Третий сын. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть III

© Ирина Фургал, 2019

ISBN 978-5-0050-1141-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1. И СТРАХ, И РАДОСТЬ

Всего было намешано в нашем путешествии вверх по Някке, по Влоту, по другим рекам, по озёрам, по каналам и волокам, на северо-восток. До зимы мы пересекли границы трёх стран и почти добрались до северных рубежей четвёртой, Красеты. И, вроде, мы не спешили и не суетились, а расстояние, пройденное «Комариком» впечатляет, как и результаты нашей экспедиции. О них вы можете узнать из трактатов Хрота, которыми зачитываются граждане от десяти до ста десяти лет, профессора и домохозяйки. Можете посетить Главный музей – почти всё, что нами добыто, выставлено там специально для вас, любители старины и истории. Можете сходить в Зелёную галерею – картины и зарисовки Лёки Мале расскажут о многом, и вы сами захотите странствовать водными дорогами Винэи, нашей прекрасной планеты. Захотите увидеть её вечную красоту – в разные времена года, на разных её широтах, захотите совершить открытия и преодолеть всевозможные опасности. Но учтите, опасности радуют только в книгах.

А бывали вы в Овальном театре в последнее время? Если вы любите трагедии – то не знаете, о чём речь идёт. Только в самых смешных пьесах и водевилях слышны отголоски наших приключений, наши словечки и пререкания, видны наши характеры и чуднЫе поступки. И чьё ухо уловило, и чей зоркий глаз подметил такое и запечатлел в пьесах? Я всё вам сейчас расскажу.

Интересное изобретение человечества, фотоаппарат, тоже странствовал с нами, и если вы зайдёте ко мне домой, лучше не намекайте, что хотели бы заглянуть в фотоальбом. Я увлекусь и буду допоздна говорить о Нате, о моих товарищах и младшем поколении – о Рики и Лале, и как они уговорили меня купить им ролики. Фотографии разложены аккуратно, все в нужном прядке, а я, вспоминая, буду цепляться мыслью то за одно, то за другое, перескакивать с события на событие, и о порядке не думайте даже. Именно потому, что так всё удивительно перемешалось в нашем путешествии: любовь и ненависть, дружба и вражда, страх и беспечная молодая радость, которой, кажется, всё по плечу. И смеётся она, наплевав на опасность, на угрозу самой жизни, и способна справиться даже с этим. И даже с бедой разочарования и узнавания тайны, которой знать не следует людям мирным и далёким от интриг сильных мира сего. Но только одна тайна на пути туда, и много—много – на пути обратно. Но я не говорю, что это плохо. Всё к лучшему.

Всё к лучшему – только так бывает там, где стремительна синеглазая Някка под голубым и прохладным небом.

Всё к лучшему, но простите мне некоторый сумбур в этой части повествования. Это, как я уже говорил, от того, что события быстро сменяли друг друга, наслаивались и погоняли друг друга, наступая на пятки.

Я говорил о страхе – снова о страхе, на этот раз подкреплённом событиями, случавшимися часто. О страхе не за себя, за Петрика, который вечно лезет на рожон, а потом я расхлёбываю последствия его неуёмной отваги.

Буквально сразу до нашей команды дошло, что «Комарик» преследует колдун, пиратский маг, которого мы по привычке называли Чёрным Мстителем. Возможно, у него имелось и нормальное имя, но мне, как вы помните, он его не сообщил. Вы спросите, как он успевал за быстроходным судном при том, что берега Някки у самой воды местами непроходимы из-за скал и камней? Так он же обладатель летающей кастрюли с хвостом! Очень просто за ночь по воздуху преодолеть расстояние, пройденное нами за день по воде. Однако, боясь за Петрика, я ещё в Някке опекал его и защищал при помощи всевозможных магических уловок. Да он и сам старался быть осторожным, понимая, что опасность нависла над ним нешуточная. Начав наш путь, мы не потеряли бдительности, и потому Чудилка уцелел, когда ни с того ни с сего кувыркнулся с лестницы. Ещё в первый день нашего путешествия. На почти новом, крепком, замечательном судне оказалась гнилая ступенька. Может такое быть, как вы считаете? Упал Петрик под лестницу, туда, где от прежнего владельца остались стоять внаклонку большие листы стекла. Мы планировали избавиться от них на первой же стоянке. Хорошо, что это случилось при мне – Петрик даже не поцарапался. А мы потом замучились убирать осколки, разлетевшиеся повсюду.

