Она опускается, почти дотронувшись до земли подбородком. Я бросаю взгляд по сторонам и вижу, что сержанты Харрис и Берк тоже отжимаются, и оба наблюдают за взводом, следуя командам сержанта Райли.
– Я хочу видеть усердие, – кричит сержант Райли. – Касаемся носами земли на каждый счет.
– Раз, – начинает она заново. – Два. Три. Четыре. Пять.
Мы добираемся до третьего десятка, когда первые новобранцы начинают замедляться. Как только становится понятно, что кое-кто из нас не справляется, сержанты по бокам от взвода бросают отжимания и приближаются к отстающим.
– Если ты не можешь сделать тридцать отжиманий, смысла оставаться до конца подготовки нет! – кричит сержант Берк одному из рекрутов, который пытается угнаться за сержантом Райли на дрожащих руках. – Пожалей себя и падай уже на свое брюхо.
Рекрут выдерживает еще одно отжимание на трясущихся руках и опускается на землю со стоном. Сержант Берк с отвращением хрюкает и идет дальше.
Чуть погодя лишь некоторые из нас еще держатся наравне с сержантом Райли. Я добираюсь до сорока девяти, прежде чем мои руки одолевает слабость и приходится сдаться. Мне немножко стыдно, но к этому времени бо?льшая часть сослуживцев уже упала на живот, так что моя гордость пострадала лишь слегка. Сержант Райли продолжает отжиматься и наблюдает, как активная часть взвода съеживается до четверых, потом троих и двоих. Последней, кто еще способен отжиматься, оказывается Гамильтон, сухая и мускулистая девушка из-за нашего обеденного стола.
– Ну что ж, – говорит сержант Райли, бросая отжимание на середине и вспрыгивая на ноги. – Придется над этим поработать. Только одна из вас в приличном состоянии.
Она смотрит на Гамильтон, оставшуюся в упоре лежа.
– Встать, – командует она, и Гамильтон подчиняется.
– Взвод 1066, познакомьтесь со своим новым взводным, – говорит сержант Берк. – Курсант Гамильтон возглавит наш обратный бег к казармам.
Улыбка, едва появившаяся на губах Гамильтон, снова исчезает.
* * *
Днем мы учимся ходить по-военному. Это называется строевым обучением и заключается в попытках всех трех сержантов заставить нас двигаться в ногу и моментально реагировать на команды. Более продвинутые взводы владеют этим в совершенстве, но наша первая попытка выглядит не слишком впечатляюще.
– Звучит хреново, – заключает сержант Харрис, пока мы маршируем перед казармой, пытаясь двигаться в унисон. – Вы, ребята, двигаетесь, как стадо припадочных козлов. Я хочу слышать, как все левые каблуки ударяют в землю одновременно.
После двух часов громких и однообразных приказов я обнаруживаю, что строевая удается лучше всего, когда полностью отключаешь мозг и действуешь как робот на голосовом управлении. Кажется, весь взвод пришел к тому же заключению. Мы все еще выглядим позорно, но не так, как поначалу.
Странное это ощущение – идти в ногу с кучей одинаково одетых людей. Я чувствую себя шестеренкой в механизме, но я не против этой части армейской жизни. Когда делаешь все по приказу и не оказываешься ни лучшим, ни худшим в любом деле, ты сливаешься с толпой и так хоть ненадолго можешь скрыться. Выпуск кажется сейчас недостижимо далекой целью, и я пока что назначаю себе более актуальную. Я хочу пережить эту тренировку, не попав под горячую руку инструктора и не заработав дополнительных отжиманий. Потом я смогу отработать следующее занятие, а там, глядишь, и день закончится.
Остаток дня мы проводим, сидя вдоль шкафчиков в спальне и слушая инструкторские лекции на темы вроде «Свод военных законов», «Виды вооруженных сил» и «Субординация». Большинство из нас утомлены утренней тренировкой и послеобеденной строевой подготовкой, но, когда первый новобранец отключается, нам показывают, что необходимо всегда быть начеку. Сержант Берк внезапно прекращает излагать историю и задачи Территориальной армии, выпрямляется и убирает руки за спину.
– Рядовой Олафссон! – гавкает он.
Олафссон, сидящий прямо напротив меня, вскидывается, проснувшись, и панически оглядывается.
– Кажется, у вас проблемы с концентрацией внимания, – дружелюбно говорит сержант Берк. – Подозреваю, что дело в нехватке кислорода. Встать на ноги, сейчас же!
Рядовой Олафссон подчиняется, явно напуганный тем, что стал центром внимания.
