Истории Цветочной улицы

Все описанные в этой книге истории произошли в одном маленьком провинциальном городке на Цветочной улице. Улица эта, как всем известно, начинается на холмах в самом богатом районе города, растекается рыночными площадями, ныряет в ремесленные кварталы и чинно выходит на берег реки, где изрядно плутает среди рыбацких хибар. Затем, уже совсем не такая нарядно-мощёная, как в начале, задорно перепрыгивает реку в самой её узкой части по горбатому мосту, петляет по бедному району и, наконец, теряется где-то между дальним полем и лесом, вливаясь в густую сеть тропинок.

Цветочная так длинна, что можно с уверенностью сказать: четверть жителей всего города проживает именно на ней. И эта разнородность её населения не даёт завязаться многим дружеским и добрососедским связям, столь характерным для других улиц города, где все без преувеличения знают друг друга в лицо и общаются с той долей любезности, которая присуща хорошо воспитанным людям.

И как бы ни был интересен этот феномен, но всё же отвлечёмся от него, чтобы услышать истории, которые долго будоражили умы людей, и могли окончиться совсем не так счастливо, как случилось в итоге.

Ведьма

Сложно сказать, в какой момент Цветочная впервые осознала себя саму. Она, конечно, помнила, как строили дома и мостили утоптанный грунт, но вот сознание и возможность действовать пришли к ней гораздо позже. В ходе изучения людей, наполнения разными эмоциями, понимания кратковременности их жизни. С каждым событием, что привлекало внимание улицы, она понемногу обретала себя. И, возможно, первым толчком к этому стал случай с ведьмой.

Помимо простых горожан, лишенных магии, на Цветочной селились и существа, наделенные ей: ведьмы, колдуны, стихийники и представители волшебных народов. Улица никогда не вмешивалась в их дела, но любила наблюдать. Вот и на эту историю смотрела она со стороны, лишь чуть беспокоясь о том, чтобы всё закончилось благополучно.

***

Дафна возненавидела его в тот самый миг, когда увидела. Возненавидела в нём всё: смоляные волосы, широкую спину, сильные руки. Особенно сильные руки, что так легко управлялись с тяжёлым топором, словно тот совсем ничего не весил.

Топор взмывал вверх и с глухим звуком погружался в древесину. Замирал на секунду, но, ведомый стальной волей лесоруба, снова отправлялся ввысь. И снова наносил удар. Ещё и ещё. Звуки разносились по лесу и болью отзывались в хрупком девичьем теле, словно это её, а не берёзу, сейчас рубили на части. Боль шипами прорастала в сердце, сковывала движения, затмевала разум. И лишь значительным усилием Дафне удалось избавиться от наваждения и броситься на защиту дерева.

– Стой! Её нельзя рубить! – тонкие пальцы сомкнулись на ручке топора в тщетной попытке остановить расправу. Взмах лишь немного замедлился, а девушка взлетела вверх – покорная чужой силе, отчаянно цепляясь за гладкое топорище.

– Прошу прощения, мадемуазель, не стоит так делать. Вы могли пораниться, – дровосек опустил орудие убийства, и Дафна вновь обрела почву под ногами. – Нельзя лезть под топор, – он с любопытством разглядывал девушку голубыми глазами. «Как летнее небо в полдень», – мелькнула у неё случайная мысль, но тут же была отброшена прочь.

– Здесь нельзя рубить деревья!

– Но у меня есть разрешение. Вот, посмотрите, – из кармана широких брюк появилась бумага на вырубку леса. На первый взгляд с ней был полный порядок, но Дафна всё равно не верила.

– Я месяц назад обговаривала, какие участки леса и какие деревья могут пойти на сруб, и этой березы совершенно точно не было в их числе! – гнев клокотал внутри, но так и не находил выхода. Работники канцелярии остались далеко, а лесоруб не был, в общем-то, виноват в возникшей путанице.

– А теперь есть. Так что, будьте любезны, отдайте мне бумагу, и я вернусь к работе, – и большая мужская рука накрыла маленькую девичью ладошку.

На мгновение мир замер. Два сердца споткнулись о невесть откуда взявшуюся преграду и застучали в ускоренном темпе. Неведомые ощущения затопили двоих, соединив их судьбы и открыв дорогу чувствам. К сожалению, совершенно разным.

