Я открыл глаза и протёр лицо. Мы были в каком-то полуподземелье. Прямо рядом с Барсиком стоял стол для еды, пара стульев и большое мягкое ложе. Окошко было одно и небольшое, а само подземелье освещалось одинокой колбой со светом. Но к слову сказать, всё было чистым и прибранным. На полу ни соринки, стены побелены, а стёкла вымыты до того, что их почти не видно.
– Где мы?
– В моём склепе. Я гараж арендую. Денег на квартиру не хватает, и так жене всё отдаю. А мне, в общем-то, и не нужно. Я всё равно мёртв, я упырь. Зато это мой личный склеп. Но у тебя жилья тоже нет. Сегодня на диване поспишь, а завтра раскладушку тебе куплю. Как говорится, чем богат, тому и рад, – как-то тоскливо и виновато произнёс Василий.
– Я последнюю тысячу лет меж корней деревьев спал, а то и в медвежьих берлогах. А это хоромы.
– Вот и хорошо. Завтра пробежимся по претендентам на новый отряд.
* * *
Егор Соснов ходил вдоль трупа громадной чёрной многоножки, глядя под ноги и бормоча под нос, словно считал длину твари в шагах. Казалось, сейчас встанет и громко выкрикнет: «Сорок шагов или двести попугаев. А в шагах всё же она не такая большая и страшная».
Стоящий рядом Никита сопливо шмыгал носом, подхватив какую-то заразу. Он поправлял очки и фотографировал это на зеркалку. Рядом суетились люди в жёлтых костюмах биологической защиты, собирая образцы.
– Егор Олегович, – начал худощавый Никита, – вы когда-нибудь видели что-то подобное?
– Знаешь, – протянул Соснов, задумчиво глядя на создание, – я много чего повидал. И богов, и демонов, и тёмных эльфов на драконах. Один мясник чего стоит, а уж про всякую мелочь можно вообще не заикаться, но вот такое… такое – в первый раз.
– Что думаете делать?
– Ничего. Нам нужна статистика. Если это первая ласточка чего-то нового, то каждый случай необходимо тщательно классифицировать. Поэтому просматривай все доклады от охотников и каждый день отчёт. Каждый день.
– Хорошо, – кивнул Никитина и снова щёлкнул зеркалкой.
– А я попрошу Шурочку, чтоб регулярно сканировала город, – Соснов вздохнул и потёр лицо. – Будем играть по правилам ловли маньяков, пока не сузим варианты до минимума. К сожалению, только так. Поэтому без новых жертв не обойтись. И хорошо, если я ошибаюсь, но чутьё говорит, что они будут.
Глава 5. Герои по найму
– Жда?на, не убегай! – кричал я вслед супруге, которая лёгкой ланью бежала по узким улицам какого-то городища.
Деревянные срубы уходили к самому небу, оставляя только зазоры меж крышами, похожие на трещины во льду. Дома были расписаны яркими красками и пестрели бесчисленными вывесками. Сапожник, портной, скорняк, пекарь. Я знал, что именно намалёвано на струганных, причудливо резных досках, но не понимал самих буквиц, совсем не похожих на глаголицу.
Под ногами лежала утоптанная до каменного вида земля, ровня, аки скатерть на добротном столе.
– Жда?на, свет мой, постой! – кричал я в спину жене, пытаясь не отставать.
Я бежал вперёд, вслед за женой, но та с хитрой улыбкой на червонных устах ускользала прочь, заставляя протискиваться через несметную пёструю толпу горожан, словно сошедших с шумной круговерти нескончаемого ярмарочного дня. Люд разного толку преграждал путь, отчего приходилось даже распихивать в стороны силой. Иной раз они хватали меня за одёжу, и чудная ткань «спортишка» трещала. Яркий белый сарафан жены то пропадал из виду, то вновь возникал, словно поплавок на большой волне, и я рвался вперёд, чувствуя слёзы отчаяния на глазах.
– Ждана! Жданушка!
Жена звонко засмеялась и нырнула в проулок. Я за ней.
А шмыгнув в узкую щель меж домов, встал. Ибо моя родная стояла над собственным телом, присыпанным землёй, обломками горелых досок и горшечными черепками. Сие было чудным и страшным в один и тот же миг. Недвижное тело и невесомая да обворожительная в своей красоте девушка над ним. В этой щели проулка было темно, но супругу свою, источающую яркий свет, я видел отчётливо. И она уподобилась берегине, озаряющей своим сиянием бытие вокруг.
– Ты бросил меня, – с лёгкой укоризной произнесла Ждана, привстав на цыпочки и сделав полшага назад. – Я скучала по тебе.
