Батманы по-русски

Откуда

Место это уже шестьсот лет величают Батманами. Откуда взялось такое слово в самом центре русской земли? Много воды сменилось в реке Елнать. А где-то неподалеку плещется Волга, напоминая жестокую песню о Стеньке Разине, бросившем в ее воды плененную персидскую княжну, проплывая мимо Кинешмы.

– Кинешь меня? – спросила красавица.

И по здешней легенде разбойник кинул со всей своей атаманской силой бедную девушку в волжскую прохладную воду. И не родились дети с персидскими прекрасными глазами. Но, наверное, персы когда-то ступали по этой земле. А были и монголы, турки, поляки. Слово Батман тюркского происхождения, означает оно пространство, которое можно засеять мешком зерна. Эх, много здесь этого пространства, только сейте, люди добрые. Широкие бескрайние поля, леса хвойные, березовые рощи, ягоды да грибы, лоси, кабаны, лисы. Тетерева, утки, гуси-лебеди. Сказочные места.

В этих благодатных землях люди жили правильные и трудолюбивые. До революции 1917 года рядом с богатым селом Батманы было множество крепких деревень: Головинская, Сидоровская, Закусихино и прочие. А потом их решили объединить в колхоз. В документах об истории коллективизации в Батманах говорится, что с большой радостью крестьяне приняли это событие. Радости особой не было, бабушка моя рассказывала, как отобрали у них все, раскулачивали. А ведь не были они богатеями и кулаками, просто трудились, семья была большая, детей много. Забрали не только корову кормилицу, лошадь, но даже ее, бабушкины, детские вещи, платьица, которые шила ей мать. И ничего, ничего не оставили, только рваные тряпки.

Но дом остался. И стали опять трудиться, добро наживать. Крепкий дом на две половины, зимнюю и летнюю. В детстве мы любили приезжать сюда из Кинешмы на маленьком автобусе. Он доезжал до Батман, а дальше, к Сидоровской, мы шли пешком через поле, через мостик, рощу. Проходили мимо храма Рождества Богородицы, белого пятиглавого. Кругом колосились поля, синие васильковые. По обеим сторонам дороги зеленел многовековой лес. Дорога была разбитая вся, пыльная. Примечательно пахла ферма по правую руку от дороги. Где-то вдалеке виднелось кладбище. Последний маленький деревянный мосточек – и показывалась Сидоровская. Нас встречали серые бревенчатые дома с голубыми ставнями или желтые, крашеные. Рядом с домами палисадники. В нашем палисаднике росла черемуха, много черемухи. Ягоды необыкновенно крупные, таких в городе не встретишь. Маленькие, мы забирались на эти черемухи и ждали, когда пойдет стадо. Оно шло прямо нас, и это было страшно, особенно пугал единственный бык. Коровы пахли, мычали и смотрели на нас большими выразительными глазами. Мы боялись и убегали в дом. Дом нас тоже пугал. Он был большой и темный. Много маленьких окон со ставнями и они как-то странно нетипично закрывались и открывались. А чтобы попасть в дом, нужно было открыть большие ворота и подняться по ступенькам на крыльцо. А внизу были помещения для животных, пахло сеном, животных давно не было. Поднявшись по лесенке, можно было обнаружить множество ведер с водой, вернее, бадьи. Их запасают предусмотрительно, хотя колодец рядом, а еще корзин и туесков с земляникой, черникой и грибами. Этот аромат невозможно забыть. Всю эту красоту собирала к нашему приезду баба Лиза, сестра моей бабушки. Она берегла этот дом, когда все разъехались по городам. Родители ее, пережившие коллективизацию, Михаил и Ефросинья, давно умерли. Два брата погибли на войне, Один вернулся, израненный весь, женился, потом уехал в Кинешму. Там же жили и две сестры, Александра и Евдокия, моя бабушка. А Лиза жила всю жизнь одна, с мужем прожила несколько дней, он не вернулся с войны. Работала в колхозе, и когда мы приезжали, она частенько косила на гумне, как она говорила, хотя косильщица из нее была уже почти никакая в ее возрасте. Тем не менее, ей это нравилось, и рядом был сарай, полный сена, где мы иногда валялись. Сарай был, наверное, общий, принадлежал он не только Лизе. А вот баня была наша, она стояла под горкой у обмелевшей речки, рядом с домом. А дом стоял на пригорке, внизу ручей, бывшая речка, и лес дальше, большой лес.

Большое было все: огород, черемуха, небо. И дом. Действительно на две половины: летнюю и зимнюю. Все так загадочно, даже страшновато для маленькой городской девочки. Голбец. Иконы в углу, много. Горка резная с человечками и старыми фотографиями. Огромное зеркало, в котором видишь себя во весь рост. И большие фотографии в рамках на всех стенах. Красивые люди, нарядные мужчины в белых рубашках и женщины в сарафанах. Сундуки, а в них чего только нет: письма с войны, старые открытки. Часы на стене с кукушкой, громкие, старые. Железная кровать. А вдоль стены – скамейка, вернее, она часть стены. Стульев нет, есть табурет. Печка, тепло на ней спать. Иногда ночью из голбца выползает таракан, поэтому страшно.

