Папина дочка

Капли грузно падали на подоконник, увязая в грязном, напитавшемся талой водой снеге. Чёрные остовы деревьев за окном облепили вороны. Пронзительными криками гнали они зиму прочь, но та едва ли намеревалась отступать. В предсмертной агонии тлела она копотью на сыром асфальте, мокрой безжизненностью на холодной истощённой земле и свалявшимися комьями по закоулкам. Обшарпанный унылый город погряз в смоге и тумане, и лишь редкие одинокие путники бессмысленно торопили по улицам, ёжась от осточертевшей мороси. Да ещё суетливые машины где-то вдалеке огрызались раздражёнными сигналами…

«Какая дыра! – в пасмурности с низким титаново-серым небом могло посоревноваться разве что моё настроение. – Чьей злою волей занесло меня в это проклятое место? Или более, быть может, нет нигде отрады в потерянном бесцветном мире?»

Поразмыслив, я записала последнюю строчку. Она мне понравилась. Я погрызла кончик карандаша, силясь улучить подходящую рифму, уловить ритм вибраций души. Потом, перебирая слова, опять отчаянно уставилась в окно. Когда, наконец, фразы вальсом понеслись в голове, меня неожиданно окликнул исполненный язвительной желчи голос учительницы.

Я даже толком не расслышала, что она сказала. Да и стоило ли? Наверняка очередную банальную грубость, поскольку по классу прокатилась волна безрадостного злобного смеха. Ей было невдомёк, что приземистые шаблонные замечания, коими она имела обыкновение привлекать к себе внимание, настолько набили оскомину, что следовало бы задуматься о выборе профессии. Преподавание, а тем более литературы, вряд ли могло оказаться по силам столь ординарно мыслящей личности, если по отношению к ней вообще допустимо было употреблять благородное слово «личность».

– Я, кажется, к тебе обращаюсь!

– Кажется – креститься надо, – пробурчала я под нос в тон ненавистнице приевшимся штампом. Кто-то, не сдержавшись, сдавлено прыснул. К сожалению, большинство сверстников, если не все, были в той же мере непреодолимо глупы и бесполезны. И я, увы, во многом не отличалась от них…

– Ты что-то сказала, милочка? – убила бы её за эту «милочку»!

Тем не менее, требовалось встать. Я бросила печальный взгляд в окно. Безумный танец поэзии остался далеко позади, в неукротимом беге умчался за туманный край горизонта. В голове стало пусто и гулко. Я потупила взор, беззастенчиво рассматривая собственные пальцы.

– Напомни-ка, что я только что сказала.

Я в надежде осмотрелась по сторонам, но никто и не подумал прийти на выручку. Шакалы почуяли потеху и теперь в ожидании замерли. Мыслимо ли было ожидать иного?

– Возможно, ты всё знаешь и тебе неинтересно?

«Удивительная прозорливость!»

– Почему молчишь, Корош? Неужто язык отнялся?

– Нет.

– В таком случае я тебя внимательно слушаю!

Я немотствовала, изучая надписи на парте, узор на линолеуме, даже в коей-то веки ненароком заглянула в учебник. А что мне, собственно, оставалось делать? Воцарилось гробовое молчание – так, кажется, принято говорить в подобных случаях. Что же, явись оно и впрямь гробовым, я не склонна была бы возражать, да вот только эти назойливые взгляды и смешки…

«Придурки!»

Тишина невыносимо и опасно затягивалась. Обычно такие ситуации, уж коли имели место, влекли за собой куда более динамичную развязку: положительную или отрицательную – в зависимости от настроения педагога. Сегодня же, надо полагать, расположение духа у неё было просто отвратительным… как, впрочем, и у меня.

Я нервно помялась с ноги на ногу и подняла глаза, вспыхнувшие дерзким огнём:

– Можно выйти?

Класс обрушился смехом, стоило ли сомневаться? Я знала, что это прозвучит глупо, но слишком низко было и дальше краснеть под выжидающими, алчущими зрелища взорами юного шакалья. Мне стало противно до омерзения, и потому, подхватив рюкзак, я под всеобщее улюлюканье стремительно направилась к выходу. Кажется, учительница кинула вслед что-то гневное, но это более не имело ровным счётом никакого значения.

Я прогуливалась неспешно пустынными коридорами, прислушивалась к собственным шагам и голосам в аудиториях. Во истину была какая-то магия в том, чтобы вот так наблюдать за школой – вроде бы и изнутри, но при этом оставаясь вне происходящего. Я казалась себе одиноким призраком, скитальцем вечности, потерянной душой… Это было безумно романтично!

