В прихожей Данилов наткнулся на три картонные коробки, поставленные друг на друга. Коробки были как две капли воды похожи на ту, что у него украли. На вешалке висело пальто Елены, а из глубин квартиры пахло кофе. К нему Елена не вышла и вообще никак не отреагировала на хлопок входной двери, что свидетельствовало о крайне плохом настроении. Данилов нарочно замешкался в прихожей, пытаясь выбрать оптимальную линию поведения. Утешать? Делать вид, что ничего не случилось? Начать обсуждение перспектив? Так и не определившись, он прошел к сидящей за кухонным столом Елене, положил руки ей на плечи и сказал бодрым голосом:
– Что-то я ужасно проголодался! Давай, закажем какой-нибудь вредной еды! Москва – замечательный во всех отношениях город. Хоть плов самаркандский тебе привезут, хоть утку по-пекински… Но лично я всю дорогу мечтал о большой тарелке самолепных пельменей с пагубной для здоровья жирной сметаной…
– Пельмени проще самим сделать, – ожидаемо ответила Елена.
– И то правда! – согласился Данилов. – Тем более, что в закромах есть и свинина, и говядина…
– Только счастья нету, – пробурчала под нос Елена.
– Нету, – снова согласился Данилов. – Какое счастье на голодный желудок? Готовь тесто, а я начинкой займусь.
По мере развития процесса лицо Елены светлело все больше и больше. Одержав убедительную победу в соревновании по скоростной лепке пельменей, она улыбнулась и торжествующе показала Данилову кончик языка.
«Молодец!», похвалил себя Данилов. Поставив на плиту кастрюлю с водой, он позвонил дочери, которая после школы зашла к кому-то из подруг, сообщил о том, что дома ее ждут пельмени и попросил купить тридцатипроцентной сметаны. Дело было не в сметане, за которой Данилов мог бы выйти и сам, благо супермаркет находился в минутной доступности, а в неиссякаемом оптимизме Марии Владимировны, который сегодня был особенно кстати. Хорошо бы и Никиту позвать, но тот уже десятый месяц волонтерил в Донецке – оказывал психологическую помощь местным жителям в рамках программы «Мы вместе с Донбассом». При каждом очередном известии о обстреле Донецка Елена звонила сыну и слышала в ответ, что он находится в «абсолютно безопасном месте». Никита держался молодцом. Голос у него всегда был бодрым, а новости – неизменно позитивными. Отъезд Никиты окончательно рассорил Елену с его биологическим отцом, некогда преуспевавшим адвокатом Новицким. Разрыв произошел на глазах у Данилова и Маши, во время позднего воскресного завтрака. Елена ответила на звонок, произнесла несколько нейтральных фраз и вдруг выдала такой многоэтажный оборот, что Маша от неожиданности прикусила язык, а Данилов выронил вилку. Раздраженно швырнув телефон на стол, Елена виновато посмотрела на них и сказала:
– Прошу прощения, не сдержалась.
– А кто это был? – полюбопытствовала Маша.
– Да так, одно животное, – ответила Елена.
«Животное» в устах жены поразило Данилова сильнее матерщины. Сам он с расспросами не полез, поскольку и так понял, кто звонил – в жизни жены был всего один человек, способный попасть в столь нелестную категорию. После того, как Мария Владимировна ушла к себе, Елена шепотом прокомментировала ситуацию – Новицкий назвал Никиту «м…ком», а ее «дурой, которая не смогла удержать сына в Москве», за что и огреб.
Данилов принципиально не позволял себе критических замечаний в адрес первого мужа Елены, хотя иногда язык сильно чесался. Вот и сейчас, вместо того чтобы добавить свои пять копеек, он предпочел высказаться нейтрально:
– Не злись на него, он не стоит твоих нервов.
– А я на него никогда не злилась! – вскинулась Елена. – Я злюсь на тебя! Если бы ты вел себя правильно, мне бы не пришлось связываться с этим … … …!
– О, сколько новых слов я сегодня выучила! – послышалось из коридора. – Надо будет похвастаться на литературе своим богатым словарным запасом…
Пока пельмени варились, Данилов накрыл стол в гостиной. По высшему праздничному разряду – с обилием посуды и тканевыми салфетками в мельхиоровых кольцах.
– Разве сегодня праздник? – удивилась пришедшая Мария Владимировна.
– Еще какой! – ответил Данилов. – Международный день радио, одного из важнейших изобретений человечества. Можно сказать и иначе – Международный день беспроводной связи. Надо отметить!
– У меня тоже сегодня праздник, – не очень-то весело сказала Елена. – День начала новой жизни. Мне удалось уйти по соглашению сторон, и я этому очень рада.
– Что – были другие варианты? – недоверчиво спросил Данилов.
