Звезды для Герды

© Саша Ильин, 2021

ISBN 978-5-0051-9910-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. В лунном свете

Небо было подёрнуто тонкой облачной пеленой, как это часто и бывает тёплыми сентябрьскими ночами. Но звёзды всё равно хорошо просматривались, даже без очков. Прищурившись, я вглядывался в знакомые с детства звёздные контуры, вспоминая их названия и связанные с ними легенды. Облачная пелена меня слегка расстраивала. Но радовал Юпитер, яркой искрящейся капелькой блиставший на Юге. И Луна, нависшая над землёй большой круглой лампой, как всегда, притягивала взор своей тревожной таинственностью. «Большая небесная лампочка…» – вспомнил я стихи Насти. И подумал, что всё не так уж плохо: хотя бы на Луну посмотрим, и на Юпитер. Несмотря на пелену, ночное небо всё равно было прекрасным, и также манило, и тревожило необъяснимой таинственностью, как когда-то в детстве…

Сколько мне тогда было лет? Семь? Да, точно: семь. Я до сих пор помню тот вечер, когда мы с Димкой (даже его имя помню!), тайком сбежав из скучной больничной палаты, с размаху влетели в большой сугроб на заднем дворе поликлиники. Мы часто с ним убегали с тихого часа и катались по длинным техническим коридорам, где в это время обычно никого не было. Но в тот раз нас понесло ещё дальше – на волю, за ненавистные белые стены, пропахшие лекарствами, тоской, болью. А за стенами была удивительно красивая, пушистая зима. Белая-белая, но без лекарств, без тоски. Чистая, свежая. С чёрным бездонным небом, искрящимся множеством крохотных огоньков. Димка сразу задрал голову: «Смотри, Большая медведица!» Я ошарашенно уставился на небо, пытаясь сообразить, как там могла оказаться какая-то медведица. Но Димка, кажется, сразу понял меня и рассмеялся: «Это же созвездие такое! Вон, видишь: семь ярких звёзд, похожих на ковш». Он был чуть старше, на год или два. И ходил, бегал даже. А я, после операций, с неуклюжими гипсами на соломенных ногах, – с трудом пересаживался на коляску. Почему он возился со мной? Катал по коридорам, увозя от скуки бесконечных «тихих часов»? Рассказывал обо всём? Не знаю. Я тогда и не думал об этом. Особенно в тот миг. Задрав голову и разинув рот, я впервые смотрел на звёзды – заворожённо. Впервые видел в них какую-то сказку, загадку. И уже не было ни больницы, ни коляски, ни гипсов. Была лишь бездонная звёздная бездна, и ощущение полёта – навстречу тайне…

Да, мне тогда было семь. И звёзд было семь – в ковше «Большой медведицы». И той, которой мне сейчас так хотелось подарить всю эту звёздную сказку – тоже семь.

– Дядя Серёжа, а он вовсе не такой тяжёлый, каким казался! – прервал мои раздумья звонкий детский голос. Я невольно улыбнулся: телескоп на длинном треножнике оказался выше Ники. Но она ловко перенесла его через порог и вынесла на балкон.

– Ставь сюда, Ника, посредине. Сейчас мы его будем нацеливать…

– На звёзды! – подпрыгнула от радости Ника, и мне показалось, что её звонкий голосок разнёсся по всем этажам дома.

– На звёзды – тоже. Но сначала мы попробуем поймать Луну.

– Поймать? Разве она куда-то убегает? – глаза у Ники так смешно и удивлённо округлились, что я опять невольно улыбнулся.

– Ещё как убегает! Но от нас она всё равно не убежит, я ведь её уже не раз ловил.

