Литературный журнал «ДК» №02/2018

Автор: Глеб Боярчук

В её удивительных зелёных глазах плясали чёртики. Уголки сочных губ были приподняты в манящей улыбке. Она не сводила с меня любящего и преданного взгляда.

Она всегда была прекрасной актрисой и виртуозной лгуньей. А я до недавнего времени был влюблённым дурачком – идеальной куклой для манипуляций, полнейшим глупцом, ослеплённым радужными иллюзиями.

Тихонько потрескивали свечи. В маленькой комнатке властвовала интимная полутьма.

Романтический ужин – один из многих для нашей пары. Романтический ужин для девушки, которую я любил больше жизни. Для девушки, которая меня не любила.

В неверном пламени свечей она выглядела богиней. Афродитой, Венерой, чарующей и влекущей. Я понимал, что должен её ненавидеть. И я действительно её ненавидел. Ненавидел и желал одновременно.

Она продолжала щебетать какие-то милые глупости. Продолжала говорить о любви, говорить о нас. Видя во мне лишь влюблённого дурачка, она выплёскивала очередную порцию лжи. И даже не догадывалась о том, что мне давно известны её тайны.

Старательно удерживая рвущиеся на волю эмоции, я продолжал мило улыбаться. Елейным, слегка смущённым голосом соглашался с каждым словом.

Я смотрел на огоньки свечей и думал: «Говорила ли она другому те же фразы, играла ли с ним в любовь? Или же причиной их связи было лишь физическое влечение?».

Окончив трапезу, она откинулась на спинку стула и обворожительно улыбнулась.

– Любимый, ты превзошёл самого себя! Мясо было восхитительным! Что это? Какой-то новый рецепт?

– Ничего особенного. Просто добавил немного соуса карри, щепотку кардамона и немного шафрана, – ответил я.

– Просто божественно! Ты настоящий повар!

– Благодарю.

Пригубив вина, она грациозно поставила бокал и виновато произнесла:

– Пожалуй, мне достаточно… Не хочу проснуться с больной головой.

Я кивнул:

– Пожалуй, мне тоже. В холодильнике есть сок. Если тебя не затруднит…

– Конечно.

Она поднялась из-за стола и, покачивая бёдрами, направилась к холодильнику.

Несколько секунд ничего не происходило, а затем я услышал… полный ужаса вопль. Не разбирая дороги, она выскочила из кухни.

На моих губах расцвела зловещая улыбка. Сидя на месте, я слышал, как она пытается открыть дверь. Слышал её крики и продолжал улыбаться. Я был абсолютно спокоен – все двери и окна были заперты, а соседи, которые могли бы её услышать, находились в отъезде.

Усмехнувшись, я подхватил со стола бокал и неспешно подошёл к распахнутому холодильнику. Причина криков взирала на меня мёртвым остекленевшим взглядом.

На праздничном блюде покоилась человеческая голова. Забавно, личико покойника осталось смазливым даже после того, как смерть заострила его черты. Надо признать, что синяя физиономия любовника, с зажатым в зубах яблоком, выглядела достаточно комично.

Я иронично заметил:

– Дружище, походу дела в этот раз она не обрадовалась вашей встрече!

Голова промолчала.

– Э-эх! Скучный ты! И что она в тебе нашла? – возмутился я. – Как думаешь, она догадалась, почему мясо было таким вкусным?

Голова продолжала хранить угрюмое молчание.

Я прислушался к шуму в прихожей. Истошные крики сменились звуками рвоты.

– Видимо, догадалась.

Опустошив бокал, я подмигнул голове и прикрыл дверцу.

– Дорогая, ты как?! Может тебе помочь?

Не дождавшись ответа, я взял со стола нож и направился в прихожую.

Щёлкнул выключателем и увидел скрючившуюся у двери фигуру. Теперь ничего не напоминало обворожительную Венеру. Вздрагивающая, одетая в тонкое платье, перемазанная собственной рвотой, она мало походила на человека.

Моё сердце прониклось жалостью к существу, которое ещё недавно я считал девушкой.

– Ну что, любимая… Пора переходить к десерту!

Полный страха, отчаяния и боли, её взгляд устремился вверх. В расширенных зрачках блеснуло острое лезвие ножа…

***

P.S. Если вам придётся запекать подобное мясо – используйте шафран, кардамон и соевый соус. Все эти ухищрения придадут вашему блюду изысканный вкус.

Автор: Стас Озарнов

Моё имя Чарльз Фратчет. Но это, по сути, не имеет значения, потому что память обо мне не сохранится, а все мои работы будут уничтожены руководством университета, которое посчитает их слишком ужасными, чтобы открывать публике. Эта рукопись создана в оправдание и будет пылиться, я надеюсь, до лучших времён, когда мир избавится от суеверных и чересчур набожных дураков, какими я считаю нынешнее общество. Впрочем, не будем вдаваться в излишнюю философию. У меня не так много времени.

