Мастер сновидений и другие рассказы

Мастер сновидений

Сумерки сгущались, но мальчишка, что несся по дорожке к лесу, радовался тьме – он бежал навстречу ночи, жадно глотая синий ночной воздух, словно волшебный нектар.

Дорожку, мощеную плиткой, обступали заросли высокого, сладко пахнущего лабазника. А потом плитка кончилась, началась упругая лесная тропа, перечеркнутая узловатыми корнями деревьев. Тропа становилась все уже, вилась и кружилась – и, наконец, уперлась в роскошный кедрач.

Мальчишка вступил на пышный ковер из рыжей хвои с чувством, с каким люди обыкновенно входят в свою спальню после трудного дня – и, со стоном блаженства, растянулся на земле, раскинув руки. Теплое дыхание ночи окружало его. Лес, синий лес, полный тихого попискивания сонных пичужек, влаги и дыхания ветра в сосновых кронах, был обиталищем снов. Все живое спало – спали неугомонные бурундуки, шумные дятлы, дрозды и сойки. Только сова пролетела рядом с мальчиком – ее полет был неслышным, но он уловил ее присутствие шестым чувством.

«Сны, – думал он, – кругом сплошные сны. Я их вижу, я их чувствую…»

Снов было много – целое море. Он, сам не зная как, понимал сны белки, свернувшейся в дупле, сны бабочки, что сложила ослепительно яркие крылышки и притворилась черным иссохшим листочком…

Он закрыл глаза. Но внутренним взором продолжал видеть тот же ночной лес, те же стволы сосен, что его окружали, те же папоротники и колокольчики… Не открывая глаз, он щелкнул пальцами, словно призывая некую силу прийти к нему – и напряженно прислушался, желая, чтобы она, эта сила, пришла к нему и заполнила собою его целиком.

«Иди же, иди ко мне» – звал он, и вот перед его внутренним взором замелькали, словно светлячки, нежные искорки, и сложились в прекрасный старинный дворец, светящийся изнутри, как фонарь, всеми башенками и окнами, крышами и витражами. От дворца протянулась аллея; по ней несся всадник на быстром коне…

«Отличный сон», сказал себе мальчик, и снова щелкнул пальцами. Он увидел Рождество у камина, и тайное свидание влюбленных в заснеженном парке… Он улыбнулся, и пришпорил свое воображение – ну давай же, давай!

Он видел золотистых драконов, несущихся на огромных крыльях над морем, сквозь черные громады клубящихся туч, сквозь электрическую сеть прозрачных розовых молний… Видел парусник, что яростно боролся с кипящим морем, и, в ту минуту, когда огромная, словно из живого стекла сделанная, волна готовилась накрыть его, слышал отчаянный крик боцмана: «Руби мачты!».

Нисколько не напрягаясь, он заставлял свое воображение менять сюжеты и персонажи, и тихо смеялся, наслаждаясь своим могуществом над мириадами снов…

Он видел тихое поле, над которым вился туман, и фигуру женщины в белом, что тихо манила за собой заблудившегося путника… Видел хоровод смешных человечков в диковинных шляпах, что танцевали вокруг костра; видел и самое страшное – лабиринт, полный зеркал, в каждом из которых краем глаза можно было уловить что-то мелькнувшее – то ли тень, то ли призрак, и вроде никого нет, но при этом человека давило ощущение присутствия кого-то, какой-то непонятной силы со всех сторон…

Он открыл глаза и сел.

«Пора домой, меня хватятся, – подумал он, – я нарисую все, что видел…. Жаль, что я рисовать не умею…»

Перед тем, как вскочить на ноги, он прислушался – что за шорох? Ах, да: это, шевеля мокрым носиком, через заросли папоротника пробирался ежик…

***

Утро явилось бликами на листьях деревьев – зеленое, чистенькое, умытое утро. Мальчик вспомнил обещание, данное себе накануне. «Надо нарисовать все это, чтобы не забыть», – и прямо от кровати он кинулся к письменному столу.

Акварель! Карандаши! Альбом! Баночка с водой! Кисти!

Облизывая кончиком языка губы от нетерпения, он смотрел на белый лист, прикидывая, как начать…

– Дениска, завтракать! – донесся до него бабушкин голос; из коридора потянуло запахом блинчиков.

– Ах да, сейчас, сейчас, – крикнул он нетерпеливо, и попытался сделать набросок дракона, летящего над морем.

