что не считалось грехом, но тем не менее…
– Олька, шмени меня, – вмешался Толик, – я малэнко подуштал.
Даша выскочила первой: «Я хачу! Мне шальку отдай».
Даше торжественно вручили панагию и ризу.
– …тем не менее, это не было нарушением Закона Божьего, которое роковым образом сказалось на святости и покое семейных отношений. Брак Авраама с Агарью…
– Это первые за Адамом евреи специально для себя так придумали… – шепчет Михейша Оле–Кузнечику, – они сначала оплошали, а потом поменяли в Библии слова и добавили кое–что, понимаешь–нет?
Но Оля не понимает, или специально не старается понимать, потому что она решила именно сейчас, пока куют горячо, понять максимум о многожёнстве.
– Ленка, сестлицка дологая, а цто такое «много жёнства»? У моего папы только мама, а ещё Лушка–поломойка, так это что у нас тогда, много жёнства или не очень?
– Мы тут не лекцию читаем, – зло сказала Ленка. – У нас отпевание, поняла!?
– Поняла, – сказала Оля, – но всё равно любопытно.
– Я тебе потом разъясню, – успокоил её Михейша, – потом, отдельно, когда подрастёшь. Малышне это нельзя знать…
2
Выкопали ямку, погрузили в неё гроб. Бросили по горсти песка. Зарыли. Взгромоздили сверху холмик в форме кургана. Воткнули ветку. Обложили венками. Красиво!
– Так положено.
– Помолиться теперь надо и медленно, опустив головы и сморкаясь в платочек, отходить.
– У мэна нэт платка, – сказал Толик.
– Просто сморкайся.
– Ф! Ф! Ф–ф–ф!
– А надо было головой на восток класть, – сказал кто–то запоздало.
– Там не разобрать, – грустно подметила Оля младшая, вспомнив недавнюю картинку цыплячьего раздавления.
– Мы гроб правильно расположили, а с головами они сами как–нибудь…
– А могилку весной подмоет Кисловка, – грустно сказала Оля–Кузнечик.
– Ш–ш–ш, – цыкнул Михейша, – без выводов, я сам уже про это подумал. Теперь поздно. Это будет кощунство над погребением. Над погребениями даже доходные дома нельзя ставить.
– А что так?
– Рухнут! Говорю, что это кощунство.
– А у нас дак…
