Праздник по названию «ты». Свободные трёхстишия

Самый ранний цикл трёхстиший, написанных в марте-апреле 1972 года. В каком-то смысле доисторический цикл – так мне до сих пор странно, что был период, когда я трёхстишия уже писал, но с Машей Романушко (МР) знаком ещё не был. Может быть, уже донеслись до меня из ноосферы какие-то предчувствия?..

Большей частью эти стихи написаны во время командировки в новосибирский Академгородок и одиноких прогулок по тамошнему лесу. Меньше двух месяцев оставалось до нашей встречи.

Любуюсь тёплым обликом апреля

сквозь окно вагона,

не мытое с осени.

Видя волнующиеся вершины деревьев

начинаю понимать,

как композиторы пишут музыку.

Лес.

Белые лучи берез

насквозь просвечивают душу.

Пронзительно кричат вороны.

Белка насторожилась,

заслышав шорох моих шагов.

Сухими розгами ветвей

хлещут меня деревья:

давно здесь не был.

Теплынь весенняя…

А я совсем забыл,

что воздух может быть так ласков.

Порою хочешь быть счастливым лишь затем,

чтобы понять,

что значит быть счастливым.

Всё жарче и смелей дыхание весны.

Но почки замкнуты.

Ещё не верят ветви.

От зубов и когтей можно спастись —

не то что от железного лязга катастрофы,

от невидимых лучей, от ядовитого дыма…

Ходил по лесу, сучьями треща.

Потом застыл, весну вбирая телом.

Тогда лишь мне деревья улыбнулись.

Завидовать – иль просто любоваться:

вот белки взлёт среди ветвей упругих,

вот бег её волнистый по земле…

В лесу мелькают пары, здесь и там.

А может быть, и одиноких много,

но их среди деревьев не заметишь.

Весь слухом став,

той музыке учусь,

которой научиться невозможно.

Едва не погиб от восхищения:

весна! всё расцветает!..

Но не погиб. Ведь весна!..

Большая зеленеющая ветка,

не веря в увядание, лежит,

сверкая свежим срезом.

В снегу берёзы, снежные деревья.

Всё растаяло, а они в снегу,

верные памяти о метелях.

Тропинка – проводник мой. Белка – спутник.

Деревья – встречные.

А кто ж я сам?

Идти. Дышать. Смотреть и слушать.

И думать лишь о том, что видишь здесь.

А это значит – обо всём на свете.

Первый раз мы встретились в литобъединении «Сокольники», которое вёл Симон Бернштейн, доброжелательный и философичный. Человек с большим умом, маленьким телом и открытой душой. И меня, и МР привела туда цепочка случайных обстоятельств (у каждого своя). Когда Романушка начала читать свои стихи, я вдруг понял, что такое влюбиться с первого взгляда. Впрочем, слово «влюбиться» мне пришло на ум уже некоторое время спустя. А тогда первым ощущением было именно что-то неожиданно праздничное. И это ощущение праздника уже не уходило.

Как путешественник,

я ухожу в твои глаза…

О, дай мне Бог однажды не вернуться!..

Мы приятели в мире, где свадьбы и роды,

мы друзья в мире мыслей и радужных слов,

мы влюблённые в мире надежд и мечтаний.

Славный наборщик набрал капителью

твоё имя

в лексиконе моей души.12

Твоя фигурка для меня – душа толпы,

сердце города,

смысл уличного движения.

Ты очень щедрая —

уходя,

оставляешь мне полные горсти грусти.

Три дня не видел твоих серых глаз.

Живу спокойно – как человек,

три года не поднимавший взгляда к небу.

А вдруг на Земле кончится воздух,

а вдруг я завтра проснусь безногим,

а вдруг ты больше обо мне не вспомнишь…

Мы с тобой немножко цыгане:

ты – как цыганка, прозорлива,

я – как цыган, разговорчив.

Открыл дверь – и ты вошла.

Открыл сердце —

ты осталась стоять у порога.

Сижу возле твоего дома,

дожидаясь назначенного часа…

Звенят пересохшие листья клёнов.

Мелькание солнца в листьях камыша,

поцелуи, смешанные со смешными словами.

В любимых глазах – то радость, то печаль.

Идём, глядя в глаза друг другу,

и добрый город

прячет нас от знакомых.

Шапито прикрыл нас брезентовой ладошкой

и радостно смеётся,

как беззаботный ребенок.

Даже «да» и «нет»

гуляют в обнимку

на празднике по названию «ты».

Плывёт сумасшедший кораблик

по пересохшему руслу надежды.

«Бред!» – кричат умирающие рыбы.

Любовь —

это когда не думаешь о любви,

думаешь о любимом.

Мы не слабые духом нытики.

Не плачем при расставании.

Плачем при встрече.

Опало пламя нашего приюта…

Ах, целая свеча уже сгорела…

Как кратко наше долгое свиданье!..

Самый непонятный для меня день:

чем я жил

в канун нашей первой встречи?..

Ты шла слепая от счастья,

доверившись мне,

тоже почти незрячему проводнику.

Свободнее и громче, чем крик в степи,

моё «люблю» —

и столь же непривычно к эху.

Мне мало сердца своего

тебя любить.

Пусть все тебя полюбят.

Грустно, Золушка.

Мы отыщем твою фею,

да меня вот уволили из принцев.

Молитва первая:

научиться любить.