– И что это за каракатица? – услышал он над плечом голос бабушки. – Давай, Дениска, вот, кушай блинчики, я тебе чаю с лимоном принесла.

– Спасибо, – вежливо ответил Дениска, и пояснил, – это дракон.

– А, – так же вежливо ответила бабушка, – очень похож.

Но мальчик чувствовал, что дракон даже на тысячную долю не похож на того, которого он видел вчера в своем воображении. Тот был живой – настолько живой, что каждая его чешуйка блистала жизнью; полны жизни были его оранжевые глаза, шуршали живые кожистые крылья; он помнил силу, мощь и ярость существа, кинувшего вызов буре и нашедшем упоение в преодолении стихии. На бумаге же получалось реально нечто, напоминающее каракатицу…

Мальчик вздохнул и принялся за блинчики.

«Не получается, – думал он. – И никогда не получится. И пусть! Буду блинчики кушать…» – и тут же почувствовал, что вовсе не «пусть». Да, да! душа его требовала выговориться – и рассказать всем, всему миру: про дракона, и про светящийся замок, и про заснеженный сад, и про то, как чувственно-грациозно танцует алое пламя в камине, в то время, как поленья потрескивают и истекают янтарной смолой…

Задумчиво подобрав последним блинчиком остатки сметаны, он подошел к дедушке, и осторожно начал дышать, приготовляясь задать вопрос.

– Мммм? – спросил дед.

– А если вот у тебя есть что-то внутри, а оно как-то рвется наружу, – начал мальчик, но дед перебил:

– Тебе что – блинчики не пошли впрок?

– Да нет, я вот про мысль думаю, – возразил мальчик, – если у тебя внутри мысль про что-то…

– Например?

– Ну, про дракона… или замок, или там про что-то красивое… И вот почему-то ужасно хочется всем это показать, а оно не получается…

– Это называется «муки творчества», – слегка улыбнулся дедушка.

– Это у кого тут муки творчества? – раздался заинтересованный голос Феди.

Феде было целых шестнадцать, и он приходился Дениске старшим братом.

– Ну-ууу, деда, – протянул смущенно Дениска.

Он вовсе не хотел делиться ни с кем своей тайной – только с дедушкой. А теперь Федя все знает. И наверняка будет смеяться!

Но Федя смеяться не стал, а сказал:

– Не можешь нарисовать – опиши все это словами …

Дениска подумал, взял чистую тетрадку и написал:

«Дракон летел над морем. Там были черные тучи, а дракон был большой и не боялся» – и понял, что опять что-то не то….

– Ну как, получается?

– Нет, – вздохнул Дениска. – Я неспособный…

– Я думал, у тебя как раз способности есть, – улыбнулся дедушка, – ты же стих однажды сочинил. Что-то такое, про «речку и луны колечко…».

– А пойдем вместе в клуб «Бродячий Пес»! – предложил брат, – это как раз место, где можно научиться….

Дедушка застонал и молвил с досадой:

– Куда ты тащишь ребенка!

– А что такого, – горячим полушепотом заговорил брат, – пусть парнишка расширяет кругозор…

– Где?! Эта твоя банда уличных графоманов… провинциальная богема… тьфу! Я запрещаю! – вскричал дедушка.

Дениска вдруг понял: брат его тоже видит какие-то сны, да? «То есть он такой же, как и я… вот оно что!» А еще: куда же его приглашал брат? Нет плода слаще запретного!

***

– Там сначала было просто кафе, – рассказывал Федор на ходу, – а потом стали собираться местные писатели. Название сделали модное: «Бродячий пес», и козырьки повесили полосатые.

– А зачем козырьки? – заинтересовался Дениска.

– А чтобы похоже на Монмартр! Мол, мы теперича не то, что давеча! – он хихикнул.

– Аааа! – сказал Дениска, хотя и не знал, что такое Монмартр. Его распирало чувство возможности прикоснуться к чему-то необычному, – далеко еще?

– А вот через мостик перейдем, и сразу налево.

Мальчик осмотрелся. Мостик маячил впереди; кружевные перила придавали ему романтично-старинный вид; да и сама речка Лопушайка – темная, тихо журчащая родниками – казалась мальчику милой – под корягами сомы прячутся, он точно знал, что они там! А еще нравился ему ивняк прибрежный, что по весне желтыми пушками цветет; но, впрочем, не в этом дело. Мостик этот его манил потому, что на этом мосту его ждет какая-то встреча – он не знал, какая, но почему-то был уверен, что однажды на этом мосту случится что-то очень важное. С этими мыслями он взошел на мост, и тут братьям предстало подозрительное зрелище…

На широких перилах моста стоял невысокого роста человечек и смотрел вниз. Хм?!

