Рапунцель. Сказки

Художник Игорь Егунов

© ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Рапунцель

Где-то далеко, в тридесятом царстве, жили-были муж с женою, которые уж много лет сряду тщетно желали иметь детей; наконец жена получила возможность надеяться, что милосердный Бог исполнит её желание. В задней стороне их дома было небольшое оконце, из которого виден был превосходный сад, переполненный самыми лучшими цветами и растениями. Но он был обнесён высокой стеной, и никто не смел в него входить, потому что он принадлежал волшебнице, которая пользовалась обширной властью, и все её боялись. Однажды жена стояла у этого оконца и глядела в сад и увидела грядку, которая была сплошь засажена чудными садовыми колокольчиками, и все они на вид были такие свежие и красивые, что она почувствовала непреодолимое желание поесть этих колокольчиков. Желание её с каждым днем возрастало, и так как она знала, что ей нельзя было добыть их, то она совсем упала духом, побледнела и опустилась. Тогда муж перепугался и спросил: «Да что с тобой, милая жёнушка?» – «Ах! – отвечала она. – Если мне нельзя будет поесть тех садовых колокольчиков, что растут у нас в саду позади дома, то я не выживу». Муж, который очень её любил, сказал себе: «Ну, прежде чем жена умрёт, ты ей добудешь тех садовых колокольчиков, чего бы они тебе ни стоили». В сумерки перелез он через стену в сад волшебницы, впопыхах нарвал полную пригоршню садовых колокольчиков и принёс своей жене. Та тотчас сделала себе из них салат и поела его с большим наслаждением. Но это кушанье ей так понравилось, что на другой день ей ещё втрое более захотелось его поесть. Ради её успокоения пришлось мужу опять лезть в сад. И он в сумерки опять спустился туда, но лишь только перебрался через стену, как очень перепугался, потому что очутился лицом к лицу с волшебницей. «Как дерзаешь ты, – сказала она, гневно на него глянув, – перелезать в мой сад и таскать у меня мои садовые колокольчики? Это тебе не пройдёт даром!» – «Ах! – сказал он. – Смените гнев на милость, ей-ей, из нужды на это решился: жена моя увидала ваши колокольчики из окошка и таким загорелась желанием, что, кажется, тут бы ей и смерть пришла, кабы не дать ей тех колокольчиков покушать». Тогда волшебница поунялась в гневе и сказала ему: «Коли это так, как ты говоришь, то я тебе дозволю взять сколько хочешь колокольчиков, но только с одним условием: ты должен мне отдать того ребёнка, который у твоей жены родится. Ему будет у меня хорошо, и я буду о нём заботиться, как родная мать». С перепугу он на всё согласился, и, когда его жене Бог дал дочь, тотчас явилась волшебница, назвала ребёнка Рапунцель[1] и унесла к себе.

Рапунцель была прелестнейшая девочка. Когда ей минуло двенадцать лет, волшебница заключила её в башню среди леса, и в той башне не было ни двери, ни лестницы, только на самом верху маленькое окошечко. Когда волшебница хотела попасть в башню, то подходила к ней и кричала снизу:

А волосы у Рапунцель были чудные, тонкие, как золотая пряжа. Заслышав голос волшебницы, она распускала свои косы, обвивала их вверху около оконного затвора, и тогда её волосы золотистой волной падали на двадцать локтей[2] ниже окна, и волшебница по ним взбиралась наверх.

Года два спустя случилось однажды, что тем лесом проезжал королевич и путь его лежал мимо той башни. И услышал он в той башне пение, которое было так приятно, что он приостановился и стал прислушиваться. Это пела Рапунцель – в своём уединении она старалась скоротать время, потешаясь своим милым голоском. Королевич хотел было взобраться на ту башню и стал искать в неё вход, но дверей никаких не оказалось. Он поехал домой; однако же это пение так тронуло его сердце, что он каждый день ходил в лес и всё прислушивался. Однажды стоял он там, около башни, укрывшись за деревом, и увидел, что приблизилась к ней волшебница, и услышал, как она снизу вверх крикнула:

Тогда Рапунцель опустила вниз свои заплетённые косы, и волшебница поднялась по ним на верх башни. «Коли на верх башни по этой лестнице ходят, – подумал королевич, – так я тоже когда-нибудь попытаю счастья». И на другой же день с наступлением темноты он подошёл к башне и крикнул:

Тотчас спустились косы сверху, и королевич взобрался по ним на башню.

