Лист Мебиуса. Часть первая

1.

-Мы куда едем? – спросил я пассажиров плацкартного купе. Их было пять или шесть человек. Мужчина, женщина, пожилой мужчина, пожилая женщина, ребенок лет пяти-шести. Кажется, мальчик. Просто стрижка у него была а-ля пони, и длинные волосы сбивали с толку. В этом возрасте девочки и мальчики очень похожи друг на друга, если им надеть брюки или джинсы и не нацеплять предметы, указывающие на половую принадлежность. Банты, например.

Молчание пассажиров было, по меньшей мере, недоуменным. Мужики, пряча улыбки, отвернулись, женщины округлили глаза, ребенок с любопытством посмотрел на меня и тут же потерял интерес. Видимо, он долго изучал меня, пока я спал на боковом сиденье, уронив голову на откидывающийся столик, и это занятие ему порядком надоело. Мимолетный интерес вызвал мой голос, скрипучий спросонья. На звук отреагировала и проводница – ее купе оказалось через одно. Она внезапно нарисовалась в проходе, загородив титан с кипятком, и с неотвратимостью линейного корабля двинулась в моем направлении.

– Ваш билетик! – внезапный разрыв снаряда или пулеметная очередь были ничто по сравнению с этими громоподобными звуками. В голове зазвенело, будто бы я оказался внутри Царь-колокола и кто-то дернул его за язык. Электрические разряды пронеслись через клетки мозга, и он лихорадочно заработал. Неужели друзья-балбесы не удосужились обеспечить меня билетом? Так – гитара. Видимо, моя. Сумка какая-то – с продуктами. Гм, все основательно продумано! Значит, билет должен быть. Я засунул руку в нагрудный карман и, о слава провидению, нащупал квадратик бумаги.

– Вот.

– Что вы мне суете? Это какая-то записка, – бегло осмотрела квадратик проводница.

– Да!? – искренне удивился я и попытался прочитать бумажку, которая не оказалась билетом. На ней действительно был набросок новой песни.

– Извините, секундочку, – пробормотал я, затравленно оглядывая пространство вокруг себя. На противоположном сиденье лежал «спинжак» коричнево-бурого цвета.

– Мое? – спросил я пассажиров купе.

Пожилой мужчина, сидевший с края, пожал плечами. «Хрен его знает!» – говорил его жест.

Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей – я схватил пиджак и проверил внутренний карман. Захрустела бумажка. Я вытащил ее и увидел, что это билет на поезд. Это увидела и проводница. Она нетерпеливо выхватила его из моих рук и стала изучать.

– А где ваш друг? – широко раздувая ноздри, поинтересовалась она.

– Сашка, что ли? – сказал я тоном более осведомленного человека. – Так он в Сарапуле остался, у него там… свадьба.

Проводница помолчала, тщательно изучая билет. Вдруг у нее брови поползли вверх, и она осуждающе посмотрела на меня:

– Молодой человек, вы сели не на тот поезд.

– ??? – предела моему изумлению не было. Сказать, что я потерял дар речи – ничего не сказать. Изумление переросло в ужас, который парализовал все мое тело. И это слабо сказано! Смутно помня происходившее недавно, все-таки я стопроцентно знал, что денег еще на один билет у меня нет!

– …вместо 322-го вы сели на 321-й. Не на «Чита-Москва», а на «Москва-Чита».

Пассажиры, якобы безучастно наблюдавшие за этой картиной, оживились. Мужики засмеялись, женщины заохали, а мальчишка посмотрел на меня с восхищением, как на Робин Гуда.

– …вам нужно срочно сойти на первой же станции. Может, как-нибудь еще успеете догнать свой поезд.

Ни черта себе – сходил за хлебом! Картина Репина «Приплыли»! Сцена из бессмертного Гоголя: «К нам едет ревизор!» Многозначительная пауза продолжалась недолго. Проводница что-то вспомнила и спросила:

– Оплачивать проезд до станции… будем или как?

Я порылся в кармане «вранглеров» и вытащил горсть мелочи. Навскидку там было примерно на несколько стаканов чая или на пару бутылок пива.

– Ладно уж, – махнула рукой проводница, скептически оценив мой дорожный аккредитив, – только освободите место. Минут через пятнадцать будет остановка. Подождите в тамбуре.

