Небытие
Борис Поплавский
Небытие
Неизвестные стихотворения 1922–1935 годов
Борис Поплавский. Автопортрет
От составителя
Публикуемый сборник Поплавского – очередная попытка сделать общедоступной ту значительную по размеру часть его разбросанного поэтического архива, которая в последние годы стала возвращаться почти из небытия. Этой книге предшествуют три наших издания его стихов, не появлявшихся в печати ни при его жизни, ни за последующие шесть десятилетий. Это «Покушение с негодными средствами» (1997), сделанное по материалам марсельского архива И.М. Зданевича, «Дадафония» (1999), по материалам архива московского Государственного литературного музея, и «Орфей в аду» (2009), по материалам парижского частного собрания. По тем же парижским материалам Е. Менегальдо в разных издательствах опубликовала никому прежде не известные «Автоматические стихи» (1999) и томик «Неизданных стихов» (2003), включающий без малого сто неопубликованных текстов.
К сожалению, после выхода в 2009 году «итогового» тома «Стихотворений», подготовленных А. Богословским и Е. Менегальдо, у читателей могло возникнуть ошибочное представление о том, что поиск в архивах завершён и теперь стали доступными все его стихи. В это объёмное, но поспешно выстроенное и содержащее массу неточностей собрание не вошли как почти весь наш предыдущий сборник «Орфей в аду», так и нынешняя книга.
И после настоящего издания, представляющего десятки вновь обнаруженных текстов, точку в обнародовании поэтического труда Поплавского ставить преждевременно. У него остались и совсем неизвестные стихи, и ещё такие, которые знакомы лишь приблизительно, верные или последние или лучшие варианты которых до сих пор никто, кроме работавших с его бумагами, не видел. И даже многое из того, что издано, не прошло пока серьёзную текстологическую проверку. В одном из приложений к нашему сборнику публикуются некоторые более точные версии текстов, включённых в разные годы в разные издания, в том числе и «гилейские».
Вряд ли вызовет возражение та мысль, что самые яркие и характерные для Поплавского вещи при его жизни напечатаны не были. Но я позволю себе сказать нечто более резкое. Я уверен, что лишь недавнее открытие архивов поэта позволило наконец-то увидеть ценнейшее в его творчестве – многие годы стыдливо уступавшее плодам калечащих условий беженской «культурной политики», вышедшим из-под его пера. А встречающимся сегодня высокомерным невниманием к его живым и необычным стихам мы во многом обязаны как распространённому читательскому заблуждению, что «всё сто́ящее» из «той эпохи» уже хорошо известно, так и замешательству критиков и специалистов, столкнувшихся с очевидной невозможностью отнести его, как они привыкли поступать, к чётко определённому идейному и литературному «лагерю». Такие «поэты неизвестного направления» всегда остаются напоследок.
С. К.
Стихотворения
1. «Какой-то рок играет с нами…»
Ставшая родной мне Русь.
С. ЛиберманКакой-то рок играет с намиСмотри я облетел полмираИ вновь пророческими снамиМне снится хладная ПальмираИ среди сборищ молча яМечтой лелею предков берегГде днесь всё та же толчеяИ врозь текут Нева и ТерекРодимое столпотворенье.Как было тысячу годовТам каждый умереть готовИ потрясать столпы творенья.Но все сдаются и живутДетей растят и деньги копятИ слыша как ветра ревутСемейные камины топят.Откуда ж это? ВпряженаДавно разбойничья лошадка,Культура строгая женаСидит причёсанная гладко,Какой-то рок играет с нами,Смотри! я облетел полмираИ вновь пророческими снамиМне снится хладная Пальмира.Берлин, декабрь 19222. «Небытие чудесная страна…»