Вторая молитва: не разучиться.

Проводив тебя,

бросился писать стихи,

как на влажном песке после прибоя.

Каждый день влюбляюсь в тебя заново,

в новую тебя,

продолжая любить тебя прежнюю.

Как стихи, слушаю твой голос.

Читаю в глазах чудесные строфы.

Тайком учу тебя наизусть.

Молчим.

Услужливые ножницы стрелок

режут ломтиками сладкую тишину.

Вот обещанные тетради.

Вот книжка, которую стоит прочесть.

Что ещё?.. Ах, да – я тебя люблю!..

Наше жизненное свидание кончалось долго и многократно. Мы понимали по житейскому раскладу, что оно неминуемо должно завершиться. И хотя теперь ясно, что по большому счёту оно не могло оборваться окончательно, но мы тогда этого ещё не знали. Мною владели одновременно эмоциональное недоумение и то, что мне казалось тогда «умудрённым пониманием» происходящего. Но всё равно порою вспыхивало радостное ощущение присутствия в моей жизни очень важного для меня человека, видимся мы или разлучены.

Как будто снова стал мальчишкой…

Так давно

не ждал я светлых писем.

Седой тысячелетний камень тихо шепчет:

то не разлука началась,

то кончилось свиданье.

Ты без меня скучаешь?..

А я… я с трудом могу выговорить:

я без тебя…

Тебя нет и нет,

словно в желтеющую Москву

перестали приходить поезда.

Плохо скрывая отчаяние,

весело смотрю на весёлую открытку,

хорошо скрывшую грусть.

Помню тебя, как помнят море —

помнят, что оно живое

и совершенно ни с чем не сравнимое.

Пустынный мост,

моё прибежище

от прошлого и будущего.

Ни письма, ни мечты, ни надежды…

Как на необитаемом острове,

живу в городе, не обитаемом тобой.

Хоть бы дом повернулся в другую сторону,

чтобы не так резала глаза дорога,

по которой ты ко мне приходила.

Приезжай неожиданно,

чтобы вдруг

я мог встретить тебя на улице.

Тяжело на душе…

И словно камни, в меня летят

безжалостные улыбки счастливых людей.

Утоляю голод

хлебом и яблоками,

воспоминаниями и стихами.

Твой образ, призываемый воображением,

уже падает от усталости,

в миллионный раз подходя к моему дому.

Встретить тебя,

взглянуть в глаза

и – всё равно, что будет после.

Одиноко в комнате.

Зимой даже нет мотыльков,

летящих на огонёк.

Постепенно постигаю науку грусти,

не зная которой, счастливы

только щенята.

Никогда ещё так не жаждал работать,

быть занятым – чем угодно…

Спасительные костыли дел!..

Дышу душной шелухой воздуха,

словно кто-то выбрал все ядрышки кислорода

и унёс туда, где любовь и радость.

Грамматика

Сижу, съежившись в одиночестве.

Спрягаю глагол «придти»

в отрицательной форме.

Холодный ветер поднимает пыль.

Я заблудился

в собственном пустынном сердце.

Рад холоду, ветру, дождю.

И даже колючему отчаянию – рад.

Рад.

Отпираю свою дверь,

вхожу в чужой и незнакомый дом,

чужд и незнаком сам себе.

Как пиджак обвисает на узенькой вешалке,

жизнерадостная дневная ухмылка

превращается вечером в унынье Пьеро.

Открываю книгу мудрости и любви,

но страницы вянут, как лепестки,

пыльца слов осыпается под взглядом.

На душе спокойно и пасмурно.

Любуюсь фотографиями,

как опавшими листьями.

Бесцельные раздумья.

Словно леплю мысль из серого влажного снега,

расползающегося от прикосновений.

И сам для себя я всего лишь

облезлая надоевшая игрушка.

Но что делать – если единственная.

Хмуро – распахнув ворот,

вытряхиваю сухие камушки из души,

как песок из ботинка.

Больше ни за что не позволю себе

перечитывать эти письма,

эти старые светлые слова.

Хорошо стать здоровым,

если ненароком не излечился

от самого себя.

Всем своим влажным снегом

падает небо на землю.

Стою оглушённый.

Не умея выдумывать стихи,

пишу их под диктовку пережитого,

стараясь не наделать ошибок.

Кошка. Ребёнок. Человек.

Почешут за ухом. Погладят по головке.

Поверят в твою судьбу.

Домовит и доволен,

варю крахмал —

обклеить стены мечтами.

Милая бабушка Невозможность,

как ласковы твои ладони,

как сладки твои лакомства…

Смотрел в любимые глаза,

как на замёрзший пруд,

чья живая глубина скрыта льдом и снегом.

По Галибу

Позови – и я вернусь,

вот увидишь,

я не прошлое, которому не повернуть обратно.3

Не тонет в холодной бесцветности

золотое колечко воспоминаний…

Мы навсегда обвенчаны памятью.

Стихи, написанные в 1972—1984 годах. Этот цикл дал название сборнику избранных трёхстиший, вышедшему в 1995 году. Усталость, неопределённая надежда на что-то лучшее и стремление разобраться в жизни после тех трудных уроков, которые я от неё получил, – вот главное его русло. Но в этом русле каждое из трёхстиший, естественно, остаётся вполне самостоятельным событием. Таково свойство жанра: вроде бы небольшое стихотворение создаёт свой мир и хранит свою самобытность.