Она повернулась кормой к моему лицу и поплыла к себе.

2.

Стремительно развивающиеся события быстро прояснили ситуацию в моей затуманенной алкоголем голове. В тамбуре было прохладно, за окном сгущались сумерки, и контуры деревьев, пробегающих мимо, становились неясными, расплывчатыми. Я покопался в продуктовой сумке, при этом гитара, висевшая за спиной, несколько раз стукнулась барабаном о стекло вагонной двери, что опять же было болезненно для меня: «Как серпом по яйцам!» Наконец нашел что искал – пачку «Астры». Вернее – полпачки. Жадно закурил помятую сигарету и принялся раскладывать все недавнее по полочкам…

3.

В начале лета Сашка Нетленный прислал в универ телеграмму:

«Женюсь тчк свадьба десятого июня тчк тебе быть обязательно тчк высылаю до востреб».

Откровенно говоря, последняя фраза «высылаю до востреб» меня обрадовала больше всего. Вот уже несколько дней я существовал без копейки в кармане. «Без копья!» Можете себе представить первобытного человека без копья? Ну, что он без копья? Так, еда для хищников. А с копьем – наоборот. Хищники могут стать едой. Когда я съел последнюю засохшую луковицу, чудом уцелевшую в общаговской комнате на подоконнике, когда я обнаружил последнего студента, испуганно захлопнувшего передо мной дверь после моего плотоядного «Есть пожрать?», то внезапно понял – голодная смерть не за горами. Вот уже несколько дней как студенты разъехались по домам и стройотрядам. До потока абитуриентов было еще далеко. И невозможно было ни сигаретку стрельнуть, ни рубля до стипендии. Потому как не у кого. Голод надвигался с неотвратимостью айсберга, погубившего «Титаник». Этот айсберг приобретал черты преподавателя русского языка и стилистики – Людмилы Трофимовны Спаленко. Такая же большая, холодная, в очках, угрожающе поблескивающих: «А под водой темной у меня для вас вопросик прибережен!» Брр! Спалит меня Спаленко, как пить дать! Я уже несколько раз пытался ей сдать «хвост» по предмету, каждый день, через день обивая пороги кафедры, но мои набеги кончались ничем. Мой утлый катерок знаний разбивался о неприступный айсберг стража великого и могучего. Впереди маячило списание с корабля – отчисление из универа.

Но в день, когда я получил телеграмму от Сашки, все стало складываться в мою пользу. Я сбегал на главпочтамт и получил «до востреб» десятку. По дороге обратно в универ купил пирожков и выпил стакан газировки. На полный желудок думалось веселее, и поэтому на кафедру я шел с залихватским настроем: «Или пан, или пропал!»

Спаленко встретила меня язвительно:

– Вы еще и опаздывать умудряетесь! Все, сил моих больше нет с вами бороться. Идите к заведующей кафедре – Вере Ниловне Нахимовой. Пусть она сама лично примет у вас экзамен.

Вера Ниловна – преподаватель на порядок выше Людмилы Трофимовны. И расчет последней был прост. Уж если я не смог сдать экзамен ей, то Нахимовой и подавно не сдам.

Вера Ниловна – строгая, черноволосая с проблесками седины женщина далеко уже постбальзаковского возраста, но сохранившая статность и красоту немолодой итальянки, – встретила меня на удивление приветливо. Как уж там выстроились звезды на небесах, в какую там линейку по отношению к планетам Солнечной системы, мне неведомо. Вера Ниловна милостиво согласилась принять у меня экзамен!

Ну как же приятно провести время с интеллигентным человеком! Вера Ниловна не только внимательно выслушивала мои ответы, в отличие от Спаленко-айсберга, но и периодически одобрительно кивала. Скорее всего, она думала о чем-то своем, а кивание было чисто механическим, зато я думал, что освоил предмет выше всякой похвалы.

– Что ж, – подытожила она, как итальянская графиня, – ваши знания заслуживают твердой «тройки». Я предполагала, что будет гораздо хуже. По-моему, вы могли на таком посредственном уровне сдать и раньше.