– Да чтоб у тебя в руках всё ломалось, пока железный мяч не зацветет! – проклятие само сорвалось с губ и, направляемое силой праведного гнева, осело на мозолистые мужские ладони. – А с этой бумажонкой я сама разберусь! – Дафна стремительно развернулась, лишь волосы языками пламени мелькнули перед лицом оторопевшего дровосека. Ещё секунда, и она скрылась в лесу. Исчезла, как исчезает пугливый утренний сон от первого петушиного крика.

***

Элвин полюбил её в тот самый момент, когда увидел. Или чуть позже. Трудно сказать наверняка, учитывая обстоятельства встречи. Ведь не каждый день на тебя набрасываются девушки.

Полюбил в ней всё: тёмно-рыжие пряди, зелёные глаза, стройный стан и неукротимую ярость. Особенно неукротимую ярость – словно незнакомка совершенно ничего не боялась. Ослепительной молнией промелькнула их встреча, оставив после себя только грохот сердца, гром воспоминаний и обломки топора – он почему-то приказал долго жить.

***

Ведьму на Цветочной улице знали давно, года три – не меньше. Жила она в маленьком домике на границе леса и поля, в том месте, где Цветочная, совсем уже не похожая на широкую городскую улицу, тропинкой уходила в березняк. Узкой ли, широкой ли становилась улица в той своей части, или же исчезала совсем, но в ратуше адрес ведьминого домика записали как Цветочная, 113-ф, и это делало его ещё одной местной достопримечательностью наряду с заснувшей кошкой и металлическим мячом.

Кто создал этот мяч и зачем, доподлинно неизвестно, но был он неотъемлемой частью бедного района города. В выемке на огромном камне, выкорчевать который не было совершенно никакой возможности, гордо возлежал большой мяч из металла. В ратуше шутили, что местный необразованный люд услышал легенду о короле Артуре и мече в камне, всё перепутал, переиначил и создал этот шедевр – гимн безграмотности и безвкусию. Так это или нет, никто не знал, да и не интересовался, но бедняки немного гордились памятником… и собственной ведьмой, хотя и опасались такого соседства.

Дафна решительно шла по улице. Встречные сторонились её, и даже сильные мужчины не рисковали попадаться ей на пути. Было что-то во взгляде, в напряженной линии губ и бровей, говорящее об опасности приближения.

– Опять в ратушу пошла, – прошептала Тереза и, бросив на Марику многозначительный взгляд, напомнила известную всей улице истину: – Так злобой и пышет, каждый раз как туда ходит.

И девушки продолжили снимать бельё с верёвки. Некрашеные, изрядно застираные полотна ткани были, тем не менее, отменно чистыми.

– А уж как возвращается, так хоть всей улицей в овраге хоронись, – Марика кивнула, и её светлые кудряшки запрыгали в такт. – А я хотела у неё сегодня настойку для волос забрать. Да придется повременить, а то как бы метлой не получить вместо настойки, – девушки захихикали, вспоминая разные случаи, когда люди попадали ведьме под горячую руку, – благо с ними самими никогда подобного не случалось.

Дафна быстро миновала окраины. Злость в душе нарастала, бурлила и поднималась волнами, стоило вспомнить срубленные деревья. Чувствуя это, с дороги ведьмы разбегались все встречные: люди, кошки, бродячие псы. Рыбы начали сильнее биться в садках, когда она проходила берегом реки, некоторым даже удалось выскочить.

Тем неожиданней было для Дафны оказаться в толчее – торговая площадь клокотала народом. Там и тут в этом котле вскипали страсти, поднимались и взрывались пузыри со смехом или криками.

– Да чтоб тебе всё время не везло, пока сам к констеблю каяться не придёшь! – карманник отшатнулся и быстро исчез в толпе, но проклятие уже намертво приклеилось и, судя по грохоту и ругани, начало действовать.

– Да чтоб тебя бородавками обкидало, пока не женишься по любви! – девушка не видела, кто ущипнул её, но это было и не обязательно, главное знать, за что проклинаешь.

В нос ударила вонь, а в поле зрения замаячила голова якобы свежей рыбы, которую навязчиво предлагала купить дородная торговка.

– Да чтоб тебя этот запах преследовал, пока не перестанешь обманывать покупателей! – торговка выронила рыбу, и та, теряя чешую и оставляя липкие пятна, съехала по платью Дафны, поставив крест на её попытках сохранить самообладание. Люди вокруг захохотали. – Да чтоб вам всем икалось! У этих камней разума и то больше! – Она топнула ногой, и спущенная с поводка сила стремительно заполнила площадь, растеклась по улице, легла на людей и впиталась в камни.

Толпа в страхе раздалась в стороны, и ведьма уверенно пошла дальше, благо улица там была достаточно пуста.

