Песнь цветов

Посвящается всем детям,

которым сейчас страшно,

и всем взрослым,

которые всё ещё дети.

Если вечером, в сумерки, спуститься с самой вершины облаков, затесаться в стаю галок и с высоты любоваться пейзажами, можно увидеть городок с домами, стоящими хаотично, как попало, будто бы кто-то нечаянно выронил горсть семян, из которых они произросли. А если случилось так, что время зимнее, предновогоднее, обратит на себя внимание один-единственный дом – лавка рукодельников, украшенная венками и колокольчиками, сосновыми и можжевеловыми ветвями, фигурами птиц и зверей. По периметру дома сияют гирлянды, два стеклянных гнома стерегут крыльцо, а с крыши приветствуют гостей застывшая со вскинутыми руками Снегурочка и Дед Мороз с серебристым посохом. В самом же доме, совмещённом с лавкой, живёт и трудится дядюшка Фрол – ремесленник, мастерящий такие ладные игрушки, что на них охотятся не только дети, но и взрослые. Торгует дядюшка первоклассными принадлежностями: бумагой и глиной, бусинами и шарами, ножницами и карандашами, пряжей и заготовками. И если вам захочется смастерить для папы дом из пластилина, собрать игрушечный поезд для мамы, подарить воспитателю глиняных коней или свалять для бабушки валенки, то лучшего места не найти.

Когда очутитесь в гостях у Фрола, знайте – хозяин вас не отпустит без складной истории и полного живота. Напившись чая и наевшись пряников (а если пряники вам не по вкусу, возьмите леденцы), садитесь-ка на печь и приготовьтесь слушать. В этом краю каждому известно, что ремесленник рассказчик хоть куда! А если вы впервые в лавке рукодельников, дядюшка Фрол непременно принесёт с подоконника цветок в горшке, и тот вдруг затянет песню, какую из года в год в канун Нового года повторяют все волшебные цветы со всех подоконников мира.

В доме, что стоял не в центре и не на краю, а меж другими домами, не способными сложиться в улицу, проживали мальчик и девочка – Третьяк и Фаня. Бабушка, что их воспитывала, никогда, до этого самого вечера, с рассказа о котором заводится цветочная песнь, не смела бить детей, как бы гадко те себя не вели, и сколько бы шалостей не сотворили. Так было до тех пор, пока что-то не переменилось: на город не пало заклятие, и жителей никто не проклял, но… И в этом месте цветок перейдёт на куплет о цветочнице, что в середине ноября прошлого года обнаружила на своём крыльце монету. Откуда взялась – неизвестно, то ли метель принесла, то ли крошечные кудесники, живущие за самой вершиной облаков, случайно её обронили. «Серебряная, поди, – гадала Любава. – А может, медная». Она бережно завернула находку в платок и отнесла её в цветочный магазин: «Такая, – решила она, – заслуживает видного места: прямо тут, за стеклом прилавка». В тот же день забрёл в магазин старичок не из местных, с головы до ног укутанный, по виду – весьма состоятельный. Цветочница поинтересовалась, не потерялся ли господин, и тот, важно отряхивая пальто, признался, что заплутал, но благодаря светящимся в темноте фонарикам добрался до чу́дного местечка со всяческой канцелярией, заготовками и поделками.

– Вы не подумайте, что дом украшен, – пояснила Любава, пусть гость не выдвинул ни одного предположения. – Гирлянды Фрол повесил вместо маяка – ну, чтоб из каждого сугроба можно было лавку рукодельников увидеть! Месяц-то хмурый, и люди, как мотыльки, на всякие огоньки летят…

Но мысли путника больше не занимал обретённый недавно ночлег: он загляделся на пуансеттию в горшке.

– Я тоже интересуюсь цветами, – признался он. – Везу семена одного чрезвычайно редкого растения из Дании. Я собиратель редкостей.

– Правда? А что за семена?

– Вы о таких не слышали.

Загадочный посетитель погрузился в раздумья. Любава только надеялась продать ему гладиолусы или, может быть, розы, но тот обратил внимание на монету: снял шапку, надел очки, склонился над стеклом и начал что-то бормотать – как показалось цветочнице, на латыни.

– Это серебро! – гордо заявила она. – А может быть, медь.

Старик выпрямился, зачесал редкие волосы пальцами и твёрдо произнёс:

– Продайте мне её!

– Вы что, ещё и нумизмат?

– Продайте мне её! – повторил незнакомец, расстёгивая пальто. – Монета кудесников, что живут за вершиной облаков… о, моя вишня, моя соль, мой изюм!

– Вы покраснели. Вы хорошо себя чувствуете? Хотите воды?