Пересмотрев еще раз все мои листочки, она отодвинула их в сторону и взяла в руки зачетку. Еще мгновение, и заветное «Удовл.» появилось на разлинованной странице зачетной книжки. Ура!!! – закричало все внутри. Когда на кону твой статус студента, и «тройке» будешь рад! Я горячо полюбил Веру Ниловну Нахимову. А также ее исторического однофамильца – адмирала Нахимова. А также всех адмиралов великой Российской империи и Союза Советских Социалистических Республик!

4.

Сигарета закончилась. Я затушил бычок в помятой банке из-под тушенки, прикрепленной тяп-ляп к горизонтальной трубке на окне вагонной двери. Чтобы окурок перестал дымиться, я плюнул в банку. Но полноценного плевка не получилось – во рту пересохло, а жабры горели. «Скорее бы остановка, – подумал я. – Может, пивком разживусь». Эта мысль одобряла, наполняла существование смыслом. Проблемы с неудачной посадкой на совершенно другой поезд, с билетом, который был только в одну сторону, уходили на задний план. Пусть голова об этом поболит потом, а сейчас… Я уставился на дымок, вьющийся из банки, и не отводил взгляда, пока дымок не исчерпал все свои ресурсы.

5.

Как на крыльях я летел в общагу! «Хвост» благополучно сдан, значит, я перехожу на следующий курс, значит, еще повоюем в стенах альма-матер! Не нарушим же великую студенческую традицию и отметим сие событие с подобающей помпой и соответствующими возлияниями! Эх, гусары, седлайте коней!

Перед гастрономом я поубавил свои эмоции и пересчитал в уме доходы-расходы. Пирожки и стакан газировки раздробили мою десятку на пятерку, тройку, рубль и мелочь. Билет до Сарапула, как мне говорил Сашка, примерно столько и стоит. Но это только для нормального пассажира. А я – пассажир ненормальный, то есть нормальный, но имеющий привилегии. Студентам скидка – 50 процентов! Выходит, я могу смело отложить пятерку, а остальное спустить без зазрения совести – на полную катушку. Бутылка водки опустошит мой бюджет существенно, пробьет такую огромную брешь в нем, что ее уже не залатаешь каким-то там сырком «Дружба». Две бутылки вина в два раза меньше ударят по карману, останется еще половина свободных денег даже после покупки сырка, булки, кильки и пачки сигарет. Все тщательно взвесив, я, довольный собой, своей расчетливостью и благоразумием, шагнул в гастроном.

«Затоваренный» и счастливый только от предвкушения предстоящей трапезы и той «расслабухи», которая последует, я поднялся на свой этаж, нащупывая в кармане ключ от комнаты. Все хорошо, но не хватает одного – собутыльника. Я хотел было уже приуныть, когда заметил в фойе у окна волосатого и очкастого студента. Косит под Джона Леннона, подумал я, потому что очки были круглые из тонкой стальной проволоки. У меня были точно такие же в десятом классе, но в родной глуши на всю школу было три-четыре настоящих «битломана», а посему от ношения очков я вскоре отказался, и правильно сделал – сохранил зрение. Равнодушно пройти мимо «джонленноновских» очков я не мог и подошел к студенту.

– Слушай, старик, я сегодня сессию сдал, хочу отметить, да не с кем… Составишь компанию?

«Волосатик» внимательно оглядел меня, улыбнулся весело:

– Почему бы и нет! На халяву и уксус сладкий!

– Косишь, – кивнул я на его очки.

– Да! – радостно согласился он. – Взял у друга ненадолго попонтоваться.

Пройдя в мою комнату, мы без лишних разговоров принялись за дело. На тумбочку между двух кроватей была предусмотрительно постелена газета. Вскоре на ней появились откупоренная бутылка вина, два граненых стакана, килька, аккуратно уложенная на тарелочках, нарезанные сырок и булка.

– Как зовут-то тебя? – разливая в стаканы красную жидкость, спросил я.

– Меня не зовут, я сам прихожу, – сострил гость и, скорчив лицо звезды, протянул руку. – Джон.

– Ты этот ливерпульский акцент брось, – отреагировал я. – И очки лучше сними.

– Что, бить будешь?

– Ну, ты даешь, – рассмеялся я. – Даже выпить не успели – уже бить! Очки, вижу, мешают тебе. Не носишь ты очков.

– Носил, – вздохнул гость. – Минус полтора у меня, а здесь и вправду все минус три, да еще центровка не моя. Расстояние между линзами.