Небытие чудесная странаЧьих нет границ на атласах бесплодныхК тебе плыву я по реке винаСредь собеседников своих бесплотныхРека течёт сквозь чёрные домаСквозь улицы и дымные трактирыКуда бездомных загнала зимаСквозь все углы и все чертоги мираСмежаются усталые глазаГорячее покоя ищет телоСмеркаются людские голосаИ руки сонно падают без делаЧто там за жизнью в сумраке блестящем?Но почему так сладко отступаяЗакрыть глаза. Как хорошеет спящийИ от него стихает боль тупая19243. «Как сумасшедший часовщик…»
Как сумасшедший часовщикМоя душа в любви гнездитсяНебесный свод колёс звездитсяБлистает крышки гладкий щитМаячит анкер вверх и внизКак острый нож двурогий генийУпорствует пружины фризЗловещий что круги в гееннеСтанина тяжкая виситОтточенным блестящим краемДоскою где растут весыЖелезным деревом над раемИ сложный шум журчит сверляСвоей рукою многоперстойНад полостию мной отверстойГде жизнь однажды умерлаИ вновь свербит легко во тьмеПод крышкою теперь закрытойСамостоятельный предметВ земле груди у нас зарытый.19244. «Не забывал свободу зверь дабы…»
Не забывал свободу зверь дабы,Летает дождь перед его глазами.Он встрепенулся, но отстал и замер.Увы, в бездельи счастливы рабы.По нас: судьбу на двор вози возами.По-Божьему: щепоткою судьбы.Промеж сердцами сотни вёрст ходьбы,И се в верхах, а мы идём низами.Не покладаем утренний покосБесславной жизни лицевых волосПод бритвою направленной до казниТак сон и смерть, не причиняя боль,Всечасно укорачивают гольЗемную, что не ведает боязни.19245. «Планеты в необъятном доме…»
Планеты в необъятном домеЛетят живым наперекорА проводник таясь как ворГрустит в Гоморре иль в СодомеИль как церковные часыЧто вертятся во мгле бессменноИль милая Твои власыКогда мы будем в гробе тленномАлмазами тяжёлых глазСияет жизнь и шепчет негаИ я живу таясь средь васРасту как хлеб растёт под снегомМой час ещё настать не могВодой весны не полон жёлобИ над землёю одинокНахохленный и мокрый голубь19246. В смирительной рубашке
Томление, увы, который разЯ это слово повторяю с пеньемВ нерадостном молитвенном успеньиИ в тёмном слове сердца без прикрасРаздавлен мир безмолвием и сномСутулые к земле свисают плечиДыба надежды крючит и калечитРасплющивает жизнь казённый домВ стеснении немыслимом душаНе издаёт по месяцам ни звукаПроходят годы тяжело дышаИная нам иная мёртвым мукаКак тяжело писать иль говоритьМрачны и вечно заспанны поэтыПод серым небом где в тисках орбитВлачатся звёзды и ползут планеты.19247. «Любимое моё отдохновенье…»
Любимое моё отдохновеньеНесложная словесная игра.Ах проигрыш в неё – одно мгновенье,Ах выигрыш, ах страсти до утра.На гладкой карте не узнаю ль даму,А вот четыре короля вокруг,Спокойные, как сыновья АдамаСредь царственных своих сестёр-подруг.Но этот гордый и безвольный родТузов бессмертных окружает лето,Толпятся униженные валетыИ прочих карт безымянный народ.Кто будут козырьми? Чья злая властьПревозмогает двойкою фигуру,Но что должны неумолимо пасть,Когда, приблизясь ко второму туру,Их соберут рукой неторопливойВ бесцветный и возвышенный квадрат,Что совмещает королей счастливых,Что не хотят во тьму, и тех, кто рад.Париж 924 октябрь8. «На кожу рук на кожуру перчаток…»