Ратушная площадь радовала гораздо меньшим количеством людей. Несколько парочек, одетых в светлое по случаю жары, прогуливалось у фонтана. Лоточник лениво отгонял мух от карамелек на палочках и засахаренных орешков. Даже докучливые мальчишки-газетчики попрятались от солнца или попросту сбежали на речку.

Всё вокруг дышало миром и покоем, и Дафна чувствовала себя вороной на цветочной полянке. Или разрушающим пожаром. Тёмное платье, обычное для леса или бедной окраины, тут казалось совершенно неуместным. К тому же стараниями торговки оно стало ещё и грязным. И с душком.

Предчувствия просто-таки кричали, что идти в ратушу сегодня не стоит. Но с каким-то яростным отчаянием она продолжала двигаться вперёд и подметать городскую брусчатку подолом несчастного платья.

***

Предчувствия оправдались не то чтобы полностью, а троекратно. Настолько провальных бесед у Дафны не было даже при получении патента на ведьмовство, а тогда всё сложилось очень плохо. На языке крутилось слово «фиаско». И сейчас, у себя в лесном домике, она не могла найти объяснений столь бурной своей реакции – кроме как попенять на плохой день. Или обвинить во всём лесоруба и то сильное непривычное чувство, что вызвала эта встреча…

– Да что со мной такое? Я никого не проклинала уже лет пять, а тут как будто на ухо кто-то наговаривал, – ведьма села на скрипучую ступеньку крыльца и погладила полосатого кота. – И боюсь, главный лесничий никогда не забудет мне этих чирьев. А мы ведь почти нашли с ним общий язык в прошлом месяце.

Усталость и переживания дня давали о себе знать: голова болела, руки и спина ныли, а сожаления о содеянном грызли изнутри. К тому же этот день, без сомнения, один из худших в её жизни, ещё не закончился. Пятая часть (никак не меньше) горожан ходила проклятыми, так что в скором времени стоило ожидать появления толпы недовольных. Хорошо, если без оружия. И для их успокоения нужно было много воды.

Вздохнув, Дафна встала, взяла ведро и отправилась на речку. Предстояло наполнить большую бочку.

Журчание ручья, впадающего в реку, успокаивало мысли. Хотелось лечь на траву и ощутить ту необъяснимую и всеохватывающую общность природы и человека. Погрузиться в неё, смыть чувство одиночества и страха… Но ведьма лишь вздохнула, набрала воды и повернулась в сторону дома. За кустами, подступавшими вплотную к тропинке, послышался треск и быстро стих. Дафна взглянула туда и остановилась: на земле между берёзами что-то белело. «И кто додумался бросить тряпку на муравейник! Изверги!» – мысль эта и весьма болезненные ожоги от кислоты, пропитавшей ветошь, всколыхнули успокоившееся было раздражение и придали сил. Отбросив тряпку подальше от лесных обителей, Дафна схватила ведро и решительно зашагала к дому, так и не заметив стороннего наблюдателя. Работы ещё было невпроворот.

***

Элвин долго смотрел вслед девушке, обещая себе, что расцелует каждый её пальчик, как только разберётся с проклятием. И убедит Дафну в своем праве целовать её в любое время. Укрытие за деревом было не слишком надёжным, и он покинул его, как только убедился в отсутствии людей.

Тряпка, пропитанная муравьиной кислотой, валялась под кустом, и дровосек аккуратно сложил её в кадушку к другим таким же. Руки чуть пощипывало, и он представил, каково сейчас Дафне с её тонкой и нежной кожей. Наверняка всё ужасно болит и чешется. И зачем девушка полезла в муравейник стаскивать тряпку? Ничего бы не случилось, полежи ветошь там немного.

Пообещав себе ещё раз, что впредь подобного не допустит, Элвин отправился к большому камню.

***

– Вы посмотрите, стоит как ни в чём не бывало, в глаза ей плюнуть, бесстыжей! – разорялась воняющая несвежей рыбой торговка.

– Пра-ик-льно! На, ик, кол, ик, её! – размахивал вилами здоровенный мужик.

– Ик! Ик! Ик! – дружно поддержал его нестройный хор голосов.

Пришло гораздо меньше икающих, чем ожидала Дафна. Видимо, жара располагала к купанию и умыванию проточной водой, а это лучше прочего снимает все сглазы и проклятия ненаправленного действия. Воду она подготовила, а значит, скоро галдеть в лесу снова будут лишь сороки.