– Знаю, тоже носил.

– Да? – удивился студент, оценил информацию и повторно протянул руку. – Александр.

– Олег, – пожал в ответ руку. – Удивительная вещь получается – везет мне на Сашек. Друг у меня – Сашка Нетленный.

Тут я достал из кармана Сашкину телеграмму и дал почитать студенту Саше.

– Вот дурачина, погулял бы еще, – резюмировал тот. – Влюбился, наверно, сильно.

– Не без этого. Но у них время подпирает. Невеста уже беременная. К тому же Сашка – сирота. Ему свой дом во как нужен, – я показал рукой как.

– Тогда давай за здоровье молодых!

– Погоди, – махнул головой я, – сначала за сдачу сессии.

– Годится!

Звякнули стаканы, жидкость влилась в рот, растекаясь внутри приятным теплом по всему телу. Хорошо.

– Эх, гитару бы…

– Сейчас будет, – поднял руку теперь уже собутыльник Саша. – Пять секунд – этажом ниже.

Через минуту мы дружно горланили «Машину времени»:

«Где-то на горной круче…

Мы построим дом.

Там вокруг такая тишина!!!!…»

– В «Комсомолке» писали, что тексты для «Машины времени» пишут графоманы, а музыку сочиняет профан, – сказал я.

– Чушь собачья! – фыркнул Саша.

– Честное слово, я статью эту читал. Ее подписали человек пятнадцать. Половина – члены Союза писателей, половина – члены Союза композиторов.

– Члены? – презрительно скривился Александр. – Какое-нибудь знакомое имя там видел?

– Нет. Это где-то в Сибири, там «Машинка» гастролировала. Ну, писатели-сибиряки и поднялись…

– Настоящий талантливый писатель под такой чушью никогда не подпишется. Ты сам-то чужим словам веришь или сердцу своему?

– Так ведь «Комсомолка», люди авторитетные… А я кто?

– Перестань верить тому, что пишут в газетах.

– Так я вроде на факультете журналистики учусь…

– Так и я на нем же!

Я внимательно присмотрелся к студенту. Черные волосы, черные густые брови, скуластое лицо, резкие, порывистые движения. Да, я видел его на факультете.

– Точно, ты на курс старше!

– Выпьем за альма-матер?

– Поехали!

Через полчаса раскрепощение дошло до нормальной кондиции. Я стал петь свои собственные песни. Саша хлопал в ладоши.

– Гуд, гуд! Хорошо поешь! – взял у меня гитару. – А о чем ты поешь?

– Ну ты же слышал…

– Слышал, слышал. Сносит тебя в сторону эстрады, сильно сносит.

– Так что плохого-то?

– Бла-бла-бла – и ничего в голове.

– Ну, знаешь, – начал я обижаться, – если такой умный – сам сочини чего-нибудь.

– А я и сочиняю.

– Тогда прошу, маэстро, изобрази.

Александр взял гитару, подумал немного и запел. Когда он пел «Машину времени» – было здорово. Но сейчас он так сильно преобразился, что я даже не сразу понял, что это он же. Бешеная энергетика, жесткий ритм и голос, настолько красивый и громкий, что… вскоре в комнату настойчиво постучали. В проеме двери нарисовался комендант общежития. Безобидный, в общем-то, мужик, не намного нас старше, тоже еще студент, ради комнаты в общаге устроившийся на должность коменданта.

– Синицын, опять горланишь! – укоризненно и строго заявил он. Потом пригляделся к моему гостю и добавил. – И Башлачев тут же! Саша, уже час ночи, иди в свою комнату.

– Пока, старик, – сказал Александр и ушел, провожаемый комендантом. За его спиной покачивалась гитара:

«Время колокольчиков!»

6.

Поезд замедлил ход. Тормоза задребезжали, как скрипучая вымбовка. Еще в детстве я выцепил это словосочетание – скрипучая вымбовка – из романа моего любимого писателя Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ». Не поленился, поискал в словаре и выяснил – вымбовкой поднимали якорь, на ее барабан накручивался канат, а матрос крутил ручку наподобие тех, что есть у любого колодца. Стивенсон, описывая старого пирата Билли Бонса, писал так: «Голос у него был стариковский, дребезжащий, визгливый, как скрипучая вымбовка».