На кожу рук на кожуру перчатокСлеза стекает как прозрачный потЗелёный снег и месяца начаток.Вот Цезарь Форум клык Тарпейский вотПротивиться немыслимо не мыслю.Стою молчу иду молчу молчу.Три чашки на железном коромыслеДекабрь и сон любовь ли вздымут чутьКак неразумно мы щадили нежностьЗазнался и ослушался слугаЧто был до смеха раболепен преждеАх в расточеньи множатся блага.Ах ах да ах разахался я что-тоНе привыкать к безведрию судьбыПечаль неудержима как икотаСпиной но в спину как бревно дыбыСон укорочен Ты взываешь глухоПойдёмте холодно уж поздний часНо я как веко закрываю ухоТак в декабре случается подчас.19249. «Весенний дождь, усилившись вдвойне…»
Весенний дождь, усилившись вдвойне,По тонкой крыше барабанил мерно.Мы за вином мечтали о войнеИ пели песни голосом неверным.Белёсый долго колебался день,Огни горели на соседней дачеИ прерывая нашу дребеденьТряслись под гору легковые клячи.Увы! никто не ведал за столом,Как близок берег легковой охотыОт тех, кто глупо пели о быломИ о сраженьях с озорной охотойЧто сменит летом смертоносный громГрозы весенней непорочный голосИ у певцов над молодым челомНе побелеет кучерявый волос.И уж летящая издалекаИх поцелует смерть среди поляныИ выронит ослабшая рукаТяжёлое оружие улана.192410. «Когда стеная как хор валькирий…»
Когда стеная как хор валькирийНад нами очередь перелеталаЖалел я френч мой не из металлаИ бескозырка моя не киверКогда же старший влетая в городКричал команду на всём скакуЯ видел сзади расшитый воротИ африканский его скакунЯ думал спрыгнет. На барабанеРазложит быстро табак и картуНо шёл он с нами спокойно в банюИ огорчался теряя в картыСегодня ж руки я на коленаКладу пред зеркалом моим и вдругЯ вижу остров Святой ЕленыСтарик и капковый его сюртук192411. Елена – Alias – Дендритис,
Покровительница Родоса
Посвящение в трёх вариантах
Вариант A
Как Фауст я спустившись в бывший мирНашёл Елену той же не иноюИ уж готов Троянскою войноюСмутить души эпистолярный мирСтоят цари пред долгою стеноюПо ветру вьётся эллинский мундирНо в стане неподвижен командирНо вот он встал: сражён Патрокл мною.Елена Ты пленившая ТезеяПокинь пергамент выйди из музеяИ дружескую кровь остановиНо конь судьбы уже подкачен к двериЯ выхожу в богов упорно веряИ воинам сим предаюсь любвиВариант B
Пришла в кафе прекрасная ЕленаЯ нем; все неподвижны; нем гарсонЕлена Ты встряхнула мёртвый сонВоскресла Ты из ́небытия плена.Я с подозрением поцеловал високНо крепок он. Но он не знает тленаМешает стол мне преклонить коленаНо чу! оружие стакану в унисон.Изменника я войсковой оплотВздымаю стул; но вдруг проходит годСмотрю кругом: не дрогнула осадаО Троя что ж погибнет АхиллесНо вот Улисс; он в хитру лошадь влезИду за ней, хоть умирать досадаВариант C
Парис и Фауст; Менелас, ТезейИ все им современные цариТебя ль не знают, что ж и днесь цари.О разомкнись пергамент и музейЯ поступаю в армию. СмотриВот! Троя вот! и сколько в ней друзей,Погибнем мы от дружеских связейНо Ты повешенная над землёй пари.Геракл раз уж брал несчастный градЗачем мы новых возвели оград.Миг гибели за десять лет сраженьяТвои глаза за всю мою судьбуВедь даже Гёте и Гомер в гробуЧто жили лишь для Твоего служеньяПариж. 26. XII. 92412. «Оне сидели на блестящих стульях…»
Оне сидели на блестящих стульях,А я за ними наблюдал в окнеВедь я живу [среди] рабочих в ульеГде лестницы и нужники однеИ попивая ароматный чай(Так там дымится жёлтая моча)Они слова бросали невзначай,Я даже выругался сгоряча.И ухожу, бросая взгляд косой,И вдруг заметил, от меня в углуСидит скелет с блестящею косойИ разливает кофе по столу.И вдруг заметивши меня в окне,Как будто поздоровался со мноюНо замечали ли его онеБолтая за зеркальною стеною.192413. «Скажу не может сладкая морковь…»