С самого начала моя жизнь была полна трагических случайностей и не имела в перспективе ничего, кроме несчастного и пустого существования, подобного моим предкам. Я родился в семье зажиточного бостонского мореплавателя в 1899 году. Мать слишком рано умерла от чахотки, поэтому я её не помнил. Фотографии, не подкреплённые моим личным визуальным опытом, быстро забывались, и в какой-то момент я решил не думать о том, что она когда-то существовала. Отец, как вы догадались, зачастую отсутствовал, поэтому процессом воспитания занимался дед. Умудрённый опытом старик вызывал во мне чувство восхищения, а его рассказы и истории из прошлого – сыграли роль в выборе профессии.

К восемнадцати годам я уже свободно владел языками: немецким и французским. Имел обширные познания в точных науках, неоднократно публиковался в исторических журналах. К сожалению, примерно в то же время трагически погиб отец, который попал в сильнейший шторм в Тихом океане. Дед не перенёс смерть единственного сына, отчего впал в глубокое безумие. Как единственный наследник, я старался держать семейную усадьбу в прежнем состоянии, однако выяснилось, что наша семья была должна влиятельным кредиторам, что закончилось полным разорением. Оставшись практически без гроша, я был вынужден покинуть семейное гнездо и отправиться в Аркхем, в знаменитый Мискантоникский университет, где без проблем поступил на факультет истории.

Обучение проходило гладко. Я удостоился стипендии, которая смогла покрыть мои новые и не совсем законные увлечения. Где-то через полгода мною заинтересовался профессор Джордж Харроу – настоящий мэтр в исторических науках. Его удивил мой неподдельный интерес к древности, поэтому как-то раз он попросил меня задержаться.

Мы сидели в его кабинете, где долго и упорно дискутировали на темы, связанные с древностью. Больше всего я интересовался оккультными обрядами майя и ацтеков, на что профессор поведал мне некоторые тайны. Мой интерес перемешался со страхом, но я так и не смог прервать нашу беседу. В какой-то момент профессор поставил чашку чая на стол и попросил меня проследовать за ним. Мы побрели по ночным коридорам университета в самый старый и недосягаемый до студентов корпус. Дойдя до него, профессор остановился перед массивными дверями и шёпотом сказал:

– Библиотека.

Он достал из кармана огромный ржавый ключ, несколько раз провернул его в замочной скважине и с трудом и пыхтением распахнул дверь.

Света от лампы не хватило, чтобы увидеть верхние ряды полок, набитых книгами и ветхими фолиантами. Мы зашли внутрь, двинулись вдоль стеллажей с книгами. Тогда мне показалось, что чем дальше мы пробирались, тем древнее становилась библиотека. В ветхие окна бился порывистый ветер, а зловещий лунный свет вкупе со слабым огоньком лампы создал жуткие тени, от которых по всему телу высыпали мурашки…

Наконец профессор остановился перед какой-то маленькой дверью и, открыв её, пригласил меня внутрь. За исключением столика, стоявшего у дальней стены, та комната пустовала. Старик судорожно вздохнул, прикрыл за собой дверь и медленно повёл меня к столику. К тому часу я уже привык к темноте и смог определить, что на столе лежит массивная книга. Как только тусклый свет лампы осветил её название, я от неожиданности что-то крикнул, а профессор так сильно сжал лампу, что комнату заполнил хруст его костей.

Признаться, я до сих пор удивлён, что в тот момент мой дух не покинул тело. Ещё бы! Передо мной лежал великий и ужасный «Некрономикон», написанный безумным арабом Абдулом Альхазредом. Я слышал множество слухов, что стены университета хранят копию этой кощунственной книги. Но никогда не верил, пока судьба не преподнесла мне этот сюрприз.

Профессор с нескрываемым страхом подошёл ближе и, хоть он и был человеком науки, перекрестился. Он стряхнул пыль с коричневой кожи, щёлкнул медной застёжкой и открыл книгу. Меня передёрнуло. Будучи осторожным, я медленно подошёл к столу. Играющие языки лампы тускло освещали непотребную латынь, на которой была написана книга. Профессор знал, что моих познаний будет недостаточно, поэтому стал читать вслух. Поначалу его голос был хриплым и испуганным, но по мере чтения в нём разгорались те увлечённые нотки, которые я слышал от него днём. Мой страх напротив только нарастал. Я услышал такие омерзительные вещи, которые до сих пор не могу забыть.