– Эй, дяденька, а вы чего там стоите? – поинтересовался Дениска.

Тот молча покосился на братьев; лицо его исказилось судорогой.

– Вы, это, не надо! – попросил Федя.

– Да я и сам не хочу, но что мне делать? – возразил человечек; в его голосе слышалось сдавленное рыдание.

Глаза Феди сузились, он приложил палец к губам – делая брату знак «помолчи» – и заговорил с напускной развязностью:

– Как хотите, дяденька, нам пофиг. Но видите ли, я писатель… Не могли бы вы прежде чем прыгнете, поведать нам, чего ради вы решили расстаться с жизнью? А то нас интересуют сюжеты…

– Сюжеты?! – вскричал человечек. – Меня, представьте, тоже… Но их нет у меня! Совсем… моя душа пуста, я выгорел профессионально…

– Вы тоже писатель? – спросил Дениска.

Человечек вздохнул и ответил почти спокойно:

– Я Мастер сновидений.

– Чего?!

– Сновидений. Я отвечаю за все сны в Городе.

Братья переглянулись.

– Ну и что? – спросил Дениска, – а топиться-то зачем?

– Последние дни мне какая-то абстракция снится, – заметил Федор, – как на картинах авангардистов. А тебе, Дениска?

Дениска пожал плечами. Не объяснишь же в двух словах, что своими снами он управляет сам! У него этих снов – больше чем золота в пещере Али-Бабы, да что там – больше, чем комаров в Кукишкином овраге на краю Берендеевой рощи…

– Не рвите мне сердце, – простонал коротышка. – Мне и так стыдно, но я ничего не могу! Мне не приходит в голову ничего, что я мог бы переложить в сюжет сна, и послать его жителям Города…

– А что будет, если вы не станете этого делать?

– Но как же иначе?! – это мое призвание, – пролепетал он, – без этого мое существование теряет смысл. А я пережил такой ужасный стресс, и вот…

Горестно всхлипнув, он снова прицелился вниз, туда, где в темной воде отражалась тоненькая долька летней луны…

И тут Федю осенило.

– Я знаю место, где вам накидают сюжетов, – заявил мальчик, – идемте с нами.

Федя желал в тот момент лишь спасти безумца. Остроумная идея спасения обрадовала его так, что он уже не думал о последствиях.

А зря.

***

Здесь, мой читатель, позвольте сделать отступление и поведать вам о том, что предшествовало странной встрече на мосту; для этого нам придется из лесов, родниками звенящих, перенестись в кабинет мэра нашего Города… Войдем же, мягко ступая по красной ковровой дорожке, незамеченными, дабы узреть, как мэр, улыбаясь, медовым голосом воркует в телефон:

– Помилуйте, какие проблемы! Общественность я беру на себя!

Окончив разговор, он с перекошенным лицом отшвырнул телефон, и, потирая грудь ладонью, попытался успокоиться. Однако и тут ему помешали: отворилась дверь, и мужчина с тяжелой челюстью встал на пороге.

– Ну, что? Нашли? – зло спросил мэр, подняв на него глаза.

– Нет, мы все осмотрели, но… – мужчина виновато развел руками.

– Тьфу ты, – фыркнул мэр, – умники! Ну так ищите дальше…

После чего, нервно дыша, добыл из ящика подарочную бутылку коньяка – но пить не стал, а поник, страдальчески прикрыв глаза.

Все понимающая секретарша вошла и поставила перед боссом рюмку граненого стекла, с зеленоватой, пряно и таинственно пахнущей жидкостью.

– Что это?

– Это настоечка моей прабабушки, Игорь Валерьянович. Для нервов успокоения. Вы уж выпейте, не побрезгуйте…

Мэр вздохнул. Секретарша Светлана была всем хороша: глаза бездонные, фигура лесной наяды, печатала со скоростью пулемета системы Максим. Но звучали в ее голосе нотки дремуче-деревенской, жалостливой русской бабенки, и казалось, еще чуток, и пропоет-протянет: «Вы уж не серчайте, батюшка, голубь сизокрылый, касатик яхонтовый!»

Мэр отодвинул коньяк и хряпнул прабабушкиной настоечки….