Единственное, что изрядно изводило, так это то, что пропало в небытие ещё одно потенциально прекрасное стихотворение, исполненное тоски и самоотверженной боли заблудившегося в водовороте будней девичьего сердца. Всё остальное было безразлично, по крайней мере, пока… или мне только хотелось верить в это?

О том, чем мой проступок грозил вылиться в дальнейшем, гадать не имело смысла, ибо ничего хорошего это не предвещало в любом случае, а всякой дряни и без того хватало сполна.

Пожелалось всплакнуть. Но слишком простодушно, неосторожно было бы лить слёзы сейчас. Пускай причина мокрого настроения состояла вовсе не в том, что произошло, однако мало ли что мог вообразить себе кто-либо из знакомых, попадись он волею случая по пути. Об этом не стоило забывать.

Я с досадой пнула ногой батарею, рюкзак свалился с плеча. Бессильная злоба… Увы и ах!

Постепенно становилось уж как-то совершенно паршиво, поэтому я решительно направилась к заветной двери, единственному месту в школе, где мне всегда нравилось бывать.

Вот она, Кати, златовласый ангелочек, внимательно уставилась в тетрадку и аккуратно выводит своими маленькими ручонками непослушные буквы. Любимая младшая сестрёнка – радость и отрада моей никчемной жизни. Она – это нечто! Более нежного, доброго и восхитительного создания, верно, не сыскать во всей Вселенной.

Я негромко окликнула и помахала ей. Она сразу же расплылась в очаровательно искренней улыбке, но потом, опомнившись, смущённо отвела взгляд. Кати – умница, она прилежно относится к учёбе и никогда не шалит.

«Да уж, её бы никогда не выдворили с урока…»

В этот самый момент дверь перед моим носом внезапно захлопнулась, я шарахнулась назад и наткнулась на чьё-то пышное, пропахшее потом и дешёвым парфюмом, тело.

«Только её здесь не хватало! Вот это так удача».

Я обернулась и в невольном отвращении попятилась в сторону.

– За что, Корош, на этот раз тебя выгнали из класса?

– Меня не выгнали… я сама ушла.

– Стало быть, прогуливаешь?

Я промолчала, злобно сверкнув глазами.

– По-моему, самое время снова повидаться с твоими родителями, Лита.

– Не надо.

– А давай ты не будешь указывать, что мне делать, хорошо? – внезапно импульсивно отреагировала директор. День сегодня не задался явно у всех…

– Да иди ты, – растерянно огрызнулась я. Едва слышно, но, к сожалению, несколько громче, чем следовало допустить.

– Что?!

Толстуха угрожающе надвинулась. Ах, бедные мои ушки, как говаривал Кролик из «Алисы в Стране чудес»! Я брезгливо отмахнулась, увернулась от её цепких рук и бросилась прочь по коридору.

– Иди ты! – повторила я в отчаянии, обернувшись перед тем, как угол скрыл от меня её отвратительную физиономию. Можно было не сомневаться, теперь меня ждали действительно серьёзные неприятности!

На оставшиеся уроки я не пошла. Это было ни к чему. В любом случае.

Если повезёт, застану дома отца. С ним объясняться куда проще. По крайней мере, не станет наказывать. Почитает немного нотации. Скажет, что я уже большая девочка, и должна вести себя надлежащим образом, что обязана нести ответственность за собственные поступки. Я чего-нибудь пообещаю взамен, и инцидент будет исчерпан. После этого можно запереться в комнате и не выходить оттуда хоть целую вечность!

«Может быть, она не станет звонить хотя бы сегодня? И без того слишком уж отвратный денёк выдался, – подумала я с наивной надеждой. – А завтра, кто знает, вдруг фортуна улыбнётся, и весь этот паскудный мир покатится в тартарары…»

Последнее время я частенько грезила концом света. Буквально лелеяла эту противоестественную фантазию. Насколько что-то в таком духе могло бы облегчить мои каждодневные мучения! Даже если не мгновенная смерть всего и вся, а, предположим, тотальный хаос гибнущего мира, который испивает чашу апокалипсиса, – всё какое-то разнообразие. Что-нибудь, чтобы взорвать к чертям эти опостылевшие серые будни!

Я припомнила школу, бессмысленную вереницу скучных уроков, опротивевшие физии преподавателей и одноклассников. И это, о ужас, практически всё, что составляет мою никчемную жизнь…

«Какая гнусность! Когда же всё это, наконец, оставит меня?»

Упиваясь декадентскими размышлениями, я незаметно оказалась перед дверью квартиры. Последнее время язык как-то не поворачивался называть это место «домом». Озадачено хлопая ресницами, я долго разглядывала чёрную с синевой дерматиновую обивку, будто никак не ожидала увидеть перед собой нечто подобное. Несмело приподняла руку, чтобы позвонить, но на полпути та словно отнялась.