– Мадемуазель Дюпон, – вперёд вышел констебль. За его плечом виднелся прыщавый нос главного лесничего. И это было плохо. – С жалобами на вас обратилось более пятидесяти человек, – немолодой усатый служитель закона помахал пачкой листов. – Здесь указана сумма штрафа и компенсация пострадавшим. Так как официального источника дохода у вас нет, то конфискации и дальнейшей продаже подлежит дом и всё ваше имущество. Остаток денег после покрытия штрафа, компенсаций и издержек судебного производства, если таковой останется, будёт возвращён вам, – зачитал констебль.

– Жечь ведьму! – прокричал мужичонка, весь покрытый мерзкими бородавками. Уж не его ли нашло проклятие на женитьбу по любви? Призыв тут же подхватило икающее воинство.

Дафна дрожала. Нет, она не думала сопротивляться правосудию. Себе дороже. А то, в самом деле, соберутся сжечь ведьму, как в Тёмные века. Но дом было жалко. И вещи тоже. И себя. За три года это место полюбилось ей. И лес, и поле, и даже сам город. Такой разный, но всегда уютный и дружелюбный. Всегда, но только не сегодня. Казалось, и к ней уже все привыкли здесь, но как же быстро забылись хорошие деяния, стоило лишь раз оступиться. «Всё из-за лесоруба!» – со злостью подумала Дафна, вытерла влажные ладони о юбку и направилась к представителю властей.

Толпа угрожающе качнулась навстречу и ощетинилась вилами, топорами, рогатинами и даже одним ржавым мечом.

– Помощь нужна? Дайте-ка это, подсоблю со смертоубийством, – из задних рядов послышался смутно знакомый голос, а за голосом треск, звон и сдавленные ругательства. Толпа раздалась в стороны, являя взорам лесоруба Элвина, путь которого усеивали обломки оружия и инструментов. – То, что нужно! – меч выхватили из рук оторопевшего наёмника. Железо крякнуло и развалилось на части. – И вот это тоже пригодится! – вряд ли кто-то знал, как пачка жалоб могла помочь со смертоубийством. Впрочем, от неё остались лишь обрывки, которые шевелил игривый ветерок.

«Чтоб у тебя в руках всё ломалось!» – вспомнила Дафна и неожиданно улыбнулась. А потом и захохотала. И всё смеялась и смеялась, не в силах остановиться. Вытирала слёзы сначала ладонями, а потом рыдала-смеялась в чьё-то плечо. Вцепилась в чужую рубашку как в последнюю надежду, хотя была совершенно уверена, что больше ей ничего не угрожает.

– Я бы обнял тебя, но боюсь сломать, – прошептал ей в макушку Элвин. – Но завтра ты уж никак не отвертишься!

Дафна лишь усмехнулась – это проклятие было так просто не снять.

***

– Итак, больше пострадавших от икоты нет. Претензий не имеют, – записывал констебль. Мужичок, вытирающий лицо после умывания, открыл было рот, но увидел протянутую руку Элвина и передумал высказываться. И руку, конечно, пожимать не стал. – Мадам Фостер, господину Ливзу, господину Роду и мистеру Валинуа разъяснены условия снятия проклятий. Претензий не имеют.

Дафна вытерла рукавом вспотевший лоб и пообещала себе больше никогда никого не проклинать. Лучше уж метлой огреть.

– Что ж, мадемуазель Дюпон, ущерб устранён, претензий ни у кого нет. Сумма штрафа указана в этом документе и подлежит уплате в казначейство не позднее понедельника следующей недели, – констебль протянул Дафне бумагу, кивнул на прощание и ушёл.

– А тебе «разъяснить» условия снятия проклятия? – девушка повернулась к Элвину. Смотреть на него было волнующе-приятно, и она никак не понимала, почему так злилась совсем недавно.

– А со мной надо сходить и полюбоваться достопримечательностями Цветочной улицы.

– Под луной? – подозрительно уточнила Дафна и получила в ответ недоумевающий взгляд. Вечер был в самом разгаре, и ждать до полуночи Элвин явно не планировал. – Ладно, идём.

И они отправились любоваться достопримечательностями. Точнее, тем, что осталось от металлического мяча. А не осталось от него ничего! На большом камне была разбита огромная клумба со множеством цветов. Яркие, летние, они словно росли прямо на камне, хотя, конечно, это было не так. Ветер разносил тонкий аромат, смешивал со свежестью реки и добавлял чириканье птиц. Вечернее солнце размывало границы предметов, и казалось, будто смотришь в окно, открытое в совсем иной, волшебный мир.