Сначала Рапунцель очень испугалась, когда к ней вошёл мужчина, а она ни одного и в глаза не видывала! Но королевич заговорил с нею очень ласково и рассказал ей, как его сердце было тронуто её пением и как он с тех пор не мог успокоиться, пока её не увидел. Тогда у Рапунцель и страх прошёл, и когда он её спросил, желает ли она его взять себе в мужья, а она видела, что он и молод, и прекрасен, то подумала: «Ему я буду милее, чем старой Гошэль (так звали волшебницу)». И отвечала ему согласием, и подала ему руку. Она сказала: «Я охотно пойду с тобою, только не знаю, как бы мне сойти вниз? Когда ты будешь ко мне приходить, то приноси каждый раз с собою моток шёлку; я из него стану плести лестницу, и, когда она будет готова, я по ней сойду, и ты меня возьмёшь с собою». Они условились при этом, что он будет бывать у неё каждый вечер, потому что по утрам приходила в башню старуха. Волшебница, со своей стороны, ничего было не заметила, пока однажды Рапунцель не спросила её: «Скажите, пожалуйста, госпожа Гошэль, отчего это мне гораздо труднее бывает вас поднимать сюда, на башню, нежели молодого королевича? Тот – в один миг уж и здесь!» – «Ах ты безбожница! – воскликнула волшебница. – Что я от тебя слышу? Я думала, что тебя от всего света удалила, а ты всё же обманула меня!» В гневе своём ухватила она чудные волосы Рапунцель, обмотала их раза два около левой руки, а в правую взяла ножницы, и – раз, её волосы были обрезаны, и чудные косы пали к ногам волшебницы. Не удовольствовавшись этим, волшебница была настолько безжалостна, что унесла бедняжку в дикую пустыню, где она должна была жить в великом горе и лишениях.

В тот же день, расправившись с Рапунцель, волшебница под вечер закрепила косы наверху к оконному затвору, и когда королевич приехал и крикнул:

она спустила косы вниз, королевич взобрался по ним наверх, но встретил там не свою милую, а волшебницу, которая бросила на него злобный, ядовитый взгляд. «Ага! – воскликнула она насмешливо. – Ты приехал за своей милой, но только эта красивая птичка уже не сидит в своем гнёздышке и не поёт более – кошка её утащила, да ещё и тебе-то глаза повыцарапает! Да, нет тебе более Рапунцель – ты её уж никогда более не увидишь». Королевича забрало такое горе, что он в отчаянии бросился с башни: не убился до смерти, но терновник, в который он упал, выколол ему глаза.

Так бродил он по лесу, питался одними кореньями и ягодами и горько оплакивал утрату своей милой. И много лет он скитался в величайшей нищете и наконец попал в пустыню, где бедствовала его милая, вместе с сыновьями-близнецами, которые у неё родились. Тогда он вдруг услышал голос, показавшийся ему знакомым; он пошёл прямо на этот голос, и, когда приблизился, Рапунцель узнала его и со слезами бросилась ему на шею. Две её слезинки попали ему на глаза, и глаза снова прозрели. И он мог видеть, как прежде. Тогда повёл он её с собою в своё царство, где все приняли их с радостью, и они долго жили счастливые и довольные.

Гензель и Гретель

В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девочку – Гретель. У бедняка было в семье и скудно, и голодно; а с той поры как наступила большая дороговизна, у него и хлеба иногда не бывало. И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая и ворочаясь с боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: «Не знаю, право, как нам и быть! Как будем мы детей кормить, когда и самим-то есть нечего!» – «А знаешь что, муженёк! – отвечала жена. – Завтра ранёшенько выведем детей в самую чащу леса; там разведём им огонёк и каждому дадим ещё по кусочку хлеба в запас, а затем уйдём на работу и оставим их там одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся». – «Нет, жёнушка, – сказал муж, – этого я не сделаю. Невмоготу мне своих деток в лесу одних оставить – ещё, пожалуй, придут дикие звери да их растерзают». – «Ох ты, дурак, дурак! – отвечала она. – Так разве же лучше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты только знай строгай доски для гробов!» И до тех пор его пилила, что он наконец согласился. «А всё же жалко мне бедных деток», – говорил он, даже и согласившись с женой. А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали всё, что мачеха говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и говорила Гензелю: «Пропали наши головы!» – «Полно, Гретель, – сказал Гензель, – не печалься! Я как-нибудь ухитрюсь помочь беде!» И когда отец с мачехой уснули, он поднялся с постели, надел своё платьишко, отворил дверку да и выскользнул из дому. Месяц светил ярко, и белые голыши,[3] которых много валялось перед домом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их в карман своего платья, сколько влезть могло. Потом вернулся домой и сказал сестре: «Успокойся и усни с Богом! Он нас не оставит». И улёгся в свою постельку.

Чуть только стало светать, ещё и солнце не всходило – пришла к детям мачеха и стала их будить: «Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдём в лес за дровами».

Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала: «Вот вам хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда его не съешьте, ведь уж больше-то вы ничего не получите». Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был полнёхонек камней. И вот они все вместе направились в лес.

Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на дом, и потом ещё и ещё раз. Отец спросил его: «Гензель, что ты там зеваешь и отстаёшь? Изволь-ка прибавить шагу». – «Ах, батюшка, – сказал Гензель, – я всё посматриваю на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со мною прощается». Мачеха сказала: «Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая труба блестит на солнце!» А Гензель и не думал смотреть на кошечку – он всё только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.

Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: «Ну, собирайте, детки, валежник: я разведу вам огонёк, чтобы вы не озябли!» Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его горой. Костер запалили, и, когда огонь разгорелся, мачеха сказала: «Вот, прилягте к огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдём в лес и нарубим дров. Когда мы закончим работу, то мы вернёмся к вам и вас возьмём с собою».

Гензель и Гретель сидели у огня, и, когда наступил час обеда, они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и подумали, что их отец где-нибудь тут же, недалеко. А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево. Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости, и они крепко уснули. Когда же они проснулись, кругом была тёмная ночь. Гретель стала было плакать и говорить: «Как мы из лесу выйдем?» Но Гензель её утешал: «Погоди только немножко, пока месяц взойдёт, тогда уж мы найдём дорогу».

И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за руку и пошёл, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как заново отчеканенные монетки, и указывали им путь. Они шли всю ночь напролёт и на рассвете пришли-таки к отцовскому дому. Постучались они в двери, и когда мачеха им отперла и увидела, кто стучался, то сказала им: «Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго заспались в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернётесь». А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что он их одних покинул в лесу.

Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети услышали, как мачеха однажды ночью ещё раз стала говорить отцу: «Мы опять всё съели, в запасе у нас всего-навсего полкаравая хлеба, а там уж и песне конец! Ребят надо спровадить; мы их ещё дальше в лес заведём, чтобы они уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с ними придётся». Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: «Лучше было бы, кабы я и последние крохи разделил со своими детками!» Но жена и слушать его не хотела, ругала его и высказывала ему всякие упрёки. «Назвался груздем, так и полезай в кузов!» – говорит пословица; так и он уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.

А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули, Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать камешков, но мачеха заперла дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из дома. Но он всё же утешал сестричку и говорил ей: «Не плачь, Гретель, и спи спокойно, Бог нам поможет».

Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они получили по куску хлеба, ещё меньше того, который был им выдан прошлый раз. По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в карман, часто приостанавливался и бросал по крошке на землю. «Гензель, что ты всё останавливаешься и оглядываешься? – спросил его отец. – Ступай своей дорогой». – «Я оглядываюсь на моего голубка, который сидит на крыше и прощается со мною», – отвечал Гензель. «Дурень! – сказала ему мачеха. – Это вовсе не голубок твой, это труба белеет на солнце». Но Гензель всё же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.

Мачеха ещё дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не бывали. Опять был разведён большой костёр, и мачеха сказала им: «Посидите-ка здесь, и коли умаетесь, то можете и поесть немного; мы пойдём в лес дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдём за вами и возьмём вас с собою».

Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском хлеба с Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге. Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не приходил за бедными детками. Проснулись они уже тогда, когда наступила тёмная ночь, и Гензель, утешая свою сестричку, говорил: «Погоди, Гретель, вот взойдёт месяц, тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, – по ним и отыщем дорогу домой». Но вот и месяц взошёл, и собрались они в путь-дорогу, а не могли отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в поле, давно уже те крошки поклевали.

Гензель сказал сестре: «Авось как-нибудь найдём дорогу», – но дороги не нашли. Так шли они всю ночь и ещё один день с утра до вечера и всё же не могли выйти из леса, и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от голода уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.

Настало и третье утро с тех пор, как они покинули родительский дом. Пошли они опять по лесу, но, сколько ни шли, всё только глубже и глубже уходили в чащу его, и, если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть. В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную птичку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они приостановились и стали к её пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она расправила крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли к избушке, на крышу которой птичка уселась. Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построена и печеньем покрыта, да и окошки-то у неё были из чистого сахара. «Вот мы за неё и примемся, – сказал Гензель, – и покушаем. Я вот съем кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить – оно, небось, сладкое». Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши, чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала обгладывать его оконницы. Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:

А детки на это отвечали:

и продолжали по-прежнему кушать, не отставая от еды. Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от неё, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась. И вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из неё, опираясь на костыль. Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: «Э-э, детушки, кто это вас сюда привёл? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет». Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.

Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою только для того и построила, чтобы их приманивать. Когда какой-нибудь ребёнок попадался в её лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для неё праздником. Глаза у ведьм красные и недальнозоркие, но чутьё у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только ещё подходили к её избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались – небось, не ускользнут от меня». Рано утром, прежде чем дети проснулись, она уже поднялась, и, когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их полных щёчках, она пробормотала про себя: «Лакомый это будет кусочек!» Тогда взяла она Гензеля в свои жёсткие руки, и снесла его в маленькое стойло, и припёрла в нём решётчатой дверкой; он мог там кричать сколько душе угодно – никто бы его и не услышал. Потом пришла она к сестричке его, растолкала её и крикнула: «Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды и свари своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особое стойло и стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его и съем». Гретель стала было горько плакать, но только слёзы даром тратила – пришлось ей всё то исполнять, чего от неё злая ведьма требовала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Рапу́нцель (бот.) – сорт съедобных садовых колокольчиков.

2

Ло́коть – старая мера длины, различная в разных странах (от 60 до 70 см).

3

Голы́ш – небольшой гладкий камешек округлой формы.