Неожиданно в груди разжалось что-то и стало легче дышать. Воздух наполнился ароматами трав медовых, жужжанием пчел золотистых, попрыгушками солнечных зайчиков на листочках герани лесной сиреневой, – листочках таких кругленьких, как детские ладошки; а еще поманило пряным жаром смол духмяных, солнышком летним расплавленных; журчанием родничка и щебетом пташки малой…

Игорь Валерьянович потряс головой и очнулся.

– Не надо так убиваться, Игорь Валерьянович, – проворковала Светлана нежно, как лесная горлица.

Игорь Валерьянович хмыкнул.

– Ты видела, кто приходил ко мне на днях? – спросил он горестно.

Светочка тихо привздохнула; сердцем чуяла: не к добру приходил на днях сам Хозяин! А визит Хозяина не сулит ничего хорошего, ибо приходит он затем, чтобы отнять что-то святое, заповедное, что в душе у каждого занимает уголок потаенный.

– Сядь, – кивнул ей мэр. Он прикрыл глаза ладонью, а затем поднял их на Светланочку.

– Знаешь, чего они хотят? – заговорил он так, словно исповедовался в отчаянии кому-то единственно родному, кто его точно поймет. – В Берендеевой роще, в заказнике, поселок коттеджный построить для избранных. Я говорю – не по закону это. Моя же голова первая полетит, если наверху дознаются… А он ухмыляется: «А как они дознаются?»

– А вы бы ему сказали, что народ-то у нас ушлый пошел, начнут наверх ажно Самому челобитные писать, – возразила Светланочка.

– Да что челобитные! – мэр хлопнул в ярости ладонью по столу, – они осерчают – по старинке, за вилы возьмутся! Нужно ли нам это?!

– А зачем Хозяину именно Берендеева Роща? – тихо спросила Светланочка.

Мэр вздохнул. Постучал пальцами по столу

– Да видишь ли – от нервной жизни он шибко хворает. Уж и Мальдивы не спасают. А прослышал он, что в Берендеевой роще воздух особый целебный, любую хворь снимет. Вот и решил к рукам рощу прибрать, всех дружков-родню туда поселить, ну и себя не обидеть.

Они помолчали. Светланочка качала головой сокрушенно, тихо пришептывая: «Оюшки, напасть-то какая!»

– И поверишь ли, Светланочка, я ему – людей, мол, не обманешь, а он – есть способ это обойти: сыщи мне Мастера Снов.

Светлана испуганно ахнула. Мэр в огорчении не приметил ее испуга, иначе непременно спросил бы себя, а откуда Светлане известно, кто такой Мастер снов?

– Тут уж я совсем удивился, – продолжал Мэр свой рассказ. – А зачем вам Мастер Снов, спрашиваю. А он: «Мне, – говорит, – надобно, чтобы народец принял все смиренно. Тут ведь какое дело? От любой рекламы можно отмахнуться – а от сна не уйдешь. Пропаганду-то люди чужие делали, ей можно не верить. А сны – свое родное. Человек ведь бежит от жизни в сон, это последнее прибежище! Это будет самая убойная пропаганда на свете, через сон! Так что достань Мастера Снов, пусть на нас работает – а население сны смотрит и проникается!»

– А что они через Мастера внушить-то хотят? – не поняла Светланочка.

– Ну, что любая борьба – это безнадежно. Чтобы не тратили зря силы на возмущение, когда экскаваторы начнут рощу крушить…

– И вы что же – согласились? – простонала Светланочка, зажимая рот ладошкой.

– А куда мне было деваться?! – возопил мэр в отчаянии.

– И что Мастер? Тоже согласился?!

– Нет, – неохотно отвечал мэр, – сбежал. Да еще, как на грех, эти дуболомы, которым я велел его сюда доставить, при доставке его того… слегка помяли…

Светланочка вздохнула расслабленно. А затем с видом опасливым затараторила скороговорочкой:

– Игорь Валерьянович, вы не серчайте, только вот что… Моя прабабушка, Бажена Любомировна, – тут Светочка, наклонившись к шефу, грудью пышной прижалась, зашептала истово, как деревенская знахарка, – говорила, что в Берендеевой роще место заповедное, там предки наши языческие обряды совершали – поклонения солнцу, земле, весне… Нельзя туда влезать – это место не простое, это светлое место… оно здоровье дарит… душу исцеляет… родники там хрустальные… Там такая вода, что от нее вся хворь уходит, и душа от скверны очищается, и солнце там в каждом сосновом стволе… Нельзя там ничего крушить – на святое посягнем, потом беды не оберемся… уберечь мне вас хочется от беды-то…

– Ступай, – со вздохом, рукою махнувши, отвечал ее шеф, – от беды уж я сам себя как нибудь….