– А теперь гляди на ту маргаритку, – шепнул на ухо Элвин, – белую, которая сейчас зацветёт.

Но Дафна не успела. Пока искала среди разноцветья маленький цветок, он уже распустился, а где-то внутри словно лопнула струна – верный признак снятия проклятия.

– Но как? – только и смогла спросить девушка, прежде чем оказалась в крепких объятиях.

– Много муравьиной кислоты – и мяч превратился в пыль. Очень много кислоты, – Элвин выпустил Дафну из объятий и потёр ещё зудящие руки. – А уж посадить цветы – дело совсем простое.

– Та тряпка в лесу! – вспомнила Дафна. – Вот зачем она там лежала. Но как это вообще пришло тебе в голову?

– Бабка моя та ещё ведьма была. И позаковыристее условия ставила…

И Дафна снова рассмеялась. Солнце шло на закат, а дело, точно вам говорю, к свадьбе. Ведь кто полюбил ведьму, тот никогда уже её не отпустит. Да и ведьмы не привыкли упускать своё.

Дело о заснувшей кошке

Если говорить о сердце Цветочной, то можно смело утверждать, что все самые добрые и светлые её чувства нашли воплощение в статуэтке, разместившейся на одном совсем небольшом уступе в торговой стороне. Но много ли места нужно для доброты, любви и искреннего интереса? Не больше песчинки, но не меньше целого города. И вот однажды ещё только нарождающееся сердце улицы пропало.

***

Кошка заснула давно. По правде сказать, она никогда и не просыпалась. Лет восемь назад её установил на выступе соседнего дома булочник Шульц, там она и осталась. Слишком большая и тяжёлая для домашней статуэтки, слишком маленькая и низкая для садовой скульптуры. Чёрная металлическая кошка так и спала на своём уступе, поливаемая дождями, согреваемая солнцем, полируемая сильными руками Шульца и ладошками местной ребятни. На счастье, конечно. Ведь любая кошка приносит удачу и счастье, если её гладить с достаточным почтением.

Так и спала кошка на Цветочной много лет, пока однажды не пропала. Вчера лежала себе, в ус не дула, а сегодня исчезла, да так, словно бы её и не было никогда.

– Мистер Бэрнс, а вы слышали, что вчера в верхнем городе открылась новая выставка? – через отворённую дверь вопрошала цветочница Марта владельца мясной лавки. Нагретое солнцем крыльцо магазинчика было отличным местом для продажи цветов, а присутствие рядом приятного холостого мужчины только прибавляло привлекательности работе. Поэтому девушка появлялась тут каждый день, вязала букеты, гладила на счастье кошку и развлекалась беседами. – Говорят, что очень талантливый мастер. Шарль Готье. И картины пишет, и скульптуры делает, и даже гравюры. А мне Мериэтт отдала два билета, её сестра с мужем не смогут пойти. Их дети заболели да как-то совсем слегли, бедные крошки. Родители так переживают, что не могут даже и думать о светских увеселениях…

Марта про себя подумала, что надо поставить свечку в храме за здоровье детей, ведь она была очень набожной и посещала храм на Торговой площади каждое воскресенье, а иногда и чаще.

– Так вот мне и пришло в голову, а не сходить ли нам с вами вместе? Вы свободны через неделю во вторник? – предложение казалось очень смелым, и яркий румянец окрасил девичьи щеки. Марта даже затаила дыхание, ожидая ответа. Но долго мучиться ей не пришлось. Ответ дали быстро, и именно тот, которого она так ждала – ведь воспитанный мужчина не оставит девушку в затруднительном положении ни одной лишней секунды.

Марта радостно выдохнула и посмотрела на памятник. Каждый день на прошлой неделе цветочница просила удачи, но так и не решалась начать этот разговор. И вот, наконец, всё устроилось. Да ещё и самым замечательным образом. В общем, кошку стоило поблагодарить. Но статуи на месте не было. Взгляд скользил по серой каменной кладке, замечал все неровности стены, но совершенно не находил ни одной кошки. Ни спящей, ни бодрствующей.

– Батюшки святы! Кошка-то пропала! – Марта вскочила и бросилась к выступу. Взметнулись полы синей суконной юбки, задевая корзину тюльпанов и нарциссов. Нежные цветки рассыпались по мостовой, но так и не были замечены хозяйкой, пытавшейся на ощупь отыскать пропажу, словно та могла в одночасье уменьшиться до размера булавочной головки. – Мистер Бэрнс, мистер Шульц, госпожа Джойс! Нашу кошку украли!