– Присоединитесь к сержанту Райли на взлетке, – говорит Берк, указывая на переднюю часть комнаты взвода, где между первым рядом коек и инструкторским закутком остается свободное пространство. Сержант Райли уже стоит посреди взлетки, сложив руки за спиной.
Может быть, упражнения под командованием сержанта Райли и призваны восполнить недостаток кислорода в организме Олафссона, но эффект они имеют прямо противоположный. Пятнадцать минут спустя сержант Берк заканчивает лекцию о Территориальной армии, а лицо рядового Олафссона, выполняющего шестой цикл отжиманий и приседаний, делается багровым.
– Все внимание на меня, – рявкает сержант Берк, заметив, что некоторые смотрят в сторону взлетки. – Я обещаю, что в последующие двенадцать недель каждому из вас будет предоставлена такая же возможность провести время на взлетке.
Он переходит к истории и задачам флота, а рядовой Олафссон продолжает трудиться, и бесстрастная сержант Райли стоит над ним, пока он пытается одолеть очередной десяток отжиманий.
Еще одиннадцать недель и пять дней, говорю я себе. Восемьдесят два дня беготни, командных воплей и наказаний на взлетке.
Ненадолго меня охватывает желание подойти к сержанту Берку и объявить, что я ухожу, а не рвать неделями задницу, прежде чем бесславно вылететь отсюда. Потом я вспоминаю КК – запах мочи и блевотины в коридорах и на лестницах, горы мусора, отморозков, нападающих на людей просто со злобы и от скуки, – и прогоняю эту мысль. Как бы отвратительны мне ни были тренировки и помыкания, вернуться туда – все равно хуже. Я буду, как мать и отец, не жить, а существовать.
Какого черта, думаю я, пока сержант Берк бубнит об организационной структуре Флота Содружества. В конце концов, я буду в отличной форме, когда выберусь отсюда.
Глава 5. Пехота в песочнице
Моя боевая броня ободрана и вусмерть разбита, но все равно я ее обожаю. И винтовку в руках я тоже обожаю куда сильнее, чем нормальный человек должен обожать обычную вещь. Вместе винтовка и броня делают меня чем-то иным, чем-то более продвинутым, нежели просто сочетание тела и обрамляющей его техники.
Идет седьмая неделя подготовки, и командные тренировки превратились в армейскую рутину, которой я не против заниматься каждый день. Мы провели последние недели, привыкая к оружию и снаряжению, изучая основы пехотного боя: передвижение отрядами и огневыми группами, нападение, оборона – вот основные движения танца, которым стала современная наземная война.
Когда мы в первый раз практиковали отрядное передвижение с помощью комплексной тактической сети, я чувствовал себя так, словно всю жизнь был близоруким, не зная этого, и вот кто-то наконец нацепил на меня корректирующие очки. Вычислительная сила шлема сильнее, чем у всех компьютеров в моем колледже, вместе взятых. На внутренней стороне щитка есть что-то вроде монокля для левого глаза, и это поистине волшебная штука. Это голографический проектор, связанный с тактическим компьютером костюма. Компьютер анализирует то, на что я смотрю, зажигает условные знаки над всеми врагами и союзниками в поле моего зрения, а затем передает информацию остальному отряду. Все, что вижу я, могут увидеть мои соратники, считав поток данных. Когда один из нас замечает новую угрозу, его компьютер автоматически отсылает данные через шифрованную беспроводную сеть, и весь отряд узнает об опасности за тысячные доли секунды. Всего две недели, как нас научили пользоваться системой, а я уже настолько привык к информационной поддержке, что без брони чувствую себя слепым и глухим.
Винтовка тоже привязана к компьютеру. Она не может наводиться и прицеливаться самостоятельно, но все остальное делает автоматически. Когда в прицеле появляется мишень, компьютер выбирает идеальную длину очереди и скорость огня для ликвидации. Моя винтовка не стреляет настоящими флешеттами, но в ее приклад встроена гидравлическая система обратной связи, симулирующая реальную отдачу. К тому же для полноты иллюзии имитируется звук выстрела.
Двигаться в команде и схватываться с другими отрядами в притворных боях на тренировочных площадках на удивление захватывающе. Мы готовимся воевать, и я знаю, что настоящий враг будет пользоваться пулями высокой плотности и взрывчаткой, а не безобидными лучами, но пока что все выглядит как безумно увлекательное соревнование. Отряды меряются силами в учебных схватках, мы выигрываем или проигрываем матчи, прямо как в школе. Есть даже обязательное хвастовство в раздевалках и душевых после матча, с ликующими победителями и дующимися проигравшими. Никто не гибнет и не получает ран, пара-другая ссадин не в счет. Боевая броня слегка бьется током, когда попадаешь под вражеский огонь, но это не больно, а скорее неприятно, словно ты провел рукой по оголенному проводу с невысоким напряжением.