Скажу не может сладкая морковьВас заменить. Вас о безвкусны розыСын Севера я полюбил морозыИ шасть на юг. Но шасть назад любовьОднообразны и прекрасны грёзыКоль шарики катятся. Венка кровьЗа белым шаром шар морковный вновьОвалы губ. Затем овалы-слёзыБесплодная вползает красотаНа кафедру за нею шасть! мечта«За всем» потом как завсегдатай – гореИ заспанный служитель человекСажает каждый нововшедший векНа синее сиденье прямо в горыI. 192514. «Играли облака бравурно…»
Играли облака бравурноИм хлопал воздух раз два триВ лучах сиреневых зариМне было холодно и дурноКасалась снега мокрая ногаСпускался с неба зимний вечер падкийРека как дева хладная строгаНе шевелила вовсе юбкой гладкойУкрадкой дни летели без оглядкиСвятая жизнь топорщилась мояКак воротник что натирает шеюЯ часто думал вот та самаяОт коей умирают и лысеютСлегка течёт и вся во власти силИ всё ещё гордится хоть и нечемКак толстое пальто что я носилНевероятно поднимая плечи<1925>15. «Как всё разошлось, как всё минуло…
Как всё разошлось, как всё минулоЧто мешало зачем мешатьТы нагнулась и камешек кинулаНе боюсь мол словес мышатВластно мокрое небо шумелоБились ветви в холодном потуТвёрдый нос твой из белого мелаВ чёрном воздухе провёл чертуЧас итога как жёсткая тогаДень покрыл. Совершенно темно.Вышел поезд на горку из логаПассажирка взглянула в окноИ в гудении пара и жараВ хлёстком лязге колёс-ножейХрустнул вечер в зубах как гитараРазбудив постовых сторожейСемафор замахнувшийся шашкой,За железным упал соловьём,Мы надели неловко фуражки,Мы вернулись на дачу живьём.192516. Аквар<и>ум
Марку Мария Талову
Кафе, нейтральный час подводный светОтёки пепла на зелёных лицахВторые сутки говорит соседИ переутомлённо веселитсяВсплывает день над каменной рекойВозобновляется движение и счастьеИ воскресенью честь отдав рукойВосходит флаг над полицейской частьюТак вот она [так вот она]: земляЯ наконец достиг её и тронулКак рваный киль пустого корабляЧто в мягкий ил врезается без стонуТак вот она какая жизнь людейВот место где пристёгнуты подтяжкиВот рай где курят и играют в шашкиПод дикое жужжание идейНе верил я что можно жить в водеНе выплывая и не умираяИ даже не заботясь об едеА как-то так вздыхая и играяПаря бездумно в голубой беде.Париж 1924–192517. Елэне
Последний день перед опасной встречейДо завтра! Мелкая душонка: Ты судьба.Ужель смогу до встречи уберечь яИ воспитать любовь: Тебя! Тебя; но ба!Осёл! осёл! неисправимый этот,Ребёнок этот. Я боюсь (отец),Что обойдя вокруг земного светаКо мне б он не вернулся наконец.С привычками холодного буянаС сноровками испытанного пса.Всё ж не большой тревогой обуянаГлядит душа на поезд искоса.Вагоны цифр на снеге циферблатаВот первый класс: вот третий класс: второй:Вот пять: вот шесть, вот класс седьмой бесплатный:Он встречи милостыня (Ты тяжка порой)!Но ан в окне (мой сын) Моя любовьЯ дрогнул дрогнул. (Хоть и рад со злости.)В котле кипит крылатом водна кровь.Она свистит. И шасть ко мраку в гости.<1925–1926>18. «Токая ленноя зима…»
Токая ленноя зимаСтикла по жолобу намедниЧто не пришли оброк в зиматьНи сон словес ни злобы бредниНа уступивший неба склонКак на мост порожняк дву конныйВлетела оттепель в стеклоНо выдержал косяк оконныйПод талый прошло годний снегНе ужто Ты за мыслил бегствоМолю: Не уступай веснеМоё последнее наследствоЯ слышу запрядная гильСо сном нахальным под диваномУж шепчутся мои врагиОпасны гости и не званы.192519. «Анюта царевна и дева…
… le dragon qui venait effroyable
Goulument dévorer la pucelle agréable.
