– Гляжу я на тебя, и что-то мне не верится. Столько даже министры не получают.
– Так вот и я о том же. За что мне такие сумасшедшие деньги? Что я сделал такого великого? Может быть, изобрел лекарство от тяжелой болезни? Или обеспечил мир во всем мире? Так нет же! Всего-навсего мячик гоняю!
Больной посмотрел на меня внимательно и говорит:
– Вы сегодня температуру мерили?
Тут мои ребята из команды заходят:
– Да ты, братец, совсем здоров! Ждем через три дня на тренировку.
– Никакой тренировки не будет! – отвечаю. – Я больше не могу играть за такой большой контракт. Совесть не позволяет. Вы понимаете, что мы делаем? Мы за одну игру получаем больше, чем сталевар у мартена или шахтер под землей за месяц тяжелого изнурительного труда! И слово-то какое – игра! Не работа, заметьте, а игра. Разве можно платить за игру на свежем воздухе? Это мы должны зрителям платить за то, что они бросили свои дела и пришли на нас посмотреть. Так сказать, удостоили нас высокой чести. Я не намерен дальше получать такую зарплату.
Ребята сидят молча, слушают, переглядываются. Как-то странно на меня смотрят. Тут жена заходит в палату. Видит, что со мной все в порядке, улыбнулась, поцеловала меня. Я говорю ей:
– Дорогая, нам придется вернуть все излишки с наших счетов. Я не должен был получать эти деньги. Я только сейчас осознал, что все недра нашей страны принадлежат всему народу, а не только футболистам.
Она перестала улыбаться.
– А те, что потратили? – спрашивает.
– А те, что потратили, будем постепенно выплачивать. Другого выхода нет. Тебе придется на работу устроиться. Ты же бывшая модель.
– Какая я модель, у меня уже не те параметры!
– Ну худей тогда или иди селедкой торговать.
– Какой селедкой?
– Какой? Не знаю какой! Может, тихоