Мозес

Часть 1

1.

Мюнхенское лето 1923 года выдалось очень жарким. Никто особенно не привык к температуре выше +25, и когда ртутный столбик достиг отметки +37, даже самый жаропрочный горожанин сетовал на причуды погоды. Рабочие, служащие, отставные солдаты и толпы безработных изнывали в лучах беспощадного солнца. От жары асфальт плавился, а редкий ветерок вздымал терпкий запах битума и смолы.

Одна из улиц была уложена старинной брусчаткой. Той самой, по которой веками стучали копытами лошади, а затем скрепя амортизаторами проезжали автомобили. Но прямо сейчас, было не проехать даже самому скромному транспорту. Здесь пахло уже не смолой, а вспотевшими, изможденными человеческими телами. Казалось, что-то пропало на невыносимой жаре источая зловонный дух. Но не успевал испортиться cуп в огромных чанах – голодная очередь всё в миг опустошала. Сотни, а может и тысячи безработных часами стояли за бесплатным пайком. В руках людей была стальная миска, покрытая белой эмалью, а из нагрудного кармана торчала, сверкая металлическим блеском ложка. Все давно уяснили и взяли за правило – «Всегда имей при себе ложку. Никогда не знаешь, где и когда удастся урвать что-то съестное».

Очередь двигалась медленно, а жара доводила до кипения и без того раздраженных людей.

– Этот пуст! Ждите! – выкрикнула женщина на раздаче супа. По толпе прокатилась волна ропота и возмущения.

В мучительном ожидании вспыхивали яростные споры, часто переходящие в отчаянную драку. Причины недопонимания были разные от бытовых до политических. Жена кричала на мужа, коммунист обвинял демократа, а бродячая собака лаяла на всех без разбора. И каждый находил облегчение в том, чтобы полить грязью ближнего своего.

– Не выношу тесниться в толпе, – сказал строгого вида мужчина и погладил аккуратно подстриженную, черную как смоль бороду.

– Что ты сказал, Амрам? – спросила женщина, стоящая возле него. Он не сразу ответил, а презрительно окинул взглядом соседей по очереди и неодобрительно цыкнул.

– Сборище бездельников и бродяг, – констатировал он и повернулся к жене, – Мария, почему я, честный, трудолюбивый человек должен стоять с ними?

– Такое положение в стране, сам знаешь. Наше ателье не разорилось, если бы не… как это называется?

– Гиперинфляция.

– Точно. Амрам, я не устану повторять: ты ни в чем не виноват.

– Нет, – покачал головой он, – Каждый человек повинен в своём несчастье сам. И только он контролирует свою жизнь. Нечего сетовать на времена или страну. Надеюсь, мы стоим за супом первый и последний раз. – Жена в ответ пожала плечами.

– Прошу прощения, но, кажется, вы впадаете в крайность, – донесся голос за спиной Амрама. Он обернулся и увидел невысокого мужчину с островками седых волос на висках.

– Вы о чем? – нахмурив густые брови, спросил Амрам.

– Считать, что абсолютно всё контролируешь сам, это как думать, что всё предрешено судьбой. Просто с другого конца. А истина, понимаете ли, не в черном и не в белом, а в бесконечных оттенках серого.

– Спасибо за нравоучение, но я как-нибудь разберусь сам, – Амрам отвернулся от собеседника, но мужчина не унимался.

– Еще раз прошу прощения, но я слышал, как вы назвали присутствующих бездельниками и бродягами.

– Верно, – не оборачиваясь, ответил Амрам.

– А вы не думали, что кто-то другой, проходя мимо очереди, может так же подумать и о вас? – спросил незнакомец. Амрам не ответил.

– Я был бухгалтером в крупной фирме, а теперь стою за бесплатным супом. А прямо перед вами в очереди стоит бывший профессор технического университета. Рядом с ним герой Великой Войны. Они все тоже думали, что контролируют свою жизнь. Но иногда происходят вещи, противоречащие всем нашим планам, понимаете? Вы не поверите, но к свободе ведет лишь одна дорога: презрение к тому, что от нас не зависит. Не пытайтесь криками остановить бурю. Если она началась – то лучше бегите. А раз уж такое случается, то нечего сокрушаться: надо использовать те возможности, что есть. И согласитесь, может не такое уж здесь дурное общество?

– Может быть, – раздраженно ответил Амрам, как и всякий человек, устоявшиеся мнения которого пытаются пошатнуть.

– Мам, ну скоро уже? – девочка шести лет дернула Марию за юбку.

– Подожди, Сара, тут много желающих.

Очередь медленно тронулась. За ней двинулась семья Циммерманов во главе с Амрамом.

Получив свою первую со времен детства бесплатную еду, Амрам настороженно принюхивался и копошился ложкой в гуще супа. Жена и дочь наблюдали, ожидая одобрения. Наконец он решился и попробовал сомнительное блюдо. Суп оказался не так уж плох. Амрам одобрительно кивнул. Жена и дочь бросились в атаку на еду. Досыта наелся только ребенок, но взрослым оказалось мало, однако стоять в очереди еще раз семья не пожелала. Амрам вытер платком аккуратно подстриженную бороду и повел за собой семью через толпу безработных и голодных.

Жилье Циммерманов располагалось на Г*** штрассе в многоквартирном доме. На первом этаже находилась портная лавка. Еще не забыты временна, когда здесь кипела работа. Швейные машинки отстукивали ритмы и несколько мастеров упорно шили днями напролет костюмы и платья. Теперь же тут царила тишина, а последняя швейная машинка, которую еще не отдали за долги, покрылась слоем пыли. Заказов почти не было, а редкие клиенты приносили только убыток, ибо деньги обесценивались быстрее, чем их успевали заплатить.

Но не отсутствие клиентов было главной причиной бедствия семейного бизнеса. В 1922 году в процветающее ателье Амрама пришел человек и сделал долгосрочный заказ на пошив форменной одежды. Владелец портной с радостью согласился, предвкушая солидный куш. Стороны заключили договор, и работа закипела. Мебель в квартире становилась роскошнее, обеденный стол разнообразнее. Но потом страну охватила инфляция. Деньги обесценивались и Амрам потребовал от заказчика повышения оплаты за продукцию, но тот пришел с юристом. Тыкая пальцем в договор, юрист настаивал на том, что цена, прописанная в документе не может быть изменена до конца его действия. Амрам с ужасом понял, к чему это приведет.

Инфляция набирала обороты. Прибыль становилась всё меньше, а затем и вовсе ателье стало работать в убыток. Цена на ткань росла каждый день вместе с курсом доллара, а цена одежды, по условиям договора оставалась прежней. Несколько десятков комплектов проданной одежды, покрывали по стоимости материалов только один. Амрам увяз в долгах. А когда он попытался разорвать контракт, заказчик стал угрожать ему и семье. Не раз видел Амрам под окнами своей квартиры людей в форме, пошитой в его же ателье. Они просто стояли, курили и болтали, нагоняя страх и тревогу на хозяина. Работники, долго не получая зарплату, ушли. Амрам начал распродавать вещи за бесценок, чтобы хоть как-то покрыть долги. А к настоящему дню он уже месяц как не поставлял заказчику одежду. В любой момент к нему могли прийти крепкие парни и напомнить, что договор дороже денег. Особенно сейчас, когда сумма меньше сотни миллионов марок не стоят ровным счетом ничего.

Амрам провел пальцем по швейной машинке и взглянул на собравшийся ком пыли, стряхнул его, и пошел наверх.

Прямо из ателье шла на второй этаж лестница. Она вела в просторную комнату с большим обеденным столом. Убранство квартиры не давала повода думать, что её хозяева живут впроголодь. Напольные часы в человеческий рост, картины и сервизы напоминали о былом достатке. Теперь же от всего этого не было проку, ведь даже продать что-то было проблематично. А домашней утварью, пусть даже позолоченной, голод не утолишь.

Из спальни раздался детский плач. В зал вышла юная девушка с младенцем на руках. Она иногда приглядывала за самым младшим Циммерманом, когда всей семье надо было отлучиться. Взамен она получала очередное украшение или косметику Марии. Хоть девушка и клятвенно заявляла, что помогает не ради подарков, но, тем не менее, не отказывалась от них. Однако на днях она сообщила, что последний раз присматривает за ребенком, ибо покидает город. Мария прощалась с ней как с родной дочерью и, зарыдав, на миг заглушила крик младенца. Но после взяла его на руки.

Мозес – самый младший Циммерман. Ему едва исполнилось три месяца, однако всю свою короткую жизнь он болел. Родился ребенок недоношенным и выжил разве что чудом. Днём и ночью он не давал покоя матери, но не криками, как обычные дети, а тишиной. Мария с замиранием сердца подходила к кроватке малыша, всякий раз, как тот внезапно умолкал. Пока беда обходила стороной, но состояние ребенка не улучшалось. По этой же причине Мозес не был своевременно обрезан как все иудейские мальчики. Раввин, взглянув на сына Амрама отказался проводить операцию, опасаясь за жизнь ребенка. Это очень опечалило отца. Пусть его и нельзя было назвать образцовым верующим, ведь он нерегулярно посещал синагогу и не всегда соблюдал субботу, но, тем не менее, многие традиции чтил.

Амрам посмотрел на сына и тяжело вздохнул. Мозес успокоился на руках матери, и Мария скрылась с ребенком в другой комнате, чтобы покормить.

***

На другой день семья избежала участи стоять в очереди за супом. Подруги Марии по мере сил помогли ей. Одна передала моркови и лука, а другая подруга – картофель. Больше всего выручила Селма Мердер, угостившая целой банкой тушеного мяса. Мария не стала спрашивать, кошерно ли оно. Сейчас было не до таких мелочей, а мужа она убедила что это говядина. Уложив Мозеса спать Мария принялась за готовку. К делу приобщилась и Сара. Мать часто учила её тому, что умела сама, а дочь в охотку внимала ей. Сара уже умела шить и резать овощи. Она шинковала морковь огромным для её детских ручек ножом кружочек за кружочком. Когда с морковью было покончено стук ножа по разделочной доске стих, а Сара потянулась за другим овощем.

– Мама, а Мозес умрет, да? – спросила она. Нож застучал по доске.

– Что? – у Марии дрогнула рука от услышанного и вместо картофеля она порезала палец.

– Братик постоянно болеет и плачет. Дедушка Яков тоже много болел, а потом умер.

– Он был стариком, потому и умер! Дети не умирают! – сквозь стиснутые зубы прошипела Мария, бросила чистить картофель и вышла из кухни. Она понимала, что недоношенный и больной, Мозес мог не дожить и до своего первого дня рождения. Врачи предлагали дорогостоящее лечение, но теперь семье это было не по карману. Мария хотела оградить себя и близких от мысли о смерти ребенка. Но дочь постоянно задавала неудобные вопросы.

Саре было всего шесть лет, но рассуждала совсем по-взрослому. По серьезности и уравновешенности нрава она походила скорее на отца, чем на импульсивную и эмоциональную мать. Только в отличии от Амрама её детская натура ещё не была парализована чрезмерной гордыней и раздутым самомнением. Когда надо она могла уступить, но всегда обдумывала, как это обыграть в свою пользу. И, возможно, именно ей следовало родиться мальчиком в этой семье. Амрам, не отдавая себе отчет в этом, хотел видеть сына таким, какой росла Сара. Ему не терпелось заняться воспитанием мальчика, но пока Мозес разочаровывал отца болезненностью и слабостью. Амрам всегда был очень строг к себе, и еще более строг к окружающим. Он искренне переживал и страдал от того, что совершил ошибку, заключив договор не в то время и не с теми людьми. Амрам думал, что может контролировать каждый свой шаг и действие, всё подчинять строгому плану и получать именно тот результат, который был нужен. Однако у хаоса жизни были свои планы.

***

В день, когда еда в доме заканчивалась, а очереди за супом стали еще больше в квартиру ворвался, тяжело дыша, глава семейства.

– Собирай детей и пакуй вещи! Быстро! – крикнул он Марии, жадно глотая воздух.

– Да что случилось?! – непонимающе спросила жена.

– Шанс! Времени мало. Где наши документы? – Амрам рылся в ящиках вытряхивая содержимое. От спокойствия и рассудительности мужчины не осталось и следа.

– Папа сошел с ума? – тихо спросила Сара.

– Не знаю, дорогая – она перевела взгляд на мужа, – Что происходит? – дрожащим голосом спросила Мария.

– Где они?! – закричал Амрам размахнув руками и локтем сшиб вазу. Комната залилась звоном и осколки разлетелись по полу. Все стихли, а из спальни послышался плач ребенка. Мария протянула руку к верхнему шкафчику и достала документы. Она молча вручила их мужу и пошла к Мозесу. Перешагивая через осколки, муж последовал за ней. Мария держала на руках малыша и, утешая его, успокаивалась сама.

– Прости, не знаю, что на меня нашло, – опустив глаза сказал Амрам.

– Теперь то можешь объяснить нормально? Или еще хочешь что-нибудь разбить?