– Знаешь, – задумчиво помахав кисточкой, сказал мне Малёк, – странно всё это. В Някке, на моих глазах, Чудилище трижды откуда-нибудь срывался.

– Да? – всполошился я, поразившись масштабу охоты на моего родного дружка. На моих глазах нечто подобное случилось всего один раз – на озёрах.

– Правда, Миче. Сначала мы полезли с ним в гору: я с мольбертом, он с фотоаппаратом. Ну и обвалился подвесной мостик через Дику. Прямо сразу, едва Петрик наступил на него. Я шёл сзади и поймал его за ремень от этого вашего гробика.

– От какого ещё гробика, Лёка?

– От фотоаппарата вашего. Только не надо мне снова доказывать, что фотография – это произведение искусства.

– Это произведение, но давай по существу.

– Существенней некуда. Чудилке повезло, что ремень оказался крепким, а сам он успел уцепиться за что-то.

– Потом что?

– Ну, я подумал, мало ли, мостик старый уже. Сообщили леснику, да и дальше пошли.

– Лёка! Что было во второй раз?

– Во второй раз ты сам помнишь. Петрик свалился с лодки. Среди камней, в бурную погоду. Просто ни с того ни с сего. Ты тогда ещё сам заподозрил какой-то магический фокус. Типа подножки на расстоянии. А потом говорил, что ошибся. Ты не почувствовал магии.

– Ах, это! Подумаешь! Кто из нас с лодки не падал! На море живём.

– А Чёрный Мститель, как ты знаешь, тоже. И всё бы ничего, да вспомни, как Чудилка лоб ободрал. Чуть посильней удар – и буль-буль.

– Ох, светлая Эя!

– Дошло? Ну так вот. Воки в ту пору болтался на пляже. Я видел. Ты видел. И, если бы он был волшебником, я бы не усомнился…

– Воки не волшебник. Невозможно не почувствовать, откуда исходит сила. Если бы это Воки вредил Петрику раз за разом, я бы обязательно это понял. Я бы понял ни на второй раз, ни на третий, а сразу. Разве что у Ловкача есть одна волшебная вещь. Отрицание Имени. Её носят на шее. Воки не носит ничего похожего. Орицание Имени довольно велико, и обязательно из золота.

– Миче, – оживился Лёка, – так эта вещь лежит у него в мешочке. Воки носит на шее мешочек на шнуре.

– Не лежит, – вздохнул я. – Я пощупал, когда он спал. В мешочке у него что-то величиной с гречневое зёрнышко. Или с его любимый молочный зуб. Отрицание Имени не может быть таким маленьким.

– Жаль, – поджал губы Малёчек. – Будь оно там, всё бы сошлось.

– И знаешь, я ведь как-то разговаривал с Воки насчёт его отца, насчёт его адреса… Имей он при себе Отрицание Имени, не стал бы выдумывать и выкручиваться. Просто сделал бы вот так, – я поднял руку к груди и будто пробежался пальцами по маленькой дудочке, как если бы она висела там у меня на цепочке. – Я бы сразу бросил задавать ему эти вопросы, забыл бы о них, и долгое время не вспоминал бы, что вызвало мои подозрения. Я бы не придал значения этому движению, – я снова показал, какому именно. – Я не опознал бы Отрицания Имени, не говорил бы сейчас о нём с тобой применительно к Ловкачу. Если бы ты сказал при мне: «Знаешь, Миче, а Воки-то волшебник», вместо слова «волшебник», или вместо имени Ловкача я услышал бы шуршание, дребезжание или ещё какой звук, подумал бы, что не расслышал и не стал бы забивать голову. Ты бы больше не вернулся к этой теме. Забыл бы.