Например, я узнал, что люди – далеко не первая разумная раса на Земле, что раньше всем заправляли ящероподобные уродцы, которых уничтожил метеорит. Узнал о других мирах, о далёких звёздах, с которых на планету прилетают «иные», чтобы похищать людей. Узнал о богомерзких ритуалах, проводимых разными народами, и об их страшных последствиях. Особо тщательно профессор читал отрывок про подводный город Р’льех и его исполинских обитателях, которые, к счастью, находятся в глубоком сне. Мне показалось, что эта тема была для него особенной.

Прошло несколько часов.

Утренний свет просочился под дверь, намекая, что пора возвращаться в повседневный мир, свободный от ужасов этой книги. Но профессор не заканчивал. Он с вожделенной дрожью перелистывал страницу за страницей. Однако когда профессор начал повествовать об Иных Богах и Ньярлатхотепе, я в снова что-то крикнул, и он прервался.

Взяв с меня клятву молчания, он вывел меня из библиотеки и отправился вести занятия. Меня же подкосила усталость. Я с трудом добрался до комнаты и упал в объятья кровати…

Проснулся только утром следующего дня. Утверждать, что я выспался, было сложно: меня преследовали кошмары, в которых были эти мерзкие создания из книги. Прячась в каждой тени, мне чудился ползучий хаос Ньярлатхотеп. Он ждал, пока моё сознание ослабнет до такой степени, что само покорится.

Но я не отступил. Напротив, я жаждал новых знаний. Бегло позавтракав, я направился в университет к профессору. Но его там не было. Оказывается, профессора не видели с той лекции, на которой он попросил меня остаться…

Прошло полгода с той ночи. Профессор так и не объявился. Его сочли пропавшим без вести, и после непродолжительных поисков о нём будто забыли. Но я не считал, что это было простое исчезновение. Нет. Оно так странно совпало с чтением этого ужасного «Некрономикона», что слово «странно» было и вовсе не уместным.

Я боялся, что плохое может произойти и со мной. Недаром я стал опасаться теней, замечая в них расплывчатые лица, которые исчезали, когда я переводил на них взгляд. Они находились на периферии моего зрения и всегда в тени, поэтому быть абсолютно уверенным в том, что это не простое наваждение, я не мог.

Меня стал пугать ночной шелест за окном и между щелями в досках комнаты. Увы, но моя стипендия была не столь высока, чтобы я смог позволить себе жильё посолиднее.

Всерьёз опасаясь за собственную жизнь, я начал исследовать древние арабские записи, интересовался жизнью безумного араба Абдула Альхазреда. Дошло до того, что я выбрал его объектом изучения для научной работы. Сам декан неоднократно отговаривал меня от этого, подчёркивая, что данная тема достаточно темна и, возможно, граничит с вымыслом. Но я настаивал на своём.

Я вёл активную переписку с оксфордскими, гарвардскими и многими другими учёными в области истории, но они, в основном, отказывались помогать. Те же немногие, кто пошёл на контакт, открыли мне удивительные знания о жизни автора непотребного «Некрономикона». Эти знания были велики и ужасны, а переписка столь ценна, что я ни в коей мере не доверял почтальонам, поэтому лично забирал письма с почты. Там я и повстречал старика-еврея, который стал большой подпорой в исследовании тёмной старины.

Незнакомец знал о моей переписке, о моей увлечённости и предложил помощь. Я, подумав, согласился. Старик провёл меня вглубь здания почты, спустился в подвал, а потом вышел оттуда с чем-то довольно массивным, обёрнутым в грубую чёрную ткань. Когда он одёрнул материал, я снова вскрикнул, как это случилось полгода назад: передо мной лежал ещё один экземпляр «Некрономикона».

Когда же я пришёл в чувство, старик предложил купить у него книгу. Я насторожился. Во-первых, от факта, что он может оказаться владельцем столь противоречивого сокровища, а во-вторых, – от суммы, какую он мог потребовать за столь редкий экземпляр. Но я согласился. И каково было моё удивление, когда он отказался от денег. Простак, подумал я. И сильно ошибся…

Мне трудно описывать события следующих месяцев, так как «Некрономикон» стирает границы сознания. Будучи поглощённым книгой, я проживал бесчисленные годы и тысячелетия, путешествуя по запредельным мирам и далёкому космосу, пользуясь кощунственными и наплевательскими по отношению к физике и мирозданию инструкциями, которые я почерпнул с помощью углублённых познаний в латыни. К слову, никаких следов пропажи старого профессора я так и не нашёл, поэтому опасался худшего.

Мне грозились отчислением из-за абсурдности написанных мною работ, и, когда я однажды сослался на закон искривления времени по Лша’Бару, мне посоветовали пару дней отдохнуть. Как же меня раздражали эти невежды! Лишь бы не понимать очевидного, а потом указывать более умному, что ему делать!