– Нет. Сегодня я встретил Ноа, моего старого приятеля. Мы не виделись лет пять. Его дела тоже идут туго, но и я рассказал ему про нашу ситуацию. И тогда Ноа предложил нам спасение, взойти на свой ковчег, – Амрам лукаво улыбнулся довольный своим каламбуром и продолжил. – У него есть родственники в США. Как раз сегодня вечером он с семьей отправляется к атлантическому побережью, а оттуда в Америку. И он зовет нас с собой! – громко сказал Амрам, а Мозес недовольно засопел во сне. Отец заговорил шёпотом.

– Там мы начнем новую жизнь! В Америке много наших, – радостно заметил он. После словесной атаки Мария не знала, что и ответить. Пару минут она просто пыталась осознать услышанное, пока мозаика слов не собралась в смысл.

– Ты что?! Бросить нашу квартиру? Ателье и всех, кого мы знаем? – едва сдерживая крик возражала Мария.

– Лавка разорена. В любой день к нам может прийти с погромом люди заказчика, а друзей мы и новых найдем. И подумай о детях! Германия становится опасным местом. Незнакомцы обвиняют меня в связях с большевиками, только потому, что я еврей. Какие большевики? Я же предприниматель! Не удивлюсь, если однажды к нам заявится толпа неравнодушных и разнесут весь дом! Надо бежать, пока еще есть возможность! – сказал Амрам на повышенных тонах и разбудил Мозеса. Ребенок заплакал.

– Ты говоришь глупости! Такого никогда не будет. У нас здесь много друзей, – оставшись при своём, ответила Мария.

– Но ты только представь, если это так и будет…

Жена задумалась. Мысль о том, что к ним могут ворваться недоброжелатели, разграбить дом или даже покалечить семью ужасала. С такого ракурса эмиграция казалась не такой уж безумной идеей. Мария посмотрела в больше глаза Мозеса и вздохнула, а он ответил ей непонимающим взглядом. Подумав, она согласилась.

Амрам покинул дом дабы скорее сообщить Ноа, что они едут. А также надо было уладить еще одно важное дело.

***

– Нет, Ицхак, этого мало, – посмотрев на деньги и нахмурившись сказал Амрам.

– У меня всё равно сейчас нет больше. Я дома не держу много наличности. Это ведь всё-таки доллары! – пояснил Ицхак.

– Даже не хочу знать, откуда ты их взял. Но за ателье и квартиру с мебелью это сущие гроши! Понимаешь?

Конечно, – невозмутимо ответил он. – Не думаешь же ты, что я пытаюсь тебя обмануть?

– Не думаю, – натужно согласился Амрам, ибо другого выхода у него не было.

– Так бери пока то, что есть. Потом пришлешь мне свой адрес в Америке, и я сделаю денежный перевод, – с уверенностью не покупателя, но продавца сказал Ицхак.

– По рукам.

– Хорошо. Рафаил поможет нам с документами.

Амрам поставил несколько подписей в тех местах, куда указал пожилой мужчина в толстых круглых очках и с бородкой сверкающей белоснежной сединой. Пару движений стальным пером и теперь семья Циммерманов была официально бездомной. Полученная наличность должна была покрыть расходы на поездку до Америки и обустройство на новом месте. Амрам положил деньги во внутренний карман пиджака, попрощался с Ицхаком, глуховатым Рафаилом и поспешил домой.

Еще с порога своей уже бывшей квартиры Амрам почувствовал – «что, то не так». В нос ударил запах лекарств, словно он оказался в больнице. Из спальни доносился незнакомый голос. Легкими, едва слышными шагами Амрам вошел в помещение. Невысокий мужчина склонился над Мозесом и что-то делал.

– Прошу прощения! – возмущенно сказал Амрам. Мужчина вздрогнул от неожиданности и повернулся. Совсем лысый, с рыжеватой эспаньолкой и сверкающим пенсне на носу мужчина, улыбнулся тонкими как прут губами.

– Здравствуйте! Доктор Шульц, Йохан Шульц, – представился гость и протянул руку. Они поздоровались.

– Чем обязаны? – спросил Амрам.

– Мозесу стало совсем худо, – вмешалась Мария, – Это друг Селмы. Помнишь, она передала нам банку мяса?

– Добрейшая женщина! – восхищенно заметил Йохан.