– Я тоже скучал.
– Так пошто бросил? – подняв из-под ног тонкую лучину, спросила она.
– Ты ведь померла, – виновато ответил я, а потом шагнул к жене и взял за руку. – Но все эти годы я скучал по тебе.
Ждана снова засмеялась и растаяла дымом. Смех её при этом не умолк, а лишь только переместился мне за спину.
– Ты забыл меня. Вот и умерла.
Я поглядел на лицо трупа, изуродованное язвами ветреного мора, на застывшие черты лица, на полуприкрытые остекленевшие очи, на тонкую струйку сукровицы, текущей из краешка рта, а потом обернулся.
Та Ждана, что живая, по-прежнему держа длинную лучину в тонких пальцах, подошла к стене и ткнула перстом в странную вещицу, похожую на прибитую к срубу шкатулочку. Та звонко щёлкнула, а конец лучины ударил по глазам ярким желтоватым светом, словно гвоздь, вынутый из жаркого горна кузнеца. «Выключатель, – прошептал незримый толмач. – Электричество».
– Я не хотел тебя бросать, поверь, – немного смутившись, ответил я.
Но неужто сие есть сон, и я сплю? Должно быть, сон. Ждана увидела мои терзания и улыбнулась. Она подняла свободную руку и дотронулась до похожей на грушу склянки, и не помню я, что висела сия вещица здесь ранее на тонкой белой бечёвке. Не было её. Значит, сон.
Склянка осталась в пальцах жены, и она снова заговорила, но уже другим голосом, сильным и властным, добрым и покровительствующим. Голосом лесной девы. И даже очи позеленели, став не Жданиными.
– Ты обещал помнить нас, Ярополк.
Дева сорвала склянку, как перезрелое яблоко с ветви, и стряхнула в неё свет с кончика лучины. Хрустальный звон, рождённый прикосновением деревянной щепы до края склянки, повис в воздухе, словно комариный писк, и всё никак не хотел пропадать. А Ждана подошла ко мне.
– Ты будешь охотиться на нас, но не забывай, что ты сам один из нас.
Дева тоскливо вздохнула, вложила мне в руку склянку, наполненную светом и теплом, а потом потянулась и поцеловала в губы.
– А коли обещаешь, то у меня для тебя подарок будет.
– Обещаю, – произнёс я и открыл глаза. Надо мной висела искрическая лампа, точь-в-точь как та, что была во сне. Я вздохнул и поднял руку, покутив запястьем, словно пытаясь намотать на пальцы лучики света. – Не забуду, – тихо повторил я, до сих пор ощущая исходивший от Жданы запах лесных трав, сырого мха и еловой смолы.
А на губах остался вкус спелой костяники.
Я повернул голову. По приезду Вась Вась увалился в открытом автомобиле, в самом его нутре, и ныне храпел на весь склеп богатырским храпом, промолвив напоследок, что вампиры должны спать днём, а ночью бдеть.
Я лежал на мягком ложе, названном им диваном, и долго смотрел в свод рукотворной пещеры, освещённый бутылкой с приручённым светом. Этот свет светил в каждом доме и каждой собачей конуре, и посему он был первым же, о чём следовало полюбопытствовать, чтоб не казаться дремучим неучем.
Сон пропал, оставив после себя лёгкую тоску, но лампа в руках лесной девы была неспроста, и оттого величайшее любопытство толкало на дивные измышления. Я встал с дивана и бесшумно, аки лесной зверь, подошёл к Барсику. Вась Вась сморщился во сне и пробормотал неразборчивую скороговорку, а когда смолк, опять начал храпеть. Спрашивать у него про это неведомое электричество расхотелось, и я поглядел на лампу. Я должен уразуметь всё сам.
Дверь в гараж-склеп оказалась не заперта, и я, чуть слышно скрипнув петлями, вынырнул в ещё более тёмную пещеру, где таких дверей было множество. Как назло, мой незримый толмач молчал. Его тоже нужно будет допросить, но не сейчас. Сейчас он должен привыкнуть ко мне, довериться. Ну, я так разумею.
Где-то в глубине слышались голоса, и я решил дойти до людей, чтоб спросить дорогу. А куда мне самому хотелось? Да туда, где склянки со светом продаются. Там и узнаю правду о том, как добывают искричество и как его пользуют.
Я шёл в полутьме, а голоса приближались, разлетаясь гулким эхом от каменных стен.
– Твою мать, Лёша, крепче держи.
– Михалыч, выскользнуло.
– Руки корявые, вот и выскочило. Дай ключ на двенадцать.