А в летней половине на стенах обои. Розовые. Там уже никогда никто не живет, там холодно даже летом, а печки там нет. Но так красиво и загадочно, большой кованый железный сундук, прялка и непонятные домашние хозяйственные предметы. Опять же портреты красивых людей, уже не живых. Поэтому страшно маленькой городской капризной девочке с бантиками на двух хвостиках, она постоянно моет руки, не понимает, как можно есть грибы с картошкой и еще яйцом, не переносит пенку на молоке, боится жуков и не любит, как пахнут коровы. Баба Лиза, какое счастье, что ты дожила хотя бы до моего детства! Иначе, я никогда бы не встретилась с этим чудом, Батманами. Я по глупости лет не успела сказать тебе, как я люблю тебя, да и ты никогда не говорила, просто тайком совала мне подарки, чтоб никто не видел.

– У них матери есть, а тебе кто купит? Я вот вчера в Батманы ходила, платьишки привезли. Это тебе, сестрам двоюродным не показывай, дома и померяешь. Приезжай еще.

Последний раз я видела ее в свои двадцать лет. Она приехала в гости к сестре, а пришла к бабушке в белой кофте и больших черных бусах по-взрослому.

– Уж больно ты хороша, – сказала мне Лиза по-доброму, без зависти, как никто не говорил.

Баба Лиза, смешная, маленькая, в своей фланелевой шапочке под платком, а я ведь берегу этот пуховый платок, вспоминаю тебя, но повязываю его на пояс, он лечит мои болячки, это старый плат, который когда-то передала мне от тебя твоя сестра, моя бабушка Евдокия. Нет тебя больше, Лиза. И дома нет этого, его разобрали по бревнышкам. Черемуха есть. А деревни этой нет. Отъезжая от Батман, мы поняли, что в Сидоровской стоят дома, красивые по-прежнему, с голубыми наличниками, с палисадниками. Но все пустые, заброшенные, все. Бросили вещи, утварь, даже портреты. Напоминает мне все это Чернобыль, страшно, как в детстве, маленькой капризной девочке. Кругом все заросло травой, чудесно пахнет эта трава, свежо. Синие васильки, ромашки, даже подсолнухи. А людей больше нет. Все уехали из деревни Сидоровская, как и из многих других деревень в России. Лизавета умерла в доме племянницы в соседней деревне, ей было почти сто лет, дом соседи разобрали. Я срываю последнюю садовую гвоздику из палисадника, которого больше нет.

Нам совершенно не подвластны наши сны. Я не могу понять, почему мне так часто снится именно этот дом, не мой, не бабушкин, а дом Лизаветы. Я ездила туда летом изредка, с отцом, с сестрами, даже с подругами. Это не мой родной дом. Но именно он мне снится в трудные минуты моей жизни, как бы подсказывая что-то, поддерживая. В нем выросла моя бабушка, и мать провела детство. Мне не снится Лиза, бабушка и мать. Снятся портреты на стенах, голбец и часы с кукушкой, дом. Может, это какая-то кармическая связь по материнской линии? Мне снится, что я забыла там какую-то вещь, старинную вещь. Но не понимаю, какую. Этот дом – мой оберег, пусть даже его больше нет, он все равно жив в моей памяти. Так и с людьми, они живы, пока мы их помним. Смотрю на пустые дома деревни Сидоровской и вспоминаю людей, а если не помню, то представляю их веселыми, забавными, иногда смешными.

Певунья

Бабка Анфиса всю жизнь отдала колхозу, полностью, без остатка. Работала на ферме и холила своих коров, как родных. Все, что бы она ни делала, делала страстно, от души, с полной отдачей. Даже коровники она чистила настолько увлеченно и самоотверженно, что люди диву давались.

– Да разве можно чистить коровники с таким остервенением и усердием. Да я зубы свои так не чищу,– удивлялась молодая доярка Нина.

– Думаешь, Анфиска, памятник тебе поставят на площади у сельсовета? Баба с лопатой? – спрашивал тракторист Федька, пьяница и бездельник.

А у бабы Анфиски не было других увлечений. А впрочем, было одно. Любила петь. И пела, когда коровники чистила, и когда дома морковь сажала, всюду. Плакала долго, когда в восемьдесят лет отправили ее с фермы на заслуженный отдых. Только песня и спасла, народная, жалостливая. Нет ни семьи, ни детей, вот, и пой себе вслух. Ходит по избе и поет, а песни такие старинные, видимо от матери или от бабки еще слышала.

– Ой, ты, дружка мой, сокыл-селезонь, – пела Анфиса, вспоминая любимого, наверное.

На свадьбы ходила, приглашали. Споет обязательно, а голос такой звонкий, редкий голос. И на похороны непременно приходилось идти, много в деревне старичков и старух ушло в мир иной. Взяли уж за традицию, что Анфиса поет на поминках жалобную заупокойную «У церкви стояла кырета». На поминках ее городские журналисты и заприметили, видят, бабка уникальная, глубоко чувствует все страдания песни, слезой обливается, а сама маленькая, сухонькая, морщинистая, но чудо как хороша. С трудом уговорили ее записать видео. Только ради колхоза, которого уж давно нет, ради ее коров и памяти первого председателя Петра Самсоновича, земля ему пухом. Разрешила. Натащили в дом всякой всячины: прялки, полотенца вышитые, рубахи, гусли откуда-то приволокли.