– В общем, – потирая рукой плечо, начала Мария, – Мозесу необходимо продолжительное лечение, и боюсь, нам придётся отложить поездку.

– Уверяю вас, не стоит волноваться! При каждодневном и правильном лечении болезнь сойдет на нет совсем скоро! – жизнерадостно сказал Йохан.

– Но мы сейчас не можем… – начал Амрам, но доктор прервал его.

– Не можете себе позволить? Не беспокойтесь, Селма за вас очень просила, так что лечение не окажется непреодолимой денежной ношей, – доктор подмигнул и защелкнул замки своего металлического чемоданчика. – Но, если затяните с лечением, осложнений не избежать, – серьезным тоном добавил доктор. – Когда решитесь загляните ко мне на Т*** штрассе, – сказал он и ловко извлек из кармана визитку. – Всего доброго!

Циммерманы попрощались с Йоханом и в доме повисло невыносимое напряжение.

– Значит мы никуда не едем? – выглянув из дверного проема, спросила Сара. В ответ тишина. Уста родителей были неподвижны, но в глазах воспылал огонь противостояния.

– Я не оставлю его! – сорвалась Мария сотрясая глухую тишину. Она уже поняла, что замыслил муж.

– Здесь нам больше нечего делать, – тихо сказал Амрам. – Но Мозес не переживет путешествие.

– Значит не будет никакого путешествия! – воскликнула Мария и топнула ногой. – Я остаюсь здесь, в своём доме, с детьми, а ты езжай куда хочешь!

Амрам смиренно выслушал супругу, затем извлек из кармана пачку долларов и бросил на стол.

– Я продал квартиру, – без лишних сантиментов сказал Амрам. Лицо Марии исказили удивление и ужас. Считанные секунды оставались до вспышки ярости. Амрам приготовился. Критическая точка была достигнута и супруга начала осыпать мужа скверной. Амрам не возражал, лишь молча слушал. За годы брака он усвоил – «лучше не подливать масла в огонь, но дать свободно выплеснуться гневным чувствам, тогда ссора закончится быстро, а иначе, она может затянуться на несколько часов». Мария тяжело дышала и побагровела, но успокоилась.

– Какой же ты самоуверенный идиот, – заключила она.

– Ребёнка придется оставить. Так будет лучше для всех, – сказал Амрам не обращая внимания на оскорбления. – Заказчик может явиться в любой день, и что будет тогда, боюсь даже представить.

– Детский дом – ужасное место. Я не отдам туда своего ребенка! – начиная вновь заводиться сказала Мария.

– Может кто-нибудь из твоих подруг сможет позаботиться о Мозесе? – Мария задумалась. Она перебирала в уме всех женщин, помогавших её семье в последнее время, но остановилась на одном имени.

– Селма Мердер, – монотонно произнесла она.

– Добрейшая женщина, – усмехнулся Амрам повторяя интонацию Йохана. – Но ты ведь знаешь, кто её муж?

– Знаю.

– И ты считаешь разумным оставлять этим людям ребенка из нашей семьи? – Амрам приподнял черные брови.

– Да, – резко ответила Мария дав понять, что её позиция окончательна. – Но потом мы обязательно за ним вернемся.

– Вне всяких сомнений, – согласился Амрам. Мария взглянула на Мозеса глазами полными печали. Ребенок одарил её непонимающим взглядом. Мать уложила ребенка и пошла собирать вещи в прутовую корзинку.

Амрам сел в мягкое кресло, раскурил трубку и с многозначительным видом мыслителя стал пускать струйки дыма. «Сомневаюсь, что Мозеса с большой радостью примет семья национал-социалиста» – подумал он.

2.

Стрелки часов перевалили за полдень. Солнце в зените окинуло пламенным взором землю. Город вновь погрузился на самое дно преисподней. Среди замученных зноем грешников шла женщина. В её руках покачивалась прутовая корзинка, покрытая легкой тканью. Взгляд скользил по лицам прохожих и меньше всего женщина хотела встретить знакомых. Она шла, заваливаясь слегка на бок, чтобы не раскачивалась корзина. Наверное, она несла что-то ценное и хрупкое. Женщина оказалась на Т*** штрассе. Улица славилась своими новостройками, как многоквартирными, так и усадьбами. Серый трехэтажный дом внезапно кончался и точно пропасть после него разверзался овраг на пустыре. Посреди каменных построек глухо покрывающих каждый сантиметр земли, островок бушующей зелени, точно затерянный рай, раскинулся на сотню квадратных метров. Местные рассказывали о руинах на дне оврага сокрытых за колючими кустарниками и высокой травой. Много баек ходило об этом месте. Особенно любили истории дети и старики. Старшие придумывали и запугивали, а младшие слушали и боялись. Мир был в равновесии, и никто в овраг не спускался.

