Устало веки закрывались,
Сон тяжким грузом наступал,
И с жизнью мысли уж прощались,
Жрец истины пред ним предстал.
Красивый, на него похожий,
Смотрел на юношу в упор,
По бледной растекался коже,
Рисунок мрачный, как декор.
Глаза чернущие не отводил,
Пронзая, обнажая ими душу,
И долго он молчал, не говорил,
Парнишку обжигая леденящей стужей.
– Да не молчи, скажи зачем пришел?
Забрать меня ты в дебри ада хочешь?
Так вот он я. Трофей ты свой нашел.
Ну что же голову мою морочишь!
– Умолкни смертный. Погаси свой пыл.
Не жрец я вовсе. И не умер ты.
А здесь сокрыт, чтоб душу облегчил,
От бед, обид и прочей дурноты.
– Так почему ты копия меня?
Что за загадка в этом кроется, скажи?
Ведь тайну эту от меня храня,
В ответ получишь лишь гроши.
Угрюмый образ недовольно покачнулся,
Извергнув металлический и громкий визг,
Тот до ушей вибрацией коснулся,
Перед глазами вспыхнув фейерком брызг.
Вскочил парнишка и помчался прочь,
Прячась средь обугленных стволов,
Ведь только сам себе он мог помочь,
Скрываясь средь деревьев от врагов.
Но в спину странник тот дышал,
Похожий на него, как отраженье,
И голос все зловещее звучал,
То было настоящее мученье.
– Ты вспомнить должен все, что пережил.
Простить себя и всех виновных тоже.
Чему отец всегда тебя учил,
Ведь только это здесь тебе поможет.
Но снова сук под ноги вдруг попал,
Скользнул парнишка и свалился тут же,
А голос громогласно ржал,
Затягивая в яму, да поглубже.
И вот все стихло наконец,
Настало долгожданное молчанье,
Но появился перед ним юнец,
Таким он в детстве был, само очарованье.
Акт третий
Смотрел он на себя ребенком,
И слёзы хлынули из глаз,
Молился он тогда иконкам,
За жизнь свою по-взрослому борясь.
А мальчик становился ближе,
И тоже плакал он навзрыд,
А слезы превращались в жижу,
Из детских страхов и обид.
Парнишка к мальчику прильнул,
Тот протянул свою ручонку,
И горечь разом всю сглотнул,
Вложил в ладонь его иконку.
– Ты должен их простить за все.
Обиды позабыть навеки.
И как великий Пикассо,
Смени цвета мрачных течений.
Парнишка взгляд не отрывал,
И слушал, головой кивая,
Все больше он осознавал,
И будто даже прозревая.
– Пусть было больно и печально.
Порою страх овладевал.
Но ведь всегда не идеально,
Родитель сына воспитал.
– Он бил меня порою плетью!
Никто меня не защищал!
Пред кем виновен я, ответьте?
За чьи грехи таким я стал?
– Прими себя таким, как есть ты.