Страшный тогда поднялся переполох. Что-то кричал булочник Шульц, расстроенно всхлипывала Марта, собирал цветы и как-то пытался утешить её мясник Бэрнс, потрясённо охала галантерейщица Линда Джойс, шептались случайные прохожие да вились под ногами вездесущие мальчишки. Но никто так и не смог понять, куда же и когда пропала кошка.

***

– А потом он мне и отвечает, мол, я ваше заявление принять не могу, кошка как памятник за-ре-ги-стри-ро-ва-на не была, поэтому находится вне их ю-рис-дик-ци-и. А то, что я свою личную вещь на улице хранил, где её любой прохожий забрать мог, их не касается. Место личных вещей – дома под замком. Так и сказал вот. И заявление не принял, да, – мистер Шульц расстроенно потер затылок и глянул на уступ. Сегодня его занимал маленький жираф – любимая игрушка Питера Джойса. Был жираф неказист, но хорошо узнаваем по ярко-голубым пуговичным глазам, пришитым заботливой Линдой взамен отвалившихся.

Игрушки менялись каждый день – все вдруг решили, что пустой уступ – к несчастью, – видимо, в противовес кошачьей привычке приносить удачу. Иначе как объяснить, что много десятилетий до кошкиного появления никто не замечал за маленьким участком стены никаких злополучных совпадений. Да, по правде, вообще никто не замечал этот уступ. Череда плюшевых, деревянных, тканевых и даже бумажных зверей, конечно, никак не могла заменить одну-единственную ту самую кошку, но оставляла надежду, что отсутствие это временное и долгожданное возвращение случится уже совсем скоро.

– И что же теперь? – мистер Бэрнс протирал и без того чистое дверное стекло и не знал, как ещё можно поддержать соседа. – Прошло уже три дня, никто ничего не видел. Последним кошку гладил Том-плотник с Полевой, но было это днём, и до того, как Марта заметила пропажу, прошла половина дня и целая ночь…

То были все факты, что удалось установить Шульцу, Бэрнсу и Марте за три дня поисков. Да и узнали они это в первый же день, а дальше расследование завязло, словно тележное колесо на глинистой дороге после хорошего дождя.

– А откуда у вас эта статуэтка? – поинтересовалась Марта. Сегодня она продавала примулы и фиалки, чей цвет дивно подчеркивал глубину её глаз и белизну кожи. Именно поэтому одну из них она приколола к корсажу платья, ведь ни одна девушка не забудет о своей внешности, даже в более драматических обстоятельствах. А уж если рядом находится волнующий её сердце мужчина, то у обстоятельств и вовсе нет никаких шансов.

– Мне подарил её один друг. Там, в Рдянках, мы жили в соседних домах, – Шульц махнул рукой куда-то на юг, не особенно задумываясь, что родной город совершенно в другой стороне. Впрочем, слушателей это не смутило: они вряд ли в достаточной степени радели за географическую точность, да и не был сей факт в действительности столь уж важным. – Он вечно что-то мастерил у себя дома. Хотел стать гончаром, да как-то не вышло – больше горшков перебил, чем сделал. Тогда он решил из металла посуду отливать – мол, она ж не бьётся. Да кто ж её покупать-то будет? Только богатеям по карману, а в Рдянках таких сроду не водилось. Хотя ковка у него была тонкая, и узоры красивые, просто загляденье. Да вы и сами видите: кошка-то как живая, – Шульц снова махнул рукой, в этот раз в сторону уступа. Собеседники посмотрели на стену, но увидели только неказистого жирафа, взирающего на них бесстрастно-голубыми глазами. Сходство с настоящим жирафом было очень условным. Даже самое богатое воображение не смогло бы признать его правдоподобной копией. – В общем, Шарль пыкался-мыкался, да так и не пристроился. Я-то его всегда привечал, на обед приглашал или там на ужин. Хороший он парень, хоть и со странностями, но как начнёт говорить о всяких этих вещах, как их, ис-кус-стве, так глаза загораются. Но кому оно нужно, то искусство, когда дома есть нечего? В общем, жалко его, – Шульц замолчал, погрузившись в воспоминания. – Ездил я как-то в Рдянки по делам, и к нему заходил, да он там больше и не живёт. Переехал, стал быть. А куда – никто не знает. Я там адрес свой оставил, вдруг он да и заглянет в старый дом. А кошка у меня вот с тех пор. Подарок, стал быть.