Светлана покорно пошла к дверям. И только перед тем, как покинуть кабинет начальника, вздохнула жалостливо, по-бабьи…

***

В кафе «Бродячий пес», Дениска и Мастер Снов глазели по сторонам, приоткрывши рты.

Стены кафе были увешаны картинами, изображавших бродячего пса в стиле позднего Пикассо, отчего глаза у псов были в одной стороне картины, а голова – в другой. Стены сами были выкрашены – две в черный цвет, две в красный. Нормальной в кафе показалась Дениске только подавальщица – обычная тетка лет пятидесяти…

В остальном, обстановка в кафе напоминала гудящий улей, в котором каждая пчела хотела уж как-то да проявить себя.

– Мое творчество – специфично, – выкрикивал один из писателей, с клочкастой бороденкой, – Оно не для массового зрителя. …

– Человеческая жизнь – примитивна до безобразия, – вторил ему другой.

– История влюбленности – это банально! – выкрикивал третий, – Влюбляются даже бездомные помойные псы, это просто животные инстинкты.

Оглушенный их криками, Дениска пригляделся в некоей даме, которая одна сидела неподвижно и молча, презрительно слушая крикунов.

– А это кто? – вопросительно шепнул он, дернув брата за рукав.

– Звезда местной богемы, – пояснил Федя. – Написала сценарий, в котором скорая помощь долго едет по кладбищу, за ними гонятся мертвецы, они приезжают к пациенту, а у того ноги в тазике с бензином и он хочет себя поджечь…

– Зачем?

– Для нуара.

– А нуар это что такое?

– Ну-ууу… протянул Федя, – нуар, это когда все мрачно.

– А зачем?!

– Да черт его знает, – вздохнул Федя и громко выкрикнул, – Господа!

Не тут-то было: каждый говорун, как глухарь на току, слушал лишь самого себя. Подобия тишины Феде удалось добиться, когда он вскричал:

– Господа! Я привел вам сюда того, кто может создать вашим произведениям рекламу!

Писатели изобразили на физиономиях скепсис.

Тогда Федя звонким бодрым голосом обрисовал ситуацию. От вас, господа – сюжеты, а наш гость – Мастер сновидений – преобразит их в сны и внедрит их в сознание людей; а те, усвоив ваши имена, кинутся в магазины скупать ваши книги… итак – над чем вы сейчас работаете?

Ответом было молчание; наконец кто-то из угла отвечал:

– Сам его притащил, сам и начинай.

– Отлично, – ответил Федя, и стал рассказывать о девочке, которая на лесной полянке кормила солнечных зайчиков морковкой…

Кто-то писателей, выслушав его, процедил с презрением:

– И где тут остросоциальная идея? Если бы эти зайцы были чиновниками, распиливающими бюджет, а девочка – мафиозной соучастницей, которую заслали им под видом эскортницы…

– Как интересно, а подробнее?

Это раззадорило писателей. На протяжении двух часов они излагали свое видение предмета, приводя примеры один другого круче…

Мастер снов сидел с видом ошеломленным. Он только переводил взгляд с одного писателя на другого.

– Надо же, – бормотал он, выходя из кофейни на улицу, – какие сюжеты нынче в ходу… Неужели такое людям интересно?! Я всю жизнь что-то понимал неправильно?

– Федя, – робко спросил Дениска, – а может, эти писатели – все того? – и покрутил пальцем у виска.

– Они постмодернисты, – возразил Федя.

– Это теперь так психов называют? – не унимался мальчик.

– Я вам очень благодарен, – меж тем, вежливо промямлил Мастер снов, – вы были так добры ко мне… Я так много нового узнал за сегодняшний день, что даже как-то потрясен… До свидания! Пойду я….

– Всего доброго, – любезно отвечали ему мальчишки, и когда Мастер скрылся за поворотом, Федя хихикнул:

– Вот же прикольный шизик!

А Дениска вдруг понял: что-то пойдет не так. Непременно что-то пойдет не так, и вообще все, все в этом мире как-то неправильно…

***

В эту ночь Дениске снился сон.

В этом сне он разбежался на мосту через Лопушайку, и – как реактивный лайнер, взмыл в небо со свистом, набрал высоту и стал кружить над Берендеевой рощей. Кроны кедров разлапистых, трепетных осинок и сосен корабельных с высоты сливались в одну темную массу, и он летел, задыхаясь от восторга, а затем и полетел по-над морем городских крыш, и в полете едва не столкнулся с Мастером Сновидений, который, облаченный в долгополую хламиду, тоже плыл куда-то по воздуху, – а из его рукавов полупрозрачных сыпались на город золотистые искры снов….