Пустырь окончился, упёршись в добротную каменную стену так же внезапно, как и появился. За высоким забором стоял непоколебимый в своём величии дом в старомодном стиле. Он был похож на замок, с высокой башней и флажком на шпиле. За открытыми воротами простирались тесно насаженные кусты малины по обеим сторонам от дорожки, ведущей ко входу.

Женщина с корзинкой подошла к двери дома. Несколько секунд она колебалась в раздумьях. Серьезный шаг жадно требовал размышлений, как и обычно упорно отсрочивая действие. Но решившись, она поставила корзину и постучала в дверь. Из помещения донеслись неторопливые шаги. Сердце бешено заколотилось словно пыталось переломать все ребра и вырваться прочь из груди. Шаги за дверью приближались, а тревога нарастала. Женщина неожиданно сорвалась с места и убежала, оставив корзину у самого входа. Она едва успела скрыться, как дверь распахнулась и на порог вышла стройная светловолосая женщина в легком домашнем халате. Хозяйка дома осматривала двор голубыми глазами в поисках таинственного гостя, но так никого и не увидела. Она уже собиралась захлопнуть дверь, как вдруг из-под её длинных, аристократично бледных ног донеслись стоны. Светловолосая девушка, затаив дыхание опустилась и скинула ткань. В корзинке лежал ребенок. Он смотрел на неё большими, мокрыми от слёз глазами. Она взяла его на руки и попыталась утешить. Девушка оглядывалась по сторонам, пытаясь обнаружить дарителя, но двор был пуст. Взяв свободной рукой корзинку, блондинка зашла в дом, захлопнув дверь ногой. Мария же, всё видела сквозь трещину в кладке забора. Убедившись, что Селма приняла Мозеса, она побежала домой паковать вещи. Город казался теперь ей расплывшимся за слезами пятном.

Девушка из замка – Селма Мердер, в девичестве Леманн. Она происходила из знатного рода землевладельцев. Но сейчас от прежнего богатства и влияния остался только ветхий особняк и небольшие сбережения в золоте, не подверженные никакой инфляции. Всё это ей досталось от отца, умершего еще до Великой Войны. Именно он лишил род Леманн былого величия. Отец с детства возненавидел село, пашни, фермы, а как только его родители скончались и борозды правления перешли к нему он развалил хозяйство заключая невыгодные сделки и распродавая земли. Он жаждал перебраться в город и апофеозом его бегства стала покупка особняка в Мюнхене. Возможно, он сделал бы бизнес в городе, но скоропостижно скончался вскоре после переезда. Единственному ребенку, Селме, досталось всё наследство отца – дом, земля, счет в банке и долги. Не желая иметь проблемы, она раздала всё то, что задолжал отец, оставив себе лишь дом и небольшие сбережения. Мать же умерла при родах Селмы. Тем не менее, дочь гордилась своим знатным происхождением и часто предавалась воспоминаниями о былых временах, где-то преувеличивая, а где-то просто выдумывая.

После смерти отца Сема немедля вышла замуж. С Вилландом Мердером она встречалась давно, ибо пока был жив отец, они не могли вступить в брак. Потому не для кого их свадьба не стала неожиданностью. При жизни отец надеялся выдать дочь за богатого и благородного, а Вилланд был бедный и безродный. Тем не менее, они были вместе, а запреты только подогревали чувства. И после смерти отца, Селма сменила черное траурное платье на белое свадебное.

Вилланд поселился с женой в её особняке. С тех пор Селма занималась в основном домашними делами, да общалась с подругами. Изо дня в день она с нетерпением ждала мужа с работы и встречала неизменно вкусным, горячим ужином. И брак был почти идеален, если бы не одна проблема. Сколько лет супруги были вместе, ровно столько они пытались завести ребенка. Доктора разводили руками, знахари перепробовали все настои и бальзамы, а колдуны только и твердили о порчах да проклятиях. Супруги всерьез задумались над усыновлением. Зная это Мария оставила ребенка именно им. Однако для Селмы всё выглядело словно какое-то чудо, а не хитрость подруги. Просто потому, что она хотела в это верить.