Vauquelin de la FresnayeАнюта царевна и деваВкушает от страшного древаГерой не медли ни минутыВон борется с древом АнютаНо чу преисполнитесь гневомАнюта вздыхает под древомАнюта прозрачна АнютаНа нас не возложишь вину тыЗа шумную гибель от гневаЗа мокрую радость под древомИ тихие стоны и толкиВосходят на книжные полкиКак синее пламя над ботомИ знамя над местом работы.<1925>20. «Качалка счастья сорвалась с крюка…»
Качалка счастья сорвалась с крюкаТонка мочалка и нерасторопнаНо снова вешает трапецию рукаВращает снова в воздухе ужо па.Слонами пахнет цирк. Над головойЕго флажок развёрнутый по ветруВыходят аккуратные борцыСадятся в поезд хитрые мальцыИ уж (змею) глотают километров.О переезда снежный контрабасБа сын миноги вовсе не безногийВерблюды входят горячась в лабазИль Вы со мною несомненно многи.Цирк входит в поезд не дойдя по поясДрались на шашках мы в купе подолгуДолг не отдавши засыпали чайЧай пыли не избегнешь невзначайУдачи ждали издали гондолыЦирк невесёлое Ты общежитиеДрожит в фойе на колесах дрожитСлон православных называет жидИ вызывает их на мордобитиеАрены ресторанной посредиПустующей как первые ряды192521. «Тебе табу Тибет что б больше те…»
Тебе табу Тибет что б больше теО сволололо похожее на сволочьРодительный падеж мечты мечтеИ именительный падеж от полно полночьО вы забавы некие ЛибавыЧто знамо порт я уважаю спортПотом для ри для ри для рыбы чёртШасть две строфы верти робя на славуНеодолимое деление ланитНа две посредством носа посрединеМеня загадочностью новою пленитНо я серди серды я не люблю сардины.Гардины неумеренно гордыВы неуверенны но верен я поверьтеКак орды духов или их ордыТаинственно обязанные смерти<1925–1926>22. «Живущий суетен а спящий мёртв…»
Живущий суетен а спящий мёртвКуда не глянь всё суета и гибельТвердит герой «Достойные враги бы»Невидный враг над ним смеётся чёртОбидный мрак приоткрывает спящийСолидный зрак живущему не впрокТак смысл некий оселок ледащийБулат, була. Была Ты мне в упрёкТочи точи то чи не безопасноЗапасный путь запасся пуд ли путИли аршин или кру́ган. Исус,Забыл мя отче я ж совсем капутБезотговорочно таможенный контрольЛьзя отговариваться но ваться обузаАн бьёт слеза горюча как петрольИль керосин о дети кара пузаЯ карапузом поднимаюсь в домДом дом звонок застану ль поезд домаБегу по Богу как с горы бидонСтоит мерзгляк <нрзб.> о тот МадоннаСажусь на снег спасибо и на том192523. «Не верьте гибнет кто не может жить…»
Не верьте гибнет кто не может житьИ кто дрожит безмерно дорожитПодходят незаметные ножиСтал храбрый взял их как бы злато жидПодходит смерть глядя. О взгляд косойКостой молчит он равнодушен к блядямМы гладим позабыв о шоколадеПостой мы прачки, спрячь-ка, мы косойУтюг витюг, в огне стоит пожарныйДрожа к нему к немому он к водеОн деву режет лезвием ножаПоджаривает гладит он поджарыйНо смерть пошла не за любовь за деньгиНичто за за, о не уговоришьУжо так грит не хочешь хорошенькоБац этим самым. Я упал. Воры!!!192524. «Прекратите лекцию о лектор…»
Прекратите лекцию о лекторПусть остынут от науки лбыБрат петух бишь петел иль олекторВозгласи возврат любви судьбыЯ сидел со смертию на креслеБыло тесно и стеснялись мыЧёрные и розовые чреслаСовмещались под покровом тьмыИль в автомобиле у штурвалаГде твой глаз как компас помогалУлица катилась вал за валомЛёгкий ветер фыркал и лягалПели пароходы у заставыДружным хором потрясая портНо шофёр не прыгните с поста ВыАвтомобилист духовный горд и твёрдЗаведёт прекрасную сиренуЗаушит русалку на водеИ как бык на жёлтую аренуВылетит наперекор судьбе<1925>25. «Будь всему топорная опора…»
Будь всему топорная опораИ живи с весёлостью тапёраВ зубы бей рояль так его такПребывай в спокойствии своёмПребывай в страдании чужомПребывай в величии всеобщемБудь ужом баржой моржом ужо.<1925–1926>26. «Роальд Амундсен улетает на полюс…»
