– То, что ты говоришь, – это так цинично… – Стася снова прикусила губу, только теперь от горечи. – Я думаю, если бы чиновники не рвали страну на куски, у нас все пошло бы по-другому. Ведь живут же люди в развитых странах по-человечески!
– Они живут по-человечески, потому что на них работают три континента. Теперь и мы на них работаем тоже.
– Да нет же! Мы просто не умеем работать. Мы отстали от мира, от прогресса, у нас нет своих технологий, поэтому, конечно, мы и плетемся в хвосте… Если все начнут работать так, как работают люди на Западе, и у нас все получится!
– Чтоб мы начали работать, как работают люди на Западе, нас сначала надо убедить в том, что другого выхода нет: или пахать на дядю до седьмого пота, или подыхать с голоду. Многие уже поверили, но что-то я не вижу от этого никакого толку: работая на дядю, никто еще не разбогател, разве что пока от голода не умер.
– Браво, Громин! – вдруг раздалось от входа: Кошев поднялся со стула и три раза хлопнул в ладоши. Моргот не заметил его прихода и не ожидал, что тот может войти тихо, без обычной помпы. – Ты, я смотрю, изрядно покраснел за последние годы. Может, повторишь все это в саду, на широкую, так сказать, публику? Там найдется много людей, готовых с тобой поспорить. И даже постоять за свои убеждения с оружием в руках. Тут красных не любят особенно, Громин.
– У меня нет убеждений, Кошев, – Моргот едва повернул голову в его сторону, – я в своих рассуждениях использую здравый смысл, не более.
– Твой здравый смысл словно сошел со страниц пропагандистских газет Лунича, – Кошев подошел и уселся за их столик.
– Возможно, Луничу здравый смысл отказывал не всегда.
– Запомни, Громин: Лунич – полусумасшедший фанатик, поставивший страну на грань разорения. Диктатор, угрожавший миру ядерным оружием и обвиняемый в геноциде собственного народа. Сейчас это знает каждый ребенок, а ты до сих пор этого не понял? – Кошев рассмеялся.
– Отчего же? – Моргот осклабился. – Я это очень хорошо понимаю. Бомбы и танки – убедительный аргумент в споре, они не оставляют оппонентам выбора, кроме как согласиться с точкой зрения противной стороны.
– Вот об этом я и говорю, – Кошев поднял указательный палец. – А ты рассуждаешь так, как будто до сих пор с ней не согласился. Не угостишь меня сигареткой?
– Я пользуюсь своим конституционным правом на свободу слова, – ответил Моргот, машинально протягивая Кошеву пачку.
– Громин, я же не собираюсь сдавать тебя властям! Я всего лишь предлагаю повторить сказанное во всеуслышание.
– Сдавать меня властям ты уже пробовал, у тебя это неплохо получается, – Моргот хмыкнул. – Не могу взять в толк, почему в общении со мной тебе непременно требуются заступники? Тебе что, не хватает аргументов?
– Я не люблю красных, Громин. От идейных борцов за дело коммунизма у меня оскомина осталась на всю жизнь, – он сунул сигарету в рот. – Может, у тебя и прикурить есть?
– А ты не иначе как идейный борец за дело капитализма? – Моргот протянул ему зажигалку, которой в некотором роде гордился.
– Нет, конечно. Я не борец, к тому же – безыдейный. Но мне не нравится, когда милым барышням пудрят мозги красной пропагандой, заставляя их думать о том, о чем барышням думать не положено. Это ты – эдакий здравомыслящий созерцатель сущего, а Стасенька… – Кошев обнял девушку за плечо и притянул к себе. – Стасенька – существо трепетное, ранимое, которое не может созерцать несправедливости мира и не страдать при этом.
– Это очень трогательно, Кошев. Я уже проникся жалостью и оценил собственную неотесанность. А теперь – свали отсюда. Кто девушку ужинает, тот ее и танцует.
– Стасенька, может быть, ты хочешь, чтоб тебя поужинал я? – Кошев со смехом нагнулся и чмокнул ее в щеку. – Честное слово, я не ограничусь фруктовым десертом!
– Виталис… – она сложила губы бантиком. – Ты все время ставишь меня в неловкое положение. И вчера, и сегодня. Я вовсе не хочу есть!
– Бедняжка такая скромная, – Кошев подмигнул Морготу и наконец прикурил, – никогда ничего не попросит для себя.
– И я сама могу решить, о чем мне положено думать, а о чем – нет… – добавила Стася, смешавшись.