– Скажите мне, сколько? Сколько хотите?

– Хочу… семена «одного чрезвычайно редкого растения из Дании»! И я отдам вам монету.

На другой день господин передал цветочнице все семена, и, счастливый, вернулся в свой край, где был, между прочим, большой знаменитостью. Там написал он статью о редчайшей монете мира, дарованной им местному музею, ещё больше прославился, да помер – с улыбкой на устах. Цветочница же думать забыла о необыкновенной монете, когда из первого семени, едва посаженного в землю, вырос цветок – и сразу запел! Она слушала с упоением истории об ушедших эпохах, далеких морях и замечательной жизни кудесников, что живут за самой вершиной облаков. А вскоре цветочный магазин посетила целая делегация: люди в бардовых пальто со множеством знаков отличия, пристёгнутых к воротникам, передали Любаве новость: старик оставил ей часть нажитого им состояния. Тогда о госпоже цветочнице заговорил весь город; и поначалу люди даже загордились – кто-то из местных разбогател, это ли не повод! Но гордость быстро сменилась завистью – с чего это такая удача какой-то цветочнице выпала? А не украла ли она монету? Странное дело – появилась из ниоткуда на крылечке, и покупатель сам нашёлся. Зависть породила пересуды, пересуды – толкотню, а то и другое – ненависть. Теперь уж Любава из дома совсем не выходила, а людская злоба всё множилась и укреплялась; и чем злее становились жители, тем больше их лица искажались, окрашиваясь в мрачный болотный оттенок.

Цветочная песнь приостановится ненадолго, чтобы слушатель обдумал услышанное. Возобновившись, она вернёт вас в бабушкин дом, где проживали Василиса и двое её внуков – Третьяк и Фаня. Последняя не способна была на злобу: в ту ночь, когда она родилась, кудесники увидели свет, и опустили головы, держась за края облаков, чтобы понять, от кого он исходит (цветок вам напомнит, что эти существа видят иначе, чем мы). Наконец кудесница, первой узревшая источник света, объявила: «Младенец! Человек». И мудрый старец подтвердил её слова: «Выглядит, как девочка, а жить будет, как кудесница». «Ох, нелегко придётся ей» – закачали головами остальные. «Придёт время, – заверил старец, – заберём её к себе».

До сей поры считали в доме Василисы Фанину доброту даром, но за то любили её не меньше и не больше – им с братом доставалось поровну любви. Третьяк был мальчишкой вспыльчивым: мог дать сдачи, если надо, и обозвать в ответ обидчика – не грубо, но хлёстко – так, что тому ничего не оставалось, как только открыть рот и бессильно сопеть. Он честно пытался объяснить Фаньке, что можно иногда (лишь изредка, разумеется!) дать по носу тому, кто дал тебе по лбу, но та насилия не признавала – даже лёгкого пинка или смачного щелчка. И, хоть Третьяк и попрекал сестру за мягкосердечность, сам с лёгкостью вступался за неё. Так было, напомнит цветок, до этого самого вечера. (С тех пор, как цветочница спряталась за терновым занавесом, даже самые порядочные жители превратились в непорядочных.) Этим вечером, ещё не поздним, но уже предвещающим темноту, Фаня пришла с прогулки, села на стул и расплакалась. На её лице красовался большой красно-синий синяк.

– Эй, нюня! – завопил Третьяк. – Кто тебе фонарь под глазом поставил?

– Сашка, – всхлипнула девочка. – Не знаю, за что она меня; все вдруг переменились, озлобились…

– «Перюмюнились, озлоблились» – передразнил её брат.

– Не говори с ней! – вступила бабушка. – Она же больна, ты что, не видишь?

– Чем больна?

– Милосердием, – презрительно начала Василиса, – доброжелательностью, – с отвращением поморщилась она, – участливостью, сердечностью, человеколюбием – тьфу!

– Быть нюней – это не болезнь! – возразил Третьяк и запрыгал вокруг сестры. – Фаня – нюня, Фаня – нюня! Бе-бе-бе, ле-ле-ле, ме-ме-ме!

Женщина, не помня себя, с размаху дала внуку подзатыльник, и тот, оскорбившись, убежал.

– Ты ли это, бабушка? – удивилась девочка. – Не бей его больше никогда.

– И как это у меня рука поднялась, – пролепетала Василиса, начиная наматывать по комнате круги. – Да что же это происходит – такая злость берёт! А всё почему? Потому, – повернулась она к Фане, – что ты такая жалкая букашка! Ты б ту монету нашла – не продала б ведь – за даром отдала, – и Василиса тут же накрыла рот ладонью, а сверху ещё второй рукой прижала – чтобы наверняка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.