Роальд Амундсен улетает на полюсУбережёт от тихого распадаТаинственное счастье страшный сонПоцеловал Тебя слегка в високПусть встречи минут только помнишь полночьЯ помню счастье но не помню помощь192527. «Роальд Амундсен улетает на полюс…»
Роальд Амундсен улетает на полюсВот скользит в облаках металлический креста кузнечики ходят по снежному полюметаллический звон расточая окрестС ним собачки летят на бензиновых крыльяхСанки крепкие, как и советы друзей<1925>28. «В туманные утра туманные речи…»
В туманные утра туманные речиОбманны жесты тела и лицаНо им нельзя ни верить ни перечитьУжо б молчать. Молчу с улыбкой подлецаИ так всегда когда нельзя назадКогда заснул шофёр на перекрёсткеХохочет тихо осуждённый садИ с треском листья падают как доскиТак мы идём в оранжевом снегуУпасть упасть в кленовые сугробыЖизнь передать последнему врагуЗаговорить с усилием коровыУпорно ветер смотрит сквозь очкиЗадорно отвечает на вопросыЕщё живут на скамьях старичкиЕщё дымятся розы-папиросыНо уж через осенний плагиатПолзёт жужжа из синтаксиса в сердцеОгнём зелёным пышет клумбы адИ шар стоит с улыбкой самодержцаИ в нём года бегут вниз головойИ вверх тормашками стоит гонец суровыйПока кругом по линии кривойСкелеты ходят в макинтошах новых<1925>29. «Невеста погибла в одиннадцать лет…»
Блоку
Невеста погибла в одиннадцать летЕё посетил безобразный скелетНевеста ужели на суше нет места“Amore’’ зачем Вы отправились в мореНо вдруг замечаю летит потолокПолнеба открыто каков уголокНа облаке лоб призакрывши рукоюНевеста лежит под скелетом в покоеЧитатель ты мнишь я мораль замаралАх полноте деве скелет адмиралСтояли девушки рядамиМахая рукавом ауА я при женщине при дамеБеспечно умер на полуАх как ты смел растрел пострелНо боже не хватило стрелУ синего енота в чашкеУ Пушкина на промокашкеЛилея алее проходит аллеейК пустынному дому ну впрямь к мавзолеюНо вдруг из-под моха<1925>30. «Я утром встал была ещё весна…»
Я утром встал была ещё веснаЖелтело небо белое синелоИ дым стоял недвижно как соснаНад улицей что ласково блестелаИ мне казалось ждут меня в бюроГде жёлтые на солнышке столыИ где мальчишка городской уродРазносит чай или метёт полыЯ думал: воскресенье на носуКак сладко встать в двенадцатом часуА вечером идти в кинематографСветилось сердце как больной фотографЯ вспомнил вдруг читателей друзейЧто ждут с дубьём мою литературуЕдва споткнись попробуй ротозейИ зрителей что сколько не глазейОстались тем же дураком и дуройТак стал я вдруг врагом литературы192531. La Rose Croix
Шум шагов и вод и бояТанец птицы рёв трубыСлышу я через обоиСлышим мы через гробыВозникает он как раннийХриплый голос тихий стукКак виденье в ресторанеЖёлтый выстрел на мостуАн слегка и вот всецелоМироздание гремитЛихо пляшет КонсуэлаОгнь меча из-под копытИ на Вас на нас навылетКлонится лазурный шагТы ли мы ли Выли Вы лиВаша ли моя ль душаТихо ходит кровь по жиламГусто смерть лежит в часахДремлют лица пассажировВ безобразных волосахИ опять привычным жестомЧешет смерть гребёнкой лобНе подвинувшись ни с местаНе покинувши свой гробЭто вечное вращеньеЭто млечное прощеньеГолубое отвращеньеСмейся позабудь о мщенье<1925–1926>32. «Приятный запах плесени пленил…»
Приятный запах плесени пленилМое истасканное воображеньеО мир полубессмертный как ты милТы весь в покое хоть и весь в движеньиКак я люблю прекрасный серый цвет[И серый] дом над серою водоюИ серый серый счастья пустоцветХолодный дым над головой седоюКак ты мила холёная опалаПод спудом тихо музицирует твой гласКак в безмятежном молоке опалаВорочается светло-синий глаз[Богатые и бедные] лежатПередо мной как мокрые поленьяИ серые пары вокруг дрожатОт теплоты сидящей на коленяхСю обоняю паровую душуВ ней плесень кал и светло-серый цветИ вкус воды купален и кадушекЧто детям говорили пить не след.По улице великолепно серойЗаконченно сереет влажный сбродКонец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги