Посмотри, наш сад погибает

© Ульяна Черкасова, текст, 2023

© ООО «РОСМЭН», 2023

Пролог

Рдзения, Старгород

569 г. от Золотого рассвета, месяц травень

– Все сказки начинаются похоже: с чудовища. Поверь мне, я рассказал сотни и сотни сказок, я точно знаю. Жили-были добрые люди, не тужили, и вдруг налетела беда: буря, крылатый змей, чудище или даже сама смерть, а славный молодец или славная девица отправились в дальний путь, чтобы побороть это чудище.

Стол был липким, а пиво тёплым. От Вадзима разило чесноком, салом и потом. Он сделал глоток, поморщился и поднял загорелую по локоть руку.

– Эй, хозяин! Ты мне вместо пива мочу какую-то налил. Принеси холодного пива!

Пожилой пузатый хозяин корчмы «Весёлый кабанчик» посмотрел на него недовольно и махнул рукой девчонке-подавальщице. Вадзим отодвинул кружку на край стола, взял из миски кусок сала и принялся медленно, смакуя, посасывать. На Белого он не смотрел.

– Так что, да, это порядок такой сказочный: должно быть чудовище.

– Это ты намекаешь, что я – чудовище?

– А-ха-ха! – оскалился Вадзим. – Сам, значит, понимаешь? Да, Белый, ты настоящее чудовище, отличное просто. Я про тебя однажды сказку сочиню или даже целую песню. Смотря как пойдёт.

– И о чём будет эта сказка? – Белый невольно потёр левое запястье.

Руку жгло от двух свежих заказов, и рукав, несмотря на свежую повязку, покраснел от сочившейся крови.

– О Белом Вороне и… да хоть яблоневом саде. Я тебе так скажу: лойтурцы жуть как любят складывать песни о всяких воинах, которых зовут Белыми. Обычно, правда, это какой-нибудь Белый Волк или Белый Медведь, но Белый Ворон тоже пойдёт. Ты вообще подходишь для того, чтобы стать героем песни: волосы белёсые, глаза как молоко, даже нос, – он ткнул перед собой жирным пальцем, и Белый невольно отстранился, отчего лавка под ним покачнулась и стукнула ножками об пол, – сломанный, как раз похож на клюв.

– Не сломан у меня нос, – скривился Белый. – Он с рождения такой.

– Уверен? – Вадзим пригляделся с недоверием. – Похоже, что сломанный.

– С рождения, я тебе точно говорю, – голос у Белого был хриплым, сонным. Он придвинул миску с кашей и принялся есть. – Ну что, будем обсуждать мой нос?

К их столу подошла подавальщица и грохнула кружкой так, что пиво расплескалось.

– Вот, – сказала она. – Прямо из погреба. Холоднее, чем твоя бабка в могиле.

– Ты мою бабку не тронь, красавица, – возмутился Вадзим, скаля удивительно белые для его возраста зубы. – А то я про твою расскажу тако-ое…

– Лучше расскажи, когда заплатишь за еду и постой, – отрезала девушка. – Отец не будет вечно кормить тебя за простое спасибо.

– Завтра вечером, красавица, завтра.

Вадзим почесал щёку, ещё больше взъерошив бороду.

– Приведи себя в порядок, – брезгливо поморщилась девушка. – Если будешь выступать в таком виде, весь народ распугаешь.

– Не-е, – протянул Вадзим с таким видом, точно его вот-вот стошнит. – Выступать я не буду. По крайней мере, не завтра.

Медленно подавальщица потянулась к кружке с пивом, но Вадзим перехватил её руку.

– Отдай, – процедила девушка.

– Нет, – надулся Вадзим. Тёмные глаза зло сощурил. Он отпил из кружки и облегчённо вздохнул: – Вот он за меня заплатит. Мы с ним друзья.

– Мы не друзья, – хмуро поправил Белый.

В тёмных глазах Вадзима читалось нечто похожее на обиду.

– Но ты всё равно за меня заплатишь. Половину точно. Ещё половину заплачу сам, когда мне станет лучше.

Девушка повернулась, оперлась рукой на стол и окинула Белого внимательным взглядом. Всё подметила: и перстень, и калиту на поясе, и кожаный дублет, шитый явно за немалые деньги.

– Ты за него платишь? – уточнила она.

– Я плачу ему, – черпая ложкой кашу, холодно ответил Белый. – А он уже пусть разбирается с вами.

– Кхм, – она поджала губы. – Ла-адно, Вадзим, пей своё пиво. Но пока не заплатишь хотя бы половину, больше тебя кормить не будем. И гусли твои я лично разобью на мелкие щепки.

Вадзим скорчил злую морду.

– А смысл тебе, Милка, мои гусли бить? Без них я вовек не расплачусь, – сказал он, но гусли всё-таки придвинул поближе к себе, подумал и вовсе положил с другой стороны стола.

– Не поверю, красавица, что ты сможешь выставить меня на улицу.

Мила медленно склонилась над столом.

– А ты проверь, – недобро щурясь, сказала она. – А ты, – ткнула она пальцем в Белого, – заплати ему. Он должен моему отцу кучу денег.

Наконец она ушла. Белый проследил за ней взглядом без особого любопытства, подмечая торопливую походку и резкие движения.

– Так за что я тебе должен заплатить? – спросил он, зачерпнул со дна миски остатки каши, доел её и положил руки на стол, приготовившись слушать.

– За сказку о чудовище. – Вадзим на весу отрезал неровный ломоть хлеба.

– И яблоневом саде, – напомнил Белый.

– И о нём тоже.

Говорить о деле Вадзим явно не спешил, и Белый начинал раздражаться.

В «Весёлом кабанчике» с утра было людно и шумно, и это не казалось удивительным: стоял он совсем рядом с Красными воротами, через которые проезжали повозки на Совинский тракт. Многие останавливались, заходили посидеть на дорожку или, наоборот, отметить прибытие в Старгород.

Белого толпа раздражала, и он мечтал поскорее уйти.

– Рассказывай, Вадзим, не тяни, – попросил он.

– Я устал. Топал от самого Твердова…

– Тем более говори покороче. И без этого твоего сказочного, – он покрутил кистью руки.

– Как хочешь, – гусляр выглядел обиженным. – Без этого так без этого.

– При чём тут Буривои?

– Как ты догадался? – Вадзим чуть не поперхнулся пивом, капли потекли по тёмной бороде.

– А кто ещё в Старгороде известен своим садом? Они так им кичатся, будто он из золота сделан.

– Тут дело не в золоте, а в том, что во всём Старгороде ни у кого даже репа толком не растёт, всё везут издалека, а у Буривоев сад чуть ли не каждый год плодоносит.

– И?

– Говорят, это потому, что они город основали. Сама мать сыра земля их благословила.

Белый с сомнением хмыкнул. Были боги на этом свете, которые от него, Белого, отреклись ещё при рождении, и мать сыра земля стала первой из них.

Вадзим ещё глотнул пива и наконец приступил к рассказу:

– В общем, речь действительно о Буривое…

Белый придвинулся, перегибаясь через стол:

– Что с ними?

– О, ты не слышал? – хмыкнул Вадзим. – Кажимеж Буривой, кажется, вступил в торговую войну.

– Так все в Старгороде в неё вступили, – пожал плечами Белый. – Что с того?

– Буривой, – Вадзим заговорил тише, – теперь на стороне Златоборска.

– Да ладно?

Корчма гудела, точно улей. Без конца хлопала входная дверь, гремели горшки и кружки, стучал топорик в руке хозяйки, тихо ворчала печь, и люди галдели без умолку.

Вряд ли кто-то мог их услышать, но Вадзим всё равно перешёл на шёпот:

– У Буривоя остался только младший сын, двое старших утонули во время ледохода, когда ратиславцы попытались прорваться. А у князя Вячеслава Окаянного есть дочь, как раз ровесница мальчишке. И Буривой с Вячеславом договорились породниться через детей.

– Ага, – протянул Белый. – И что от меня требуется?

– Ничего особенного. Просто нужно сделать так, чтобы у Буривоя не осталось наследников вообще.

Но знаков на запястье Белого было вырезано не один, а два. Значит, дело не только в мальчишке.

– Так нужен только сын или все дети Буривоя?

– А детей у него осталось всего двое: сын и дочь.

– Да раз плюнуть. – Белый облизал губы в предчувствии сладкого вкуса посмертков.

Он сильнее впился ногтями в грязную столешницу. Губы невольно растянулись в лёгкой улыбке. Это будет быстро и просто.

– Но лучше поторопиться: девчонку давно посватали какому-то скренорцу из Ниенсканса, и как раз завтра утром она уезжает. Её тут всем городом провожать будут. Нежелательно, чтобы она добралась до жениха. Он, говорят, знатный воин и может помочь своему тестю, послать людей на помощь…

– Как всё удачно сложилось, – хмыкнул Белый. – Но неужели нельзя было меня раньше нанять? Кто такой умный тянул до последнего с заказом?

– А кто оплатит заказ, тебя не касается, – Вадзим взял кружку, осушил её и вытер пивные усы. – Просто убей девчонку с мальчишкой и возвращайся завтра вечером ко мне.

– Сколько?

– Три тысячи.

Белый редко показывал чувства, но на этот раз не смог скрыть удивление.

– Три тысячи? – хрипло переспросил он. – Золотом?

– Три тысячи золотом, Белый, – довольно улыбнулся Вадзим. – Четверть мне, сам понимаешь. Но всё остальное твоё.

– Звучит сказочно прекрасно. Что, никакого подвоха?

– Никакого подвоха, – заверил гусляр.

Белый достал из калиты пару серебряных монет с чеканной совой, положил на стол.

– Расскажи-ка побольше про этого Буривоя и его сад.

Глава 1

Умер покойник

В среду, во вторник,

Пришли хоронить —

Он из окошка глядит.

Рдзения, Старгород

Месяц травень

Велга распахнула ставни, и перед ней раскинулось цветущее яблоневое море. Белые волны слегка покачивались на ветру. Буйно расцвёл сад, и казалось, можно было нырнуть в это море и утонуть в сладком яблоневом духе.

Подул ветер, развевая длинные кудри Велги. Она облокотилась о подоконник, прищурилась, подставив лицо солнцу.

Как грустно было любоваться цветением родительского сада в последний раз. На севере, где жил её жених, вряд ли весна бывала так же прекрасна. Матушка часто вспоминала свои родные края и говорила, что край тот суров и мрачен.

Впрочем, у Велги были весомые причины стремиться подальше от людного, богатого Старгорода на недружелюбный север.

– Господица, – окликнула её Бажена, – матушка тебя ждёт.

– Да, сейчас, – Велга приоткрыла глаза, но даже не оглянулась. – Ещё немного.

Она увидела мелькнувший рыжий хвост между ветвями и услышала звонкий лай. Собака побежала через сад к частоколу. Там по тропинке прогуливался отец вместе с гостем.

Оба заметили Велгу. Отец помахал рукой, гость почтительно поклонился.

– Отец меня зовёт, – Велга обернулась наконец к Бажене.

– Велга, – с укором произнесла нянюшка. – Госпожа Осне уже давно тебя ждёт.

– Да-да, сейчас, – неохотно отозвалась Велга, глянула с тоской на цветущий сад. – Я скоро приду! – выкрикнула она в окно.

Нетерпеливо ёрзая, Велга позволила нянюшке заплести волосы в длинную косу.

– Поторопись, Бажена, – поджала Велга губы, будто не сама тянула время.

С улицы доносился звонкий лай, и невыносимо хотелось убежать из шумного дома в сад и провести последний день с отцом.

– Сапожки, господица, сапожки, – напомнила нянюшка, когда Велга радостно соскочила с места и кинулась к двери.

– Ох, давай скорее! – нетерпеливо притопнула девушка, обулась и выскочила из ложницы.

В усадьбе Буривоя было шумно. От нижних клетей до самой горницы звучали голоса. Видано ли: из дома наутро должны были уехать сразу оба наследника, а вечером обещали справить пир.

– Да озарит Создатель твой путь, господица Велга, – дорогу ей преградил Данила. Он был такой здоровый, что заслонял собой весь проход, зато легко в одиночку тащил её, Велги, сундук. – Вот вещи твои несу в повозку, – он улыбался так широко, что можно было пересчитать все зубы. Тёмные глаза прожигали Велгу насквозь. – Это… в общем, даже не верится, – он всё ещё пытался улыбаться, только в тихом голосе сквозила грусть.

Велга попыталась обойти Данилу, только ничего не вышло, и она вжалась в стену, пропуская его вперёд на лестницу.

– Во что тебе не верится?

– Что ты уже уезжаешь, господица. Как-то… даже не верится, что уже пора прощаться.

Она порадовалась, что руки у Данилы были заняты. Он мог и полезть обниматься к господице.

– Ещё не пора, Данько. Завтра поутру придёт пора. Не провожай меня раньше времени.

– Ага.

– И не плачь, – Велга заметила, что глаза у юноши были на мокром месте. – Что ты, в самом деле? Я же не умираю, а замуж выхожу.

– Ты, господица, – произнёс он с придыханием, явно едва сдерживая нахлынувшие чувства, – будешь теперь далеко, а это, считай, то же самое.

Он обернулся, пытаясь разглядеть Велгу, и не заметил Муху, которая поднималась по лестнице.

– Куда, остолоп?! – взвизгнула Муха и пригнулась, чтобы увернуться от сундука. – Вот же медведь неповоротливый.

– А? Ой! Муха, прости, – Данила закрутился на месте, замотал огромным сундуком с кованными углами. Девушки отскочили от него в разные стороны.

– Кто только додумался его в дом пустить? – выгнула бровь Муха. – Ему бы на конюшне за лошадьми ухаживать.

– Пожалей лошадей, Муха, – хихикнула Велга. – Он переломает им хребты.

– Чего вы? – надулся Данила. – Я же осторожно.

– Пожалуйста, Данько, – протянула сладким голоском Велга, – отнеси этот сундук в повозку и не сломай. Там мои любимые наряды.

Пунцовый от смущения холоп начал спускаться. Девушки, взявшись за руки, прошли к покоям хозяйки. Велга рядом с Мухой чувствовала себя почти неловко. Раньше они обе были худощавые, юркие, лёгкие, но последние годы их изменили, и Муха вдруг вытянулась, стала высокой, статной, а Велга так и осталась крошечной.

– Спорим, Данько завтра разрыдается, когда мы будем уезжать? – хмыкнула Муха.

– А ты нет?

– Не дождёшься, – она улыбнулась, храбрясь, но не смогла скрыть тоску: – Если только потом, когда выедем за ворота, чтобы он не увидел.

Они остановились у двери, всё не разнимая рук.

– Я уже скучаю по дому, Велга.

– Как я и сказала, можешь остаться, если хочешь. Я уговорю родителей. Но ты мне нужна будешь там.

– Ну уж нет, – помотала головой Муха, точно отряхиваясь от печальных мыслей. – Мне, может, тоже хочется замуж за какого-нибудь северянина. Вряд ли, конечно, там все хлопцы как Ярополк Снежный… – она мечтательно закатила глаза, и Велга тоже не удержалась, вздохнула, вспоминая песни, что гусляры пели о великом князе.

– Ладно, я пойду, – неохотно пропищала Велга и толкнула дверь в покои родителей. – А то как вспомню про Снежного князя, и…

– Ох…

– Да-а-а…

– О чём вы там вздыхаете? – раздался холодный голос матери из-за приоткрытой двери.

Слышно было, как Муха, хихикая, убежала прочь.

Велга прикрыла за собой дверь, задержалась у порога. В покоях ярко светило солнце, ставни оказались широко распахнуты, из них открывался вид на благоухающий сад.

Госпожа Буривой расчёсывала волосы Кастусю, а тот вертелся и всё пытался вырваться.

– Да озарит Создатель твой путь, матушка, – легко поклонилась Велга.

– Доброе утро, родная, – на мгновение отвлеклась мать и случайно дёрнула запутанную прядь, отчего сын громко ойкнул. – Сиди смирно. – Она положила руку с длинными, унизанными перстнями пальцами ему на плечо.

На полу, так же непоседливо елозя, как и Кастусь, лежала мартышка. В передних лапах у неё был царский орех, задними она дрыгала в воздухе. Заметив Велгу, мартышка вскочила, радостно загугукала на свой чудной манер и ловко взобралась девушке на плечо.

Велга погладила мартышку по медной шёрстке, а при виде брата скривилась. Он в ответ показал ей язык, отчего девушка вспыхнула и тоже показала язык.

– Велга, не веди себя как ребёнок, – даже не взглянув на неё, привычным ровным тоном сказала мать. – Константин, сиди смирно и дай себя расчесать. Тут колтун. Ты же не хочешь, чтобы собственная невеста подняла тебя на смех? Приедешь в Златоборск, а у тебя волосы в колтунах, как у дворовой псины.

– И все решат, что у него лишай, – добавила Велга.

– Сама ты лишай!

– Это ты лишай! – вспылила девушка.

Мартышка на её плече испуганно пискнула и спрыгнула на пол, схватила обронённый орех и утащила в дальний угол.

– Хватит, вы оба, – голос матери прозвучал так же холодно и ровно. – Белка ведёт себя лучше вас, а она всего лишь глупая мартышка. Велга, ты уже не маленькая. Будь сдержаннее. Константин, – добавила она с большей угрозой, – сиди смирно.

Сцепив руки и тяжело вздохнув, Велга прошла к окну, нарочито громко топая.

Ставни были испещрены резными волнами и ветвями. Буря и древо – знаки рода Буривоев. Велга провела пальцем, очерчивая кудрявую, как её рыжие волосы, волну. Завтра Велгу повезут на север, к холодным водам ледяных морей, где, как рассказывали, никогда не таял снег. Из тех земель однажды пришли предки отца, на тех невзрачных берегах выросла её мать, и туда же лежал путь ей, Велге.

– Почему вы так меня назвали? – спросила она, водя пальцем по ветвям древа, под корнями которого бушевали волны.

– Что? – переспросила мать.

– Обычно девушкам у нас дают троутосские имена, на худой конец рдзенские, – пожала плечами Велга. – И братьев зовут по-нашему. А мне досталось северное, как у тебя.

– Хм… чем тебе не угодило имя? Оно как река, «Велга» означает «освежающая»…

Кажется, мать снова случайно дёрнула гребешком, и Кастусь жалобно ойкнул.

Мстительная улыбка расплылась на губах Велги. Брат был младше её на девять лет, и те девять лет, что она прожила без него, были лучшими в её жизни. К счастью, скоро они должны были разъехаться на разные концы света.

На подоконник рядом с Велгой вдруг сел грач, и она отпрянула в сторону.

– Что такое? – оглянулась встревоженная мать.

Её нефритовые глаза широко распахнулись, но госпожа тут же взяла себя в руки.

– Грач, – жалобно произнесла Велга, пятясь от окна.

Птица сидела на подоконнике, смотрела внимательно, не мигая, прямо на Кастуся. Брат сморщил плаксивое лицо. Госпожа Осне пожала плечами.

– Грачи – хорошие птицы, – вновь проводя гребешком по рыжеватым волосам мальчика, произнесла она. – Не стоит их бояться.

– Я не боюсь, – нахмурилась Велга. – Странно, что и он нас не боится.

– Это к счастью, – уверенно сказала мать. – Грачи всегда хорошая примета.

Наконец она отпустила Кастуся, и тот тут же взъерошил себе волосы двумя руками. Мать вздохнула, но причёсывать его больше не стала.

– Велга, подойди, – позвала она устало.

Вместо Велги первой подскочила Белка. Отбросив ореховую скорлупу на пол, она запрыгнула на столик и с любопытством заглянула в ларец. Мать бережно взяла мартышку и опустила на пол.

Тонкими длинными пальцам Осне перебирала украшения. Велга задержала дыхание. Прежде, будучи совсем ещё маленькой девчонкой, она считала этот ларец почти сказочным. Пока мать не видела, Велга, ускользнув от нянюшек, пробиралась в покои родителей, примеряла на себя гривны, перстни и обручья. Отец любил матушку и дарил ей лучшие украшения. Сколько там было каменьев, сколько золота!

– Я хочу отдать это тебе, – мать достала из ларца височные кольца. – Они принадлежали твоей бабке Богуславе. Все женщины из рода Буривоев их носят.

– Даже после замужества?

– Конечно.

– И тётка Далибора?

Мать недовольно поджала губы, но кивнула:

– Даже она.

Буйные волны и переплетённые корни. Осторожно Велга приняла височные кольца из рук матери. Пожалуй, из всех украшений, что хранились в ларце, эти меньше других пришлись ей по сердцу. Они были старыми, потёртыми и слишком простыми.

– Тебе что, не нравится? – едва заметная буря послышалась в голосе матери.

– Нравится! – воскликнула Велга, но обида читалась в надутых алых губах, в плаксивом взгляде, в нахмуренных бровях. – Просто…

– Ты уезжаешь из дома навсегда, Велга. Ты станешь хозяйкой в Ниенскансе, в чужой для тебя земле…

– Это твоя родина.

– Я родом из Снежного, а не из Ниенсканса. Тебе выпала великая честь, Велга. Ты будешь хозяйкой нового города. – Мать коснулась указательным пальцем её подбородка и заставила приподнять голову.

– Какая из неё хозяйка? – пробубнил Кастусь.

Велга замахнулась, но мать перехватила её руку у затылка брата.

– Велга, – прищурилась она недобро и перевела взгляд на сына: – Ты тоже помалкивай, Константин.

– А я чего? Это всё она.

– Константин! – строже добавила мать, и в голосе её зазвенел лёд.

Мальчик сполз с лавки и ушёл в уголок к Белке грызть орехи. Осне тяжело вздохнула, собираясь с мыслями.

– Прости, матушка, – пролепетала покорно Велга. – Я всё поняла. Буду носить височные кольца.

– Твой отец делает всё, чтобы вы с Константином имели счастливое будущее. – Светлые, с зелёными крапинками глаза матери светились ярче, чем каменья в её венце. – Но ты не должна забывать, откуда родом. Так положено: женщины носят знаки своей семьи. И все на севере увидят, что ты Буривой.

– Я же возьму имя мужа, – она опустила взгляд на височные кольца в своих руках, провела пальцами по волнам и ветвям.

– Но все будут помнить, что ты – дочь Буривоя, первого князя Старгорода.

– А смысл? Сейчас мы никто…

– Не смей так говорить. Никогда. Кто бы ни правил в Старгороде, сути это не меняет. Мы, Буривои…

– Мама, ты же не Буривой. Ты с севера, – перебил её Кастусь, щёлкая скорлупу.

Рядом с ним сидела наглая Белка, ожидая, когда ей перепадёт угощение. Самой чистить орехи ей было лень. Мартышка взволнованно дёргала лапками и с трудом сдерживалась, чтобы не утащить ядрышко. Она была чудесно воспитана. Возможно, куда лучше, чем Кастусь.

Мать наблюдала за обоими, нежно улыбаясь.

– Я родила четверых Буривоев, Константин, – сказала она. – Я имею полное право зваться Буривой.

Велга собиралась убрать кольца в мошну на поясе, но мать её остановила:

– Надень сейчас. Гордись, что ты Буривой. Твои предки основали Старгород, ты княжеского рода.

– Правят-то всё равно Белозерские.

– Это не навсегда. – Лёгкая, едва уловимая улыбка, блеск в глазах. О, мать и без княжеского венца выглядела настоящей княгиней.

– Что ты имеешь в виду?

– Надень височные кольца и ступай к отцу. Ему есть что тебе рассказать.

Больше Велга не медлила. Она сняла кольца, подаренные отцом на семнадцатые именины, убрала в мошну и надела новые.

– Как мои волосы, не растрепались? – взволнованно спросила она.

– Прекрасно, – мать поправила ей выбившуюся прядь.

– Спасибо, – Велга вдруг сжала её в объятиях, прижалась к груди.

Велга была в отцовскую родню, совсем невысокая. Рядом с матерью она казалась себе ребёнком.

– Иди, милая. – Мать погладила её по волосам, то ли поправляя непослушные кудри, то ли лаская.

Вниз по ступеням, через клеть прямо в сад – так было быстрее. Слуги расступались, пропуская юную господицу. Велга, громко хлопнув дверьми, ворвалась в цветущий сад, и курицы, сбежавшие из курятника, испуганно закудахтали, разбегаясь в стороны.

– Осторожно! – вскрикнул Данила. – Не зашиби куриц, господица.

– Кто пустил их в сад? – Велга обошла беспокойных птиц стороной. – Им место во дворе, а не в саду.

– Да… я… случайно, – покраснел холоп. – Забыл калитку закрыть.

– Гони их отсюда, – велела Велга и направилась в глубину сада.

Слышно было, как кудахтали куры, разбегаясь от Данилы. Велга захихикала, но не оглянулась. Она намеренно пошла степеннее, с достоинством, как положено знатным девушкам её возраста. Так, чтобы даже случайный прохожий загляделся на неё. Велга знала, что красива, лучше всех девушек в Старгороде. Медово-рыжая, маленькая, ладненькая, точно кошка. Нянюшка говорила, что грудь и попа у неё словно наливные яблочки. Велга знала, как лучше себя показать, умела так посмотреть, так качнуть бёдрами, чтобы от неё уже не могли отвести взгляда.

– Велга! – послышался низкий голос.

На другом конце сада, в месте, где кончался высокий частокол и начинался редкий забор, Велга нашла отца. У его ног крутилась собака по кличке Рыжая, а на траве развалился Инглайв, скренорец, которого прислали сватом, названый брат её жениха.

Они уже исполнили почти все обряды, что положены при сватовстве: и подарками обменялись, и отец со сватом обо всём договорились, и мёд в честь заключения договора распили. В день сватовства Велга хранила строгое молчание, ни слова не произнесла, глаза к полу опускала и краснела, точно маков цвет, почти непритворно. И теперь она впервые смогла разглядеть Инглайва.