– Ясно, – сказал Лёка. Он нахмурился, словно действительно что-то забыл, потёр лоб, не вспомнил, и спросил: – А без Отрицания Имени человек может скрыть то, что он маг?

– Конечно! – обрадовался я возможности ещё раз объяснить ему это. – Может запросто. Ты, не волшебник, не понял бы никогда, если бы Воки колдовал не у тебя на глазах. Нельзя догадаться, если он просто вышел со мной прогуляться. Если мы пришли к нему в гости. Если он с девушкой на свидании. Но! Если рядом со мной применили магию, я почувствую. Удивляет то, что против нас магию применяют, а я не чувствую. Крайне редко ощущаю это очень слабо. Возможно, волшебник находится очень далеко. Но в этом случае поневоле нужно открытое пространство. Не понять, в какой стороне находится волшебник. Это странно. Потому я и заговорил об Отрицании Имени. Но оно не может действовать так, как я наблюдаю. Вряд ли оно имеется у Чёрного Мстителя – ведь мы сейчас свободно болтаем об этом. Однако, могу сказать, что против нас действует один человек. Энергия колдовства индивидуальна, как почерк. Но ты говорил, что Чудилка падал три раза. Что было ещё?

– Мы с Аней гуляли у моря, там, где Высокий берег. Глядим, Чудилка поднимается по лестнице с пляжа. По железной узкой лестнице. Оказалось, что она плохо закреплена на самом верху. Ты в это веришь, Миче?

Я не верил. Как это так – плохо закреплена? Это был известный всем случай, проводилась экспертиза – и было сказано, что с лестницей и креплениями всё в порядке. Почему произошло падение, никто не понял. А, между прочим, тогда пострадали люди. Если бы кто-то не крикнул вовремя, что лестница падает, пострадали бы сильнее и даже могли бы погибнуть. Теперь оказалось, что крикнул Чудилка, почуявший опасность. Приказал прыгать вниз, на склон.

Узнав, что на месте происшествия находился Петрик, я сразу поверил в то, что тут замешан волшебник. Простому человеку невозможно, подгадав, когда он станет подниматься, на виду у множества граждан, незамеченным быстренько ослабить крепления с помощью кувалды или чего там? Отвёртки.

Я понял, отчего нынче волшебство не в почёте. Оттого, что людям невозможно спокойно жить, когда рядом существует кто-то, чьи возможности выше. Мало ли, какой характер у мага. Неизвестно, на какое дело он свои способности употребит. Может, на дело вредительства и убийства.

Я попенял Мальку:

– О происшествии все газеты писали, но ты мне не сказал, и Аня мне не сказала, что Чудилка был главным действующим лицом.

– Потому что он запретил. Говорит: «Зачем волновать наших?» Я тоже подумал: зачем? Дойдёт до мамы, а ты знаешь мою маму, она сразу скажет твоей. Твоя будет плакать, помчится обсуждать это дело с тобой, а ты и так… Ну… После случая с Рики… Не сердись, Анчутка. Он даже своим родителям не сообщил.

Я вздохнул. Ну можно ли на них сердиться? И уточнил:

– Такой вот у нас Чёрный Мститель – специалист по падениям.

– Ты сам говорил, что можно защитить человека от чего угодно, но не от падения, помнишь? Если у человека выбить опору из-под ног, любой упадёт. Другое дело, как он защищён при этом.

– Да, если плохо, могут быть травмы. И что похуже.

– Ты, наверное, хороший волшебник, Миче.

– Смотри, Лёка, не накаркай беды. Молчи лучше.