Эх, только вот когда это было в последний раз? В прошлом году? Когда ещё была мама…

В детстве это была моя заветная мечта: взглянуть на звёзды в телескоп. Хоть разочек, хоть краешком глаза! Но осуществиться она могла в те годы лишь во сне. Мне часто снились звёзды в окуляре огромного телескопа. Удивительно яркие. Незнакомые. Нездешние… А в реальности – мы с мамой два года копили средства из её скудной зарплаты и моей ещё более смешной пенсии, чтобы купить бинокль. Большой, тяжёлый, 20-кратный. Когда я его впервые увидел и узнал, что такое чудо можно купить за 80 р., то весь извёлся: «Мам, если у меня не будет такого бинокля, я не смогу жить!» И через два года томительного ожидания я впервые с замиранием взглянул на звёзды через оптический прибор… С тех пор быстротечные ночи летних каникул я до самого рассвета проводил на балконе. Бинокль был тяжёлым, я с трудом удерживал его в руках, звёзды в окуляре дрожали и прыгали, а я чуть ли не плакал от досады. Но вскоре я научился смотреть лёжа на спине: если положить бинокль на глаза, то его не нужно было удерживать, и звёзды уже не прыгали, их можно было разглядеть! И я с жадностью вглядывался в далёкие неведомые миры, покуда небо не начинало бледнеть от приближающегося рассвета. Под утро глазницы, натёртые оправой окуляров, начинали болеть, я ходил с синяками вокруг глаз. Но как только наступала ночь, и загорались звёзды, я вновь устремлял взоры к далёким небесным светилам… Думал ли я тогда, что спустя лишь немногим более 10 лет у меня появится настоящий телескоп? И что так изменится моя жизнь? И что так скоро останусь без мамы… Но об этом лучше не думать.

Стараясь отогнать грустные мысли, я раздвинул балконную раму, «зарядил» телескоп 20-милимметровым окуляром, дававшим меньшее увеличение, и принялся наводить трубу на бледно-жёлтый диск Луны. Пальцы почему-то не слушались – почти как в первый раз. Тогда у меня ещё не было опыта обращения с таким прибором, я спешил и волновался: вот-вот осуществится моя детская мечта! А сейчас…

Сейчас рядом прыгала от нетерпения маленькая Ника. Как всегда, она не могла сидеть на месте. Даже когда смотрела свои любимые мультики. И я не переставал удивляться, сколько же энергии и неутомимости в этом маленьком человечке.

– Дядя Серёжа, смотрите: я свечу фонариком прямо на Луну! Интересно, лунные человечки видят мой фонарик? А в телескоп – видно лунных человечков?.. Дядя Серёжа, давайте я вам помогу! Что надо крутить? Ну, дядя Серёжа, давайте вместе!

Вместе с Никой мы быстро поймали яркий лунный диск, и я закрепил регулировочные винты.

– Ух ты!.. – не могла оторваться от окуляра Ника. – Я и не думала, что Луна – такая! Она же вся… будто в крапинках! Что это за крапинки?

– Сейчас я поставлю другой окуляр, Луна станет в два раза больше, и мы рассмотрим их получше.

– Мама, мама, мы Луну поймали! Иди скорее сюда! Сейчас дядя Серёжа сделает Луну ещё в два раза больше! – звонкий голос Ники нёсся с балкона, казалось, в самые небеса. Но Вера в этот момент смотрела телевизор, где шла заинтересовавшая её передача.

– Мама тоже посмотрит на Луну, но чуть попозже. А пока давай-ка мы поменяем окуляр. Вот так…

Ника снова прильнула к телескопу. Замерла…

– Дядя Серёжа, это же какие-то вмятинки. Вся Луна – во вмятинках! Будто в неё кидали камушками… Щербатая Луна, ну надо же!

Я даже не удивился. Уже начал привыкать. Хотя поначалу поражался: откуда она такие слова знает, в её-то 7 лет! Порой такое скажет – просто не знаешь, что и думать; далеко не всякий взрослый догадается так сказать. Что-то в ней было не свойственное её возрасту. И в то же время – совсем ребёнок.

– Так и есть, Ника: это вмятины от небесных камней, которые падали на Луну. И называются эти вмятины «кратеры».

– Небесные камни? Они что, с неба падают?

– Да, с неба. Из небесного, космического пространства. Там же много всяких камней и даже глыб, от крохотных до огроменных.

– А почему они тогда на Землю не падают? На Земле же нет этих… катеров.