Мальчик спал сладко и не знал, что Городу снились в эту ночь кошмары в стиле нуар.

Мэру снилось заброшенное метро, в котором водились зомби.

Его секретарше Светланочке – Хозяин; с бандой инопланетян он крушил Берендееву Рощу, отчего все наяды и кикиморы разбегались кто куда.

Самому Хозяину снился зимний лес: заиндевелый, страшный, ночной – луна зловещая, и ветер по верхам выл, да гулко так… И вышла к нему девушка босая в одном летнем платьишке; была она бледна и ужасна… Хозяин проснулся в холодном поту.

И не он один.

В холодном поту просыпались старушки: снились им сюжеты эротических эссе местной писательницы Новеллы Рулевской, и долго крестились они на трепетный огонек лампадки, бормоча «Хосспидя! Страмота-то какая охальная»….

О ночных кошмарах весь день говорили все; свою лепту внесла и подавальщица из «Бродячего пса», сообщившая о визите Мастера Снов в кофейню. Город закипел. Слухи пузырились, кипели и булькали.

Затем Город сложил два и два, и смекнул, что к чему. И порешил:

– Неправедное это дело! Они, вишь, постмодернисты, а мы из-за них кошмарами майся!

***

– Откель у тебя рогатка така хорошая? – с интересом спрашивала старуха Митриевна у своей товарки Лукинишны.

– Тссс… не шуми, спугнешь, – отвечала та, с гордостью поглаживая добротную рогатку с широкой резиной, – у внука стащила.

Дюжина пенсионерок – представительниц самой активной части населения – сидели в засаде у дороги, в зарослях череды, поджидая писателей. Череда, надобно заметить – трава лекарственная, что соцветия имеет из желтых цветов-лепешечек; очень от печени пользительная, но главное – выше человеческого роста растет, и спрятать в ней можно хоть танк.

– Поди хватится, что ты у него рогатку-то сперла? – хмыкнула Евлампиевна, тощая старушка, вооруженная детским пистолетиком с пластмассовыми пульками.

– Да те, он таперича в «Доту» режется на своем компутере, не до рогаток ему.

– Шшшш! Идут, – прошипела пухленькая, ласковая на вид, старушка Евдокимовна, – вот, мешочек с галькой, заряжайте…

Шаги приближались, так же как и голоса…

– Надо понимать, – вещал один из пешеходов, – что каноничной, истинной интерпретации окружающей действительности как бы не существует… Все зависит от нашего восприятия…

– Огонь! – крикнула Лукинишна.

Бабушки вскинули рогатки…

Через пять минут все было кончено: писатели были обращены в паническое бегство; бабушки переводили дух; а Евдокимовна грозила вослед убегающим клюкой, приговаривая:

– Я вам реальность-то покажу реальную, постмодернисты хреновы! Будете знать, как Мастера сманивать!

***

Прошли две недели, холодное начало сентября сменилось пригожим бабьим летом. Уж не собирались писатели в любимой кофейне, ибо отряд бабушек с рогатками преследовал их повсюду. Но Город, увы, продолжал видеть кошмары – ведь сны зависели не от писателей, а от Мастера!

– Меня уже шатает, – жаловался мэр Светланочке, – а самое главное – дети с женой с курорта вернулись! Как подумаю, что им тоже придется эти сны смотреть…

– Ох ты ж кручинушка, – соглашалась секретарша.

И тут…

И тут дверь распахнулась. Два обладателя квадратных челюстей втащили маленького, перепуганного человечка, который робко глянул на мэра и поник головушкой…

– Отпустите его, – буркнул мэр, и, к изумлению Мастера, сделал приглашающий знак рукой, – прошу, садитесь.

После чего крикнул:

– Светочка, нам обоим по рюмочке этой вашей настойки!

И увещевающе обратился в Мастеру:

– Ну зачем же вы так? Что вы сотворили с населением Города, как вы могли?! Вы связались с этими… из «Бродячего пса»…

– А откуда вы зна…? – робко пискнул Мастер.

– Мэру положено все знать, – заявил Игорь Валерьянович, умолчав, что всю информацию он получил от верной Светланочки, – давайте же договоримся по-человечески…

И протянул Мастеру чарочку с зельем душистым.