Пока мы так разговаривали, на «Комарик», стоявший у пристани, доставили кое-какую провизию. Терезка, Петрик и Кохи на берегу расписались в документах и теперь просто болтали с подвернувшимися местными жителями. Чикикука у моих ног жмурилась на эту сцену.

– Отходим! – крикнула Ната, а Лала звякнула в колокол. Троица распрощалась с аборигенами и поспешила к сходням, опирающимся на доски пристани. От них до быстро текущей воды была порядочная высота. И дальше произошло вот что.

Кохи взбежал по сходням первый, и одну руку протянул, чтобы погладить вспрыгнувшую на поручень Чикикуку, а вторую – Терезке, чтобы помочь ей подняться на борт. В этот момент Чудилка, сияя счастливейшей улыбкой, тоже встал на сходни, а с берега ему закричал и замахал парень, с которым он только что разговаривал:

– Эй, я вспомнил! Вспомнил, как найти в Лесте ту бабку. Иди, нарисую подробней!

Это Петрик, помня о цели экспедиции, расспрашивал о древностях. Нет – нет, не столько о бабках, сколько о тех предметах, которыми они могут владеть и которые, может, хотели бы выгодно продать. Или, знаете, попадаются такие люди, которые помнят очень старые легенды или песни и всегда рады пропеть их перед какими – нибудь историками, вроде Хрота.

Так вот, в тот миг, когда Петрик прыгнул обратно на пристань, сходни рухнули в Някку с большой высоты. В воду полетела одна Терезка – и это был настоящий ужас. До сих пор мне плохо, когда я об этом вспоминаю. Представьте, что значит для будущей матери падение со сходен в быструю реку, да испуг, да ещё течение сразу ударило её о борт судна. Она могла захлебнуться, оказавшись под килем. Она могла потерять ребёнка. Любая женщина могла бы, но надо знать Терезку! Она сохранила присутствие духа, она не дала течению утянуть себя на глубину, она сумела ухватиться за опору пристани, правда не нашей, а соседней, и спокойно ждала, пока мы придём на помощь. По ней совершенно не было видно, что она испугалась. Вот такая она, Тереза Ош, жена Хрота Корка.

Воки Ловкач нарисовался рядом с Кохи и охал громче всех.

И вот что тут будешь делать?!

Я здорово поработал тогда, я привлёк к работе Рики – пусть тренируется. Мы чуть ли не наизнанку вывернулись, лишь бы на нашем судне не происходило больше никаких внезапных падений. А вы уже знаете, что это очень сложно.

Некоторое время никто ниоткуда не падал. Я начал было успокаиваться, когда до меня дошло: сходни, тем более пристань – это уже не наша территория. Враг нападает извне, на стоянках, когда я вынужден ослаблять защиту, чтобы на борт могли подняться грузчики, почтальон, служащий таможни, да мало ли кто ещё! Я нервничал, дёргался, подозревал каждого, кто намеревался посетить «Комарик», запретил вести торговлю на палубе, и в то же время понимал, что ничто не удержит членов экспедиции от исследования населённых пунктов и пустынных берегов. И как быть? Я боялся уже не только за Петрика, а просто за всех и за каждого. Дело осложнялось тем, что я понятия не имел, как выглядит мой противник. К тому же меня стало огорчать, что я не знаю, как его зовут. Когда очень сильно ругаешь кого-то по имени, получаешь большее удовольствие. Прозвище – это совсем не то.

Мы никуда не отпускали Петрика одного. Но чем дальше, тем больше я переживал. Я помнил, что во время пиратского набега на наши дома, дом Лёки Мале пытались поджечь тоже. А ну как и Лёка подвергается опасности? Он искал со мною амулет города Сароссе. Со мной и Рики – вы представьте только, что я чувствовал, думая, что Чёрный Мститель на берегу может причинить вред моему сокровищу. Размышляя таким образом, я пришёл к мысли, что мстить по-чёрному этот маг может кому угодно. Молодым Коркам, всем троим – за измену клану. Даже Мадинке – за то, что полюбила не того, кого надо, за то, что поддерживает братьев. Терезке, женщине из анчу, чей ребёнок просто не должен родиться и позорить примесью «нечистой» крови славный род бунтовщиков и заговорщиков. Даже Нате – вот ужас-то! Даже Нате!