– Кр-р-ратеров, Ника, – постарался выговорить я свою нелюбимую букву. – На Земле тоже есть кратеры. Просто они почти все заросли. Ведь Земля – живая, на ней всё быстро зарастает. А Луна – мёртвая планета, и на ней почти ничего не меняется.

– Луна – мёртвая? – Ника прямо испугалась. – Значит, на ней нет никаких человечков?

– Увы, нет. Во всяком случае, их никто не видел.

Ника снова прильнула к окуляру телескопа, и долго разглядывала что-то. Я догадался: человечков ищет.

– Правда, не видно, – грустно вздохнула она наконец. – А может, просто спрятались где-нибудь?

– Может. Стесняются, не хотят, чтобы их разглядывали, – пошутил я. Ника тоже улыбнулась.

– Ладно, я не буду их разглядывать, я только Луну… Дядя Серёжа, а вон те тёмные места: это что? А вон там, по краям, какие-то зубчики.

– Зубчики – это лунные горы. А тёмные места – лунные моря.

– На Луне есть моря?

– Ну, это не совсем моря, Ника, там нет воды. Они просто так называются: морями, потому что похожи на высохшие моря.

– А вон там такой большой кратер! И пониже – ещё. Ух ты, какой большой камень, наверное, туда бухнулся!.. Дядя Серёжа, так значит, эти небесные камни и на Землю падают? А почему же мы их не видим?

– Видим, Ника. И ты тоже, наверное, видела.

– Как это?

– Ты же видела, как падают звёзды?

– Да! Так быстро – вжик! Даже желание не успеешь загадать.

– Вот это и есть небесные камешки: метеоры. Они летят так стремительно, что быстро сгорают прямо в воздухе, не успевая долететь до земли. Долетают редко-редко, таких даже трудно найти… Представляешь: получается, Земля нас защищает! А на Луне нет воздуха, который защитил бы её.

– А как же звёзды? Разве они не падают?

– Они никак не могут упасть, Ника. Потому что они очень-очень далеко. Дальше Солнца и всех планет, которые вращаются вокруг Солнца. И они очень большие, в тысячи раз больше любой планеты. И очень ярко горят, пылают, освещая весь мир! Солнце – тоже звезда. Самая близкая к нам.

Я ожидал очередной порции удивления. Но Ника почему-то притихла. Смотрела куда-то вдаль, в темноту. И вдруг вздохнула:

– Жалко. Что звёзды не падают.

– Почему жалко?

– Ну… значит, желания зря загадывают.

Вот оно что…

– Может, и не зря, Никуля. – Я вот загадывал, и у меня сбылось. Надо только загадывать самое-самое заветное желание. И не один раз.

– А сколько? – в её голосе мне послышались слезинки.

– Не знаю. Может, до тех пор, пока не сбудется.

Ника не ответила. Только посмотрела на небо. Словно надеясь увидеть падающую звезду. И мне почему-то тоже стало жалко, что звёзды не падают…

Какое же заветное желание она просит у звёзд? – думал я. Но никак не мог спросить. Только почему-то вспомнил рассказ Веры, как недавно перед днём рождения Ники она спросила, что ей подарить, какую игрушку или куклу. А Ника, до этого просившая Барби, вдруг ответила: «Подари мне… папу».

Ника никогда не видела своего папу. Он ушёл от них ещё до её рождения.

А я… Я хорошо помню папу. Но эти воспоминания – настолько горьки, что иногда думается: лучше бы не помнил. Лучше вообще без папы, чем – с таким…

Но воспоминания всё равно не вытравишь из памяти. И сейчас я уже понимаю: они мне нужны. Пусть даже такие, горькие. Пусть даже такой – папа. Но и он меня чему-то научил, был мне дорог – в те немногие моменты, когда был трезвый. Я помню, как он гулял со мной, как катал на велосипеде, на санках. На плечах. И как это было здорово! И как я боялся, что он снова придёт – другим. И тогда опять: горький дым папирос, противный запах водки. Злые, холодные, бездушные глаза. Ссоры, скандалы. Война!