Мы только-только перевалили за середину подготовки, и нас осталось двадцать семь. Тринадцать рекрутов отправились домой в первые шесть с половиной недель. В первую неделю отвалился лишь бывший полузащитник, решивший смотать удочки в середине нашей первой пробежки, но с тех пор частота отчислений возросла. Девять ушли по своей воле, еще четырех вышвырнули инструкторы за неподчинение приказам и несоответствие требованиям. За нашим обеденным столиком опустело одно место – там сидела Каннингем, девушка с татуировками и короткой стрижкой. Она дошла до третьей недели, а потом ей осточертело, что сержант Райли постоянно назначает ей дополнительные упражнения на взлетке. Как-то вечером она просто швырнула свой ПП на койку и вышла из спальни. Мы сходили на лекцию о химической войне, а когда вернулись переодеваться на ужин, ее постель и шкафчик были пусты. Шкафчик рекрута никогда не опустошают в присутствии взвода, но всегда делают это при первом же удобном случае.
* * *
Мы в учебном городке для отработки боя в городских условиях, который имитирует типичный восточноазиатский квартал. Он построен на окраине базы, на заросшем кустарником пустыре, и добраться досюда – само по себе испытание. Идет третий день обучения городскому бою, и каждое утро мы поднимаемся и нацепляем броню к пяти тридцати. Каждый день мы проходим двадцать миль пустыря по пути к городку, отягощенные броней, винтовками, полностью упакованными рюкзаками и двенадцатью литрами воды в гидропакетах. Дорога до городка занимает два с половиной часа в темпе сержанта Райли, который напоминает что-то среднее между быстрым шагом и медленной трусцой.
Наш взвод сократился до трех отрядов по девять человек. Каждый раз, когда мы теряем кого-то, отряды формируют заново, чтобы в них было примерно одинаковое количество человек, и теперь нас слишком мало, чтобы собрать четыре группы. В этом упражнении я руковожу огневой группой из четырех человек, а мой командир – Риччи. Мы – один из двух атакующих отрядов, а обороняющийся рассредоточен по укрытиям в «городе». Лидер обороняющегося отряда – Халли, моя соседка по спальне.
Риччи – никакущий командир. Уже дважды наш отряд был разгромлен защитниками, и дважды инструкторы отводили нас на стартовую позицию и приказывали начать заново. Риччи не отклоняется от своего плана, который включает перебежки от двери к двери на центральной улице. Он не хочет играть в пехоту, и это заметно. Он агрессивен, когда надо быть благоразумным, и осторожен там, где нужно ломиться вперед. Мы потратили два часа на продумывание и выполнение его плана, только чтобы дважды пасть под пулями ребят Халли, и я не понимаю, почему инструкторы для разнообразия не посадят за руль кого-то еще.
– Тебе нужно быстрее вести команду через дорогу, – говорит Риччи, когда мы в третий раз проходим тот же самый переулок, занимая позиции прикрытия на перекрестке с главной улицей. Иллюзия почти безупречна: повсюду мусор, стены исписаны иноземным граффити и запятнаны разнообразными выделениями, а из магазинчиков вдоль дороги льется китайская попса. Я никогда не был на Дальнем Востоке, но тренировочный город выглядит в точности как места, которые я видел в новостях и кино про войну. Не хватает только мирного населения.
– Да не важно, как быстро мы двигаемся, – отвечаю я Риччи. В конце улицы, метров через сто, стоит высокое здание, с которого просматривается перекресток, и у защищающегося отряда там как минимум огневая команда. – Ты приказываешь нам атаковать обороняемую позицию, а они знают, что мы нападем. Флешетту ни хрена не обгонишь.
– Ну тогда, Генерал Всезнайка, каков ваш план?
Я включаю тактический дисплей на своем монокле и изучаю карту квартала.
– Предлагаю разделить отряд на две части и пройти по этим переулкам. Когда доберемся до перекрестка, ставим дымовую завесу и нападаем с двух сторон. Нельзя обходить здание, нам сверху жопы отстрелят, если попытаемся.
– Пускать дым – все равно что кричать «А вот и мы!», – говорит Риччи.
– Если не замаскируемся – нас снова расстреляют. Тебе решать, босс, – я добавляю немножко яда в последнее слово, и Риччи показывает мне средний палец.
– Значит, две команды, – говорит он. – Моя идет направо, твоя – налево. Можешь пустить дым, если хочешь. Я проскочу, пока вас разносят в хлам.
– Посмотрим. В конце концов, нас всех хотя бы не положат посреди перекрестка, как два раза до этого.
* * *