И, понимая всё это, мы, молодые и отчаянные, не поворачивали домой, в Някку, а строили планы поимки злоумышленника. Мы вели странный образ жизни в начале нашего путешествия. С одной стороны, угроза пиратской мести вынуждала нас быть осторожными, с другой – мы никак не могли обуздать наши темпераменты и любознательность и пренебречь интересами экспедиции. Лишь только «Комарик» замирал у пристани, мы бросались на берег кто с чем. Кто-то закупал необходимое, кто-то выяснял наличие исторических ценностей в этих краях у местных жителей. Наши дни были полны смехом и шутками. Мы подкалывали друг друга, мы были полны дружелюбия друг к другу, мы всё делали сообща, а ссорились крайне редко. Мне кажется, я тогда всё время улыбался, не смотря ни на что, ни на какие потрясения. И каждое утро начиналось с возгласа Петрика, выскочившего на влажную от росы палубу, в холодноватую послерассветную солнечную синеву:

– Светлая Эя, как хорошо, как красиво!

– Ты, – сказал ему Кохи, – когда родился, не плакал, наверное, а вот это самое говорил.

– Ну да, только никто не понял, что это он так верещит, – крикнул от мольберта Малёк. Он выводил красками ветки на фоне солнца, и были похожи они на замысловато изогнутые дороги, по которым странствует свет, по которым скользит с тонкого, переливчатого, словно хрустального неба, в траву, в широкую реку, в наши ладони.

– Они смеялись, когда родились, – сообщил во всеуслышание Рики очень личную вещь. – Мне мама сказала. Один и второй, Миче и Петрик – не плакали, а смеялись. Очень редкое явление, но бывает.

– И до сих пор никак не успокоятся, – махнув на нас с Петриком кисточкой, кивнул Лёка Мале.

Ну, вообще-то, наверное, так. Кстати, это редкое явление ровно ничего не значит, как доказали современные учёные. Однако, Чудилке хочется думать, что это неспроста – Радо и Эя любят смех и весёлых людей.

У этой самой Лесты Терезке жутко захотелось шоколадного мороженого. Как известно, беременным надо потакать, вот мы и поторопились пристать пораньше к берегу – всё равно приходилось останавливаться на ночь. Петрик с Кохи и Хротом отправились в посёлок за лакомством и на поиски бабульки, по слухам, умеющей как никто петь о приключениях Тлака из Арры и хранящей в сундуках национальные костюмы прошлого века. А мы все просто так бродили по окрестностям у маленькой пристани.

– Ой! – вспомнил Рики. – Письмо опустить для мамы и папы. Я с Чудиком пойду, ладно, Миче?

– Валяй, – разрешил я. Когда Рики с Петриком, я не боюсь ни за одного, ни за другого.

Рики припустился за нашими приятелями.

Мы смотрели ему вслед.

Получилось так, что он бежал по тропке, а Хрот, Кохи и Петрик как раз поравнялись с первыми домами селеньица. И самым первым домом должно было стать трёхэтажное каменное здание – его как раз достраивали. Рабочие закричали, Рики завизжал, Терезке моментально расхотелось мороженого. С верхнего этажа сорвалось несколько кирпичей, но мы этого от пристани не видели. Особенно не видел я без очков. Видел Рики. Он успел кое-как защитить тех, кто шёл впереди. Он же волшебник. Кирпичи скользнули в траву, хотя неминуемо должны были зашибить всех троих или кого-то одного. Рабочие клялись, что быть такого не может, чтобы у них на стройке что-то упало вниз. Даже не просто вниз, а, сами понимаете, отлетев в сторону тропинки.

– Это новенький! – кричал один из строителей. – Новенький, видели? Поднялся – и прямиком к кирпичам. Аж запыхался, будто бежал. Я говорю: «Тебе чего?» «Велено принести», – говорит. Велено – так велено. Я и отошёл. Тут все кричат. Гляжу – такое дело! Новенького след простыл. Нарочно кинул. Кто его видел? Сбежал!

Самый главный начальник покачал головой:

– Что за новенький? Никаких новеньких у нас.

Действительно, след простыл. Мы не смогли выяснить, что за парень подходил к кирпичам. Рабочий, говоривший с ним, совершенно не мог припомнить его внешность и во что тот был одет. Мог утверждать только, что это мужчина. Да и то, как-то неуверенно. Больше никто не видел злоумышленника. Всё это было похоже на заклинание отвода глаз, сделанное не очень старательно, или не очень умело, или наспех. Через пять минут бдительный рабочий вообще забыл, что говорил с кем-то о кирпичах. Преступником точно был волшебник. Ни один человек не смог бы просто руками бросить на тропинку охапку кирпичей. И снова мы все говорили Чудилке:

– Пиратская месть. Нашёл тебя их волшебник. Ты ведь убил вождя.

– Это не Корки – они бы напали на всех сразу, всем своим табором, с саблями и пушками.

– Какой волшебник? – спросил Воки, появившийся ниоткуда.

– Тот, что на мой дом напал и пожар устроил, – зло гавкнул я.

– Тебе известно, как его зовут, кто он, Миче?

– Убийца! – припечатал Лёка.

Малёк спросил Воки, где он был, когда причалили к берегу, и тот ответил, что оставался на «Комарике». Лично я не видел его на палубе. Я на Рики смотрел.

И, поскольку, всем было страшно за Петрика, мы пошли разыскивать бабульку все вместе, без ужина, большой толпой, купив и съев по дороге мороженое. Какое кому больше нравилось.

А в следующем маленьком городишке в Петрика просто выстрелили из кустов, но не причинили вреда. Вы понимаете, я заранее принял все меры, чтобы этого не случилось, я теперь только и делал, что меры принимал. Тогда на берег сошли только мы с ним. И в том, что стрелял волшебник, не было сомнений. На мой удар невидимый негодяй ответил своим, довольно слабеньким, надо сказать. И ничего не сказав насчёт моего имени и того, что мы встретимся, дал стрекача. Поймать не вышло, а на «Комарике» просто паника была. Мадинка рыдала на груди Чудилки, а сам он был спокоен и вёл себя достойно.

– Где был Воки? – спросил я тогда у Малька.

– Не знаю, Миче, не могу вспомнить. У нас в кухне случился пожар, пока вы в городе были. Небольшой, но мы все тушили. Дым, вонь, ничего не видно… Не чуешь, разве, как пахнет? Постой, ты ведь не хочешь сказать, что Ловкач волшебник?

– Я бы сказал, что волшебник. Но это не так. Я бы почувствовал, – ответил я, потому что не почувствовать очень сложно.

ГЛАВА 2. ИЗ-ЗА МЕНЯ

– Жил – был Хрот, занудный всезнайка. Однажды он нудел – нудел, его схватили за пятки и утопили в речке.

– И жил – был Миче, которого плохо выучили. Он знать ничего не знал, кроме заклинаний «бу-бу-бу», и знать не хотел. Он не желал слушать мудрого Хрота, и поэтому попал впросак, сел в лужу и обмишурился. Этот Миче будет ещё утверждать, будто Совет племён у Мыги начался с утра, когда я точно знаю, что после обеда.

– Откуда ты знать можешь? Совет племён у Мыги был четыреста пятьдесят лет назад.

