Шипящее печи дыханье —
Красноречивее молчания.
Душа жива…
Душа жива, покуда время дразнится:
«Вниманье к пониманию вкушай!»
А сердце ненасытно просит праздника,
И света неостывшая душа.
Какое у эпохи имя отчество?
Округл ли, пестр или квадратен знак?
Пора спасать себя от одиночества?
Пора! Пора, выгуливать собак!
Пора впадать в запойное дурачество!
Пора! Пора романы затевать!
Любить ручья ворчливое чудачество,
Плечом плечо невольно задевать!
Не причитать «пора» – а петь нестройное.
Вражды с доверием уже напиться всласть!
И, наконец, понять, как круто скроена
Непостижимая, на самом деле, страсть!
so… so…
Отче! Отчего отчетлив счет?
«Чет» и «нечет» отчего отчетливы?
Чья – то воля колокол качнет,
Чтобы звон растратить нерасчетливо!
Миру – мир. Мирянам мера-мир
С семечками и с зубными щетками.
Предприимчив человечий тир,
Но патроны тратит нерасчетливо.
Не скудей, дающего рука!
К Господу мы – в очередь с зачетками.
В небе расселились облака
Гулко, кучеряво, нерасчетливо.
Хоровод.
Хранит опрятная скамейка
Кроссворд и шелесты реки.
Сидит «опятная» семейка
На желтом фото – старики.
Закат, угрюм и грациозен,
Разлил желток на глади вод.
На бугорке ромашек грозди
Свой сочиняют хоровод.
Их хороводная семейка,
Чуть подымаясь на носки,
На позабытую скамейку
Беспечно сыплет лепестки.
Тех лепестков, без спора, хватит
Всем погадать. Из года – в год
Семья со старой фотографии
Глядит на чудо – хоровод.
Будет свет.
В голове – чудные мысли.
Два ведра – на коромысле.
Печь пылает. Есть в посуде,
Слава богу, что поесть.
Птах порхает в небе чистом.
Паучок бинтует листик.
Не узнаешь то, что будет.
Не постигнешь то, что есть.
Полдень. Взору даль открыта.
Под горой грустит ракита.
Апельсин блестит на блюде
На балах блистает лесть.
Явь к закату повернула.
Ночь кудестит. Спинка стула.
Понимаю то, что будет.
Постигаю то, что есть.
На возвышенности просто
Храм витает над погостом.
Разве колокол разбудит
Веру, если веры нет?
Поделюсь душевной искрой
С этим миром шалым, быстрым.
Очень верю в то, что будет:
Будет Вера – будет Свет!
Зимняя пора.
Горизонт до точки снежной сужен,
Вьюга исполняет свою фугу,
Кажется, намерена наружу
Форточную вывернуть фрамугу.
Пасс за пассом стелет, стелет, стелет
Покрывала пуха. На излёте
Ели, словно прыгнули с качелей,
И застыли в странном недолёте.
До потемок стужа, не снимала
С рук рябины алые перчатки,
На страницы зимнего журнала
Заячьи вставляла отпечатки.
Сто сорок распространяли слухи:
Что – почём, что меркнет, что сияет,
И о том, как вишенку – старуху
Месяц-полуночник соблазняет.
Что за дуралей рассыпал сахар
Вдоль плетней и прясел без разбора,
И какой «зеленый» парикмахер
Завивает дым по косогору?
«Все мы будем преданы забвенью, —