Только пой, бабка. Ну и стала петь Анфиса жалобную свою песню, как зашлась она в страданиях, все обалдели, почувствовали, что Русь-матушка запела. А она, сидя на полу в лапоточках, в цветном сарафане и чепце на голове, пела с таким усердием, как будто чистила коровник, выводила медленно, распевно, тягуче:

– Ах, боже мой, что делаит привычка, ой, боже мой, что делаит любовь!

Любовь большая у нее в жизни была, только Семен променял ее на другую, не вернулся с войны в родную деревню. Вот всю силу этой любви она и вложила в свою песню:

– А помню я, как мы с тобой встречалис

Среди кюстов сырэни и палей!

Слеза наворачивалась на голубые выцветшие глаза певицы, она смахивала ее рукавом, и руки ее взлетали в стороны, сидела она на полу, как голубка в лаптях и выводила:

– Тепер уж все, забудь миня, забудь!

Песня была длинная, и, заметив, что публике это все страшно нравится, Анфиса повторяла и повторяла последний куплет про предательство и расставание, и каждый раз заламывала руки по-разному, и все смотрели заворожено на этот фокус, как будто секрет песни был в руках. Певица-фольклористка все записывала, чтобы повторить.

Столичный продюсер звал ее на Евровидение, говорил, что Бурановские бабушки в подметки не годятся этому чуду, с таким звонким нереальным голосом и харизмой. Она отказалась. Но по телевизору ее показали, да еще и не один раз. И вот пришло в деревню письмо из далекой Белоруссии, писал ей Семен, герой ее песни, белорусский крестьянин с русскими корнями. Он не вернулся к ней с войны, но вспоминал всю жизнь, как они встречались среди «кюстов сырэни». Написал, что остался один и уже давно не ходит, сидит в инвалидном кресле, но ждет ее и подарит ей коровушку. А то за коровой и ухаживать теперь некому. И будут они вместе до конца дней.

Анфиса крепко задумалась. О Семене, о песне и о коровушке.

Встрешник

Ранним утром в родительскую субботу Вера Ивановна обнаружила у себя на завалинке тихую милостину. В пакетике лежали конфетки, печенье, мармелад, пачка чая да еще и носочки. Несказанно старушка этому событию была рада. Она была совсем одинокой и в деревне числилась старой девой. Пенсия у нее была ничтожно маленькой, но еще более чем денег, ей не хватало на старости лет общения. Поблагодарив небеса за подарок, она полакомилась чаем, надела носочки и решила прогуляться до обеда.

На дороге ей встретилась похоронная процессия: впереди несли гроб, а за ним толпа женщин в черных платках, многие плакали. Кого хоронят, Вера Ивановна, не знала, так как ранее несколько дней вообще не выходила из дома и не слышала новостей.

Она шла навстречу этому событию, раз уж дорога ее пролегла как раз прямо. Из толпы выскочила моложавая женщина, подбежала к Вере Ивановне и вручила ей увесистый кулек.

– Вот, встрешник! Хорошо, что ты, бабушка, нам попалась! Говорят, встрешник – первому встречному. Помяни душу раба божьего Анатолия.

– Отчего не помянуть, царство ему небесное.

Вера Ивановна развернула дома белый платочек в черную точечку. Нашла конфетки, печенье, два яичка и маленькую бутылочку. Помолилась и пообедала.

Прошла неделя, другая, но на завалинке никто ничего не оставлял и процессий Вера Ивановна не встречала, хотя регулярно гуляла. И тут ее осенило: гулять надо на дороге к кладбищу. И, одевшись потеплее, она отправилась в большое село. Повязала черный плат, взяла пару носовых платков, обулась в резиновые сапоги. Немного опоздала, так как увидела процессию поздно, встрешник уже отдали бабке, которая просила на кладбище милостину. Но старушка не растерялась, пристроилась к гробу, пошла за ним и даже поплакала. Когда оказалась на поминках, то поняла, что это то, чего она так долго ждала, чего не хватало в ее скучной жизни. Можно сытно пообедать на всю неделю, да и поговорить. Вспомнить прошлую жизнь, пожаловаться на маленькую пенсию, посидеть в теплом месте и отдохнуть. Салатов она давно сама уже не делала с майонезом, да и компот не варила. А тут всегда и пирожок дадут и даже рюмочку поднесут. И Вера Ивановна стала ходить на похороны регулярно. И вскоре ее даже стали приглашать чужие люди. И встрешник собирать специально для нее по заказу. Спиртного не надо, а вот лучше бы консервы, они долго хранятся. Ее звали заранее, а то вдруг она уже занята, многие старики сейчас надумали помирать. Радовались, если бабка-встрешник пришла на похороны. Ведь плакала она по-настоящему. А кому же будет на том свете плохо, если о нем кто-то вспомнит и поплачет немного, пусть даже и чужой человек?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.