Мы с мамой жили в постоянном страхе этой войны. Самой мерзкой из всех войн на земле. Потому что это – война между самыми близкими людьми на земле. И никто от неё не защитит, никто не спасёт… Меня сжимало и скручивало – от страха, боли, беспомощности. Словно мышонок, я забивался под кровать, затыкал уши, не в силах видеть и слышать происходящее. И лишь одно меня спасало, лишь одна мысль. Я непременно вырасту, стану большим, сильным, справедливым – и тогда непременно отомщу за маму! За каждое слово, за каждую боль, причинённую ей. Я никогда не буду пить, курить, обижать слабых, буду защищать и любить. Буду как мама! Это была моя клятва. Которую я повторял раз за разом, дрожа от боли, страха, бессилия.

Я не плакал. Даже тогда, в минуты страха и отчаянья. И потом, в больницах, когда оставался один. А мама – она всё терпела. И находила силы заботиться обо мне.

Теперь, оглядываясь назад, я часто думаю об этом: мама, родная моя, сколько же тебе пришлось вынести в этой жизни! Ну почему так бывает, что самое трудное выпадает на долю самых добрых, удивительных людей?.. Она была красивая. Разглядывая старые фотографии, я не раз ловил себя на мысли: неужели это – моя мама? Сколько у неё было кавалеров! Сколько писем, фотографий ей присылали! А она: со всеми мила, со всеми равнодушна. Не по гордости, не по холодности. Просто – сердце не отзывалось. Она словно боялась. Словно предчувствовала нелёгкую долю.

Так и вышло: несчастливый брак, нелюбимый муж, больной ребёнок…

У неё не было счастья в жизни. Вся её жизнь была – сплошные тяготы и заботы, всю жизнь она за кем-то ухаживала. В детстве, в нелёгкие послевоенные годы – за младшими сёстрами и братьями в большой, многодетной семье, где она была старшей. Потом – за ребёнком, который родился больным, парализованным. Потом – за престарелыми и также уже больными родителями… Несмотря на все тяготы, она сохранила удивительное обаяние и могла бы ещё выйти замуж. Но после папы она уже не хотела смотреть на других. Намаявшись семь лет, она всё же рассталась с ним. И с этого момента все свои силы отдавала мне. Она надеялась поставить меня на ноги и делала всё возможное для этого. Дороги, чужие города, больницы, доктора. Снова дороги, снова больницы…

В те детские годы они стали для меня почти вторым домом, эти больницы. Но домом – чужим, ненавистным. Потому что я всегда оставался в них один – без друзей, без мамы. Лишь потом, в поликлинике профессора Крылова, где мне делали операции и целый год «ставили на ноги», у меня появились друзья, и мама была со мной. В самые трудные послеоперационные дни она была неотступно со мной. Но тогда она уже была свободна – от папы. А раньше… Сейчас мне кажется, что в те детские годы, когда ещё был папа, меня клали в больницы не столько ради лечения, – никаких результатов уколы и таблетки, разумеется, не приносили, – а большей частью для того, чтобы хотя бы частично отгородить от семейных драм. Но я не знаю, где мне было больнее: дома, когда приходил нетрезвый папа, или в больнице, где я оставался один, абсолютно беспомощный…

Я не плакал, когда уходила мама. Все дети плакали. Я – привык. Привык оставаться один: и дома, когда мама уходила на весь день на работу, и в больнице, когда мама уходила на целые недели. Но к одиночеству и беспомощности, к равнодушию окружающих всё равно привыкнуть было невозможно. Белые стены, белый потолок – это была как тюрьма. Из которой я не мог выйти. Потому что не мог ходить… Возможно, я сам виноват, что был слишком робким и стеснительным. Но я до сих пор помню, как часто не мог заснуть ночами, мучаясь детскими страхами или жаждой, и не решаясь позвать кого-нибудь, попросить принести попить. Из приоткрытой двери в спящую палату лился слабый свет, и я лежал, всматриваясь в него, вслушиваясь в звуки в коридоре и надеясь, что, может быть, кто-нибудь подойдёт, откроет дверь и спросит, почему я не сплю? Но никто не приходил, никто не спрашивал.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.