– Она мне как младшая сестренка, – Кошев снова чмокнул ее, не сводя глаз с Моргота, и сунул зажигалку Моргота в карман, – ее отец, царство ему небесное, был моим крестным. Моя маман относилась к нему словно к родному брату. Знаешь эти взрослые дни рождения – когда детей всех возрастов запирают в самой дальней комнате, чтоб они не мешали взрослым напиваться? А, Громин? Ты помнишь? Твой папа-полковник наверняка таскал тебя на такие праздники. Кстати, как он себя чувствует?
– Благодарю, превосходно. Думаю, лучше всех нас, – коротко кивнул Моргот.
– Очень рад. Наверное, разбогател во время конверсии? Самые ярые последователи Лунича почему-то отказывались от своих коммунистических взглядов быстрей остальных.
– Это интересное наблюдение, Кошев. Я попробую собрать статистику. У тебя ко мне все?
– Еще одно замечание: обрати внимание, красные разговоры обычно заводят те, кому не хватило ни ума, ни ловкости выбиться в люди. Те, кто еще надеется приподняться, напротив, превозносят свободное предпринимательство, а те, кому ничего не светит, вроде тебя, – вот они-то и вспоминают Лунича со слезами на глазах… Привет семье, Громин! – Кошев поднялся, шумно вздохнув. – Я, может, еще загляну.
– Надеюсь, этого не случится… – проворчал Моргот и только потом вспомнил о зажигалке: – Эй, верни вещь!
– А! Точно! – Кошев сунул руку в карман и вытащил зажигалку. – Все время забываю их возвращать!
Стася проводила Кошева взглядом и посмотрела на Моргота.
– Вы так сильно друг друга ненавидите?
– Мы друг друга недолюбливаем… – улыбнулся Моргот.
– Виталис, конечно, развязный и избалованный, как говорит моя мама, но он не так уж плох. Он добрый, его все любят. И денег он никогда на друзей не жалеет, и помочь всегда может.
– У него есть свои деньги? – удивился Моргот.
– Нет, конечно: он же нигде не работает. Дядя Лео ему ни в чем не отказывает. Ты видел его новую машину?
– Пока нет. Но обязательно взгляну, – Моргот отвел глаза – мысль показалась ему интересной.
– Но он все время говорит, что рано или поздно заткнет своего отца за пояс. И, знаешь, мне кажется, он решил взяться за ум. Он часто приезжает к нам на завод, в управление.
– А что, завод еще жив? Я считал, дядя Лео, – Моргот сделал ударение на этих словах, – давно все продал.
– Нет, ну что ты! – она тихо засмеялась. – Да, центральная площадка почти вся сдана в аренду. Кое-что, конечно, продано. Но у завода восемь площадок, и три еще работают. У дяди Лео сорок процентов акций, и больше крупных собственников нет, только мелкие акционеры. Рабочие в основном. А то бы завод давно распродали.
– Интересно, а откуда дядя Лео взял деньги на открытие двадцати супермаркетов? – осклабился Моргот.
– Завод приносит прибыль, – Стася пожала плечами, – это же гигант…
– Верится с трудом… – сказал Моргот вполголоса.
– Виталис говорит, что весь завод стоит в десять раз дороже, чем все эти супермаркеты.
– Да ну? Прогнившее оборудование? Или панельные стены? Если что-то там и стоит денег, так это центральная площадка. И только из-за стоимости земли в центре города.
– Я не знаю. Я ничего в этом не понимаю. Я ведь только секретарь. Но Виталис в этом разбирается, и он в последнее время загорелся работой на заводе. Дядя Лео так радуется, он так надеется, что Виталис будет работать вместе с ним! Мне даже страшно иногда: Виталис – натура увлекающаяся, сегодня ему интересно на заводе, а завтра – в ресторане. Мне будет жалко, если он разочарует отца.
– Не бойся. Дядя Лео переживет, – серьезно кивнул Моргот, нисколько не сомневаясь, что младший Кошев непременно разочарует отца. И не станет он шататься по заводу, если у него нет в этом прямого интереса. Наверняка задумал оттяпать у папаши кусок пожирней!
– Почему ты так плохо думаешь о них обоих?
– Разве плохо? – Моргот пожал плечами. – Я попросту не обольщаюсь. А про старшего Кошева я и вовсе ничего не знаю, кроме того, что он ни в чем не отказывает своему сыну и имеет сеть супермаркетов.
– Дядя Лео очень его любит, поэтому переживает. Понимаешь, разочарование после надежды – это всегда очень больно.
– Наверное, – Моргот подумывал о том, что пока разговоров достаточно, надо как-то сворачивать беседу на личное и расставаться до следующего раза. И организовать этот следующий раз где-нибудь в другом месте – подешевле и там, где не появится Кошев. – Давай лучше закажем еще выпить и поесть чего-нибудь.