– Были, – усмехнулась Елена. – Главный жаждал крови и метал молнии, но я объяснила ему, что угол падения равен углу отражения и он прислушался. Мне даже электрический самовар в качестве прощального подарка преподнесли.
– Ух ты! – восхитился Данилов. – Покажи!
– Я его охраннику подарила, – сказала Елена. – Пусть ребята на дежурстве пьют чай из расписного самовара. Это будет скрашивать им суровые будни. К самовару еще и грамота прилагалась, но я ее в кабинете забыла. В корзине для мусора…
– А на зеркале помадой прощального послания не написала? – поинтересовался Данилов.
– Представь – было такое искушение! – рассмеялась Елена. – Но пожалела помаду, только вчера новую начала.
«В целом – все нормально, – подумал Данилов, глядя на Елену. – Удар держит хорошо, а печаль скоро пройдет. И вообще, лучше уйти и жить спокойно, чем постоянно дергаться в ожидании увольнения. Как говорил Ковбой Мальборо: «Лучше умереть, но чувствовать себя спокойно, чем жить и волноваться».
Жизнь определенно входила в светлую полосу. В архиве больницы имени Буракова Данилова встретили без былой приветливости, но никаких препятствий по отбору историй болезни не чинили. Известие о том, что Данилов собирается проработать в больнице три дня подряд, было воспринято равнодушно – хочется, так работайте. Даже коробку новую выдали, взамен украденной, но теперь Данилов решил, что будет забирать материалы с собой. На кафедре госпитальной терапии слегка удивились объемам копируемых бумаг, но Данилов объяснил ситуацию и его поняли. Поскольку истории болезни нужно было вернуть в архив до трех часов дня, Данилов решил сначала заготовить копии, а затем неспешно разбираться с ними хоть до глубокой ночи.
Сначала Данилов просматривал истории болезни, наклеивая закладки на те листы, которые нужно было скопировать. Немного торопился, потому что хотел сегодня восстановить все утраченное, но, видимо, информация, пропущенная при просмотре, отпечаталась где-то в глубинах сознания, потому что по возвращении в кабинет Данилову захотелось просмотреть заново две ноябрьские истории болезни.
Пациент Здериглазов, шестидесяти восьми лет, поступил по «скорой» с гипертоническим кризом, осложненным острым коронарным синдромом. В кардиологической реанимации был выставлен диагноз острого трансмурального передне-перегородочного инфаркта миокарда.[21 - «Передне-перегородочным» называется инфаркт, при котором некротические изменения наблюдаются в передней стенке левого желудочка сердца и межжелудочковой перегородке.] В течение пяти дней состояние пациента было тяжелым, а затем он стабилизировался и в конечном итоге был выписан на амбулаторное лечение.
Семидесятилетнего пациента Крипакова «скорая» доставила с купированным приступом стенокардии. Вообще-то «купированных» положено оставлять дома, но Крипаков был взят с автобусной остановки, так что госпитализация в данном случае была обусловлена местом вызова, а не диагнозом… Так-то, да не совсем так. В приемном отделении у Крипакова диагностировали трансмуральный инфаркт нижней стенки левого желудочка и отправили его в кардиологическую реанимацию. Оттуда он был переведен в кардиологическое отделение и в положенные сроки выписан.
С точки зрения эксперта лечение Здериглазова и Крипакова не вызывало никаких нареканий. Обе истории болезни были оформлены идеально, хоть студентов по ним учи. При первом пересмотре Данилов не понял, что именно заставило его вернуться к этим историям. Но чашка крепкого, «двухпакетикового», чая прочистила голову и обострила внимание. Перелистав истории еще раз, Данилов улыбнулся и мысленно назвал себя «слепым кретином». Ну а как еще можно назвать врача с солидным стажем практической, научной и административной работы, который только с третьего раза обращает внимание на то, что записи за первые несколько суток пребывания в стационаре сделаны одним и тем же почерком.
Особенно интересной оказалась история болезни Крипакова. Здериглазов прямиком поступил в кардиологическую реанимацию, так что у него первичный осмотр и совместный осмотр с заведующим отделением теоретически могли быть написаны одной рукой. Врач на дежурстве принял пациента, наблюдал его до конца смены, показал заведующему отделением, записал обход в историю болезни и затем ушел домой. Но осмотр в приемном отделении и осмотр в реанимации никак не могут быть написаны одним и тем же человеком! И трое суток подряд в реанимационном отделении дневники не могут писаться одной и той же рукой, потому что врачи дежурят сутками. Бывают, правда, и такие, кто работает только в дневную смену, помогая дежурящим коллегам, но дневные врачи записывают последний осмотр не позднее шестнадцати часов, а дальше, каждые четыре часа, а при необходимости – и чаще, дневники пишутся дежурными врачами.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