«Чёрт!» – хотелось развернуться и убежать, или провалиться сквозь землю. Было бы куда бежать… или провалиться. Я покрутилась на месте, помялась с ноги на ногу, потом достала ключи и тихо, словно тайком, принялась за замок.

Когда я оказалась в прихожей, запах чего-то жарящегося дал понять, что одними нотациями сегодня не обойдётся…

«И чего это она так рано? Неужто никому больше не интересна её дрянная косметика?»

– Здравствуй, Лита! – мать вышла из кухни и облокотилась на косяк двери, наблюдая, как я разуваюсь. Она не переоделась, видимо, пришла недавно, только накинула передник поверх несколько вызывающего, но элегантно скроенного, делового костюма. Тон её был ровным и как всегда учтиво холодноватым.

«Неужели она ничего не знает?»

Это слегка обнадёжило.

– Как дела в школе?

Меня передёрнуло. Я наиграно беспечно и потому несколько неловко пожала плечами. Мне не хотелось смотреть ей в глаза. К счастью, был повод отвернуться – я сняла куртку и повесила в шкаф.

– Ты сегодня рано. Что-нибудь стряслось?

– Вовсе нет, просто отменили пару уроков, – я направилась в свою комнату. До спасительной берлоги оставалось три шага… два…

– Лита, постой!

«Дьявол! А ведь всё так замечательно шло».

Я обернулась. Мать подбоченилась и выжидающе уставилась на меня. Я ещё раз мысленно выругалась. Теперь это надолго. Отступила назад влево и опёрлась спиной о стену.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

«И почему взрослые всегда используют эти проклятые уловки, когда разговаривают? Лучше бы назвала меня падалью и выложила всё начистоту!»

– Мне нечего рассказывать тебе, мам.

Её лицо осунулось, потемнело, медленно наливаясь гневом. В какой-то миг даже показалось, что она вот-вот бросится на меня, но мать никогда не снисходила до рукоприкладства. Всегда в таких случаях поручала исполнение приговора отцу, а он ненавидел это дело чрезвычайно и потому никогда не злоупотреблял.

– Неужели? А ты меня не обманываешь?

– Нет, – стоило ли делать эту последнюю бессмысленную попытку?

– Я слышала сегодня совсем другое…

– В таком случае, зачем спрашиваешь, если сама всё знаешь? – я развернулась, чтобы быстро ретироваться в заветное лоно логова, но не успела – она с нажимом окликнула меня.

– Как долго это будет продолжаться, Лита? Что вообще с тобой происходит? Почему ты стала избегать меня?

Слишком много сложных вопросов. Перегрузка информационных каналов. Дальше можно не слушать. Полился поток обвинительных уничижающих речей. Даже когда она, казалось бы, по-настоящему, спрашивала, прерывать монолог ни в коем случае не следовало. Я знала это наверняка. Отсутствие ответов злило её, однако, по опыту, лучше было молчать. Просто разглядывать цветы на ковре или поднявшиеся обои у плинтуса. Всё равно, лишь бы скоротать неприятные минуты.

«И на что только уходит драгоценное время моей молодости? Ничего стоящего с тех пор, как помню себя. Тлен во плоти, да и только!»

– А что это горит у вас, барышни? – жизнерадостно спросил отец, входя в квартиру с огромным пакетом в руках. Ещё еда. И как мы только успеваем всю её жрать? Безумие!

«Человек – настоящий комбинат по переработке продуктов в отходы. Вопрос в том, кому же там наверху столько дерьма понадобилось?»

– Ёлки-палки! – переполошилась мать и мигом рванула на кухню.

Я воспользовалась удачным моментом и по стене скользнула за дверь.

– Стой, Лита, я с тобой ещё не закончила!

Я провернула защёлку и, обхватив голову руками, завалилась на так и несобранную утром постель. Можно было выдохнуть.

«Теперь пускай ярится. Глядишь, перебесится до завтра».

Послышался грохот посуды и тяжёлые шаги матери.

– Сейчас же выходи, паршивка!

– Милена, оставь девочку в покое. Что тут у вас произошло?

– Не вмешивайся, Герман! Кто-то же должен в этой семье детьми заниматься.

– По-твоему, я ничего не делаю?

– Только не надо рассказывать о том, как тяжело ты работаешь на своей проклятой станции! Другие тоже работают…

«Бедняга, достанется же ему теперь! Закрыл амбразуру собственным телом – героический поступок. Пять баллов!»

Я перевернулась на живот, подняла с пола глянцевый журнал и принялась листать, не особо вдаваясь в суть, скорее, просто для успокоения.