– Четыреста сорок девять лет и четыре с половиной месяца назад.

– О, Эя! Вредный Хрот должен прислушиваться к знающим людям. Все важные дела южные анчу всегда начинали с утра, с девяти часов, а вовсе не с обеда, набив животы.

– Тогда старейшины из Айкри опоздали на сборище. На них в пути напали разбойники Акети. Твои предки, Миче, из Айкри, ты это знать должен.

– Значит, Совет перенесли на следующий день. Дали людям отдохнуть.

– Не перенесли.

– Перенесли.

– Миче, если ты будешь мешать Хроту рассказывать интересные вещи, я откажусь есть овсяную кашу.

– Ужас. Страшно—то как. Я, Рики, просто трепещу. Раз пищу, два пищу, три пищу… Кому какое дело, в котором часу четыре с половиной сотни лет назад старейшины решили потрепаться, а потом передрались, а потом, как всегда, пировали, забыв про время вообще?

– Это историческая правда! – подскочил от возмущения младший Корк.

– Хрот, а как Миче в луже обмишурился? – тихо спросила Лала Паг.

– Примерно так же, как опростоволосился.

Расширив глаза, девчоночка уставилась на мою голову. Сдерживая смех, начальник экспедиции сказал:

– Это уже не история, нет – нет, Лала, мышка моя.

– Не история?

– Нет. Суровое настоящее.

– А-а-а, – разочарованно протянула Лала. – Жаль. Так интересно начиналось. Ну давайте, что ли, вашу овсяную кашу.

Мы уже так привыкли, что Хрот вечно нам что – нибудь рассказывает о далёких предках и доисторических временах, что не сразу соображали, когда он начинал говорить по существу.

Всё-таки, как было весело двигаться вверх по Някке! Она течёт то по долинам, то между гор. Но горы расступаются почтительно, освобождая ей путь. Някка безмерно широка, и относительно спокойна почти по всей своей невероятной длине. Где—то в верховьях, у истока, река бурлит и клокочет, оглашая стиснувшие её скалы возмущённым рёвом. Я как-то видел – зрелище впечатляющее. Конечно, в тех местах Някка ещё маленькая речка и не судоходна. Там, где она рождается и начинает свой бег – невозможно быстрое течение, камни, пороги, водопады, скрытые брызгами и радугами. Но вот она вырывается на сравнительно ровное пространство и делается широкой. Хорошей рекой, ласковой, как котёнок. Но! Во время дождей и ранней весной не выводите свои плавсредства на Някку: утопит и не заметит. Сколько в неё вливается рек и речушек, я вам передать не могу. Чем ближе к морю – тем она глубже. И выше по течению, в четыре очень больших города и множество мелких городишек между ними спокойно заходят тяжёлые морские суда. А дальше – уж извините. Правда, пассажирские и грузовые речные суда и баржи тоже довольно велики и тяжелы. А таким, как наше, судёнышкам шустрым, удобным, очень разумно устроенным, вообще хорошо. Наша компания под руководством моей Наты запросто управлялась с «Комариком», несмотря на быстрое, всё-таки, течение и изменившийся с прошлого года фарватер и рисунок берегов.

Я, вроде, упоминал уже, что Ната может водить речные суда с профессионализмом, достойным капитанского звания. После этой поездки, если с нами ничего не случится, оно обещано Нате самой королевой. Тогда она станет третьей женщиной на Някке с дипломом капитана. Пока она довольна была званием помощника. Но факт есть факт: моя Ната водила по рекам, Някке и Влоту, отцовские торговые суда. Тренировалась под руководством настоящих капитанов. А я ждал её дома, волнуясь и переживая. И выходил на высокий берег за городом. И всматривался в широкую, синюю или стальную, в солнечных бликах или в каплях дождя, реку. И говорил Мальку, совершенно искренне утверждал, что беспокоюсь о друге. Разве он не беспокоится также? Ну не болван ли я был? Вот болван!