«Всё равно как-то нехорошо с отцом получилось…»

Тем более, что последнее время они ссорились едва ли не каждый день. Это началось с полгода назад, когда мать принялась продавать эту свою косметику. Небось, нашла там кого-то на стороне, какого-нибудь менеджера среднего звена… Об этом не хотелось даже думать. Омерзительно было представлять, как чужие волосатые руки лапают твою мать, как её губы касаются чьих-то ещё. А потом ими же она целует меня! Я передёрнула плечами и свернулась калачиком на постели.

Упрямое чувство вины не уходило.

«Да причём тут я! Они всё равно бы поссорились – не сейчас, так к вечеру…»

На кухне в дело пошла посуда.

«С такими темпами скоро будем есть из пластиковых тарелок».

Я тяжело вздохнула.

«Надеюсь, они не забудут встретить Кати из школы…»

***

– Слушай, вчера Брюс налакался так, что… – ребята без умолку трещали о всяких безделицах. Забавно, темы их бесед можно было без труда перечесть на пальцах одной руки, однако каждый день привносил что-то новенькое в копилку бессмысленных бесконечных полилогов. Собственно, поэтому я и не прочь была послушать их, невольно восхищаясь пороком словоблудия, хотя сама говорила редко и неохотно.

– Курить будешь, Лита?

– Нет, – от ядовитого кисло-горького привкуса никотина уже першило в горле. Лучше бы попить кто-нибудь предложил. Впрочем, перемена близилась с неумолимостью асфальтоукладчика, и потому невольное самоистязание бездельем на школьной площадке возможно было без опасений прервать походом в уборную. Леденящая до боли в зубах вода из-под крана – именно то, чего я желала сейчас превыше всего.

«Кроме мира во всём мире, конечно», – добавила я с сарказмом и улыбнулась собственным мыслям.

Ребята приняли гримасу на свой счёт и застрекотали с удвоенным энтузиазмом. При этом они то и дело косились на меня, ища поддержки и одобрения.

«Сколь мало требуется для неокрепшего сознания… Что же, по крайней мере, не скажут потом, что я их совершенно игнорирую».

От сидения на покрышках пятая точка замлела ещё сильнее, чем обычно бывало за партой. Следовало срочно спасать свои булочки!

– Я пошла.

– Эй, Лита, ты куда? Посиди с нами ещё немного!

Сегодня я решила задержаться в школе, вернее, сходить-таки на последний урок, чтобы потом забрать Кати. Обычно я с нетерпением ждала этого дня всю неделю, когда ни у отца, ни у матери не было возможности встретить её. И сейчас, всякий раз поглядывая на часы над доской, на обороте тетради выводила изящный профиль детского личика, столь близкого и дорогого. К счастью, никто не тревожил меня, и за это я безмерно благодарила небеса!

Я почти закончила рисунок, когда долгожданный звонок громогласно возвестил окончание урока. Сдавать самостоятельную работу не стала – математика не мой конёк. У меня вообще были проблемы с этими «коньками»… Класса с пятого, наверное, когда учёба перестала казаться потешной игрой, или годом позже, когда она окончательно осточертела.

«Что с меня взять, когда и взять-то нечего», – я ехидно улыбнулась.

К заветной двери шла перебежками. Детвора шныряла где-то на нижнем ярусе, так и норовя сбить с ног. Коридор полнился шумом и звенящим духом неукротимой детской энергетики.

Она заметила меня в самый последний момент, когда я присела, чтобы принять её в свои объятия. Кати без промедления бросилась на шею, обхватив ручонками с такою силой, что глаза покатились из орбит. Она любила меня, и это, пожалуй, было единственным, что несло утешение и давало силы влачить дальнейшее существование.

– Ты опять курила? – спросила она с укоризной.

– Совсем чуть-чуть, – соврала я, с нежностью поглаживая золотистые локоны. Под её строгим взором глаза мои продолжали лучиться лаской и заботой.

– Ну и будет же тебе, если мама узнает!

– Но ведь ты ей ничего не расскажешь?

Кати презрительно хмыкнула, сделав вид, что обиделась самому факту подобного вопроса.

Я помогла ей одеться, и мы, крепко взявшись за руки, нырнули в сумерки суетливого города, ожившего вечерним часом пик. Шли неспешно, разглядывая огни приевшихся реклам, пёстрые витрины магазинов и вечно озабоченных двуногих. Полной грудью дышали ещё прохладным, но уже каким-то обворожительно-возбуждающим, трепетным весенним воздухом. Читая объявления на стенах и фонарных столбах, знакомые названия улиц, Кати неустанно голубила мой слух переливами детского голоска. Казалось, она знала, что это именно та музыка, которой я всегда безотчётно отдаю предпочтение, и потому не смолкала ни на мгновение. В этот момент я была по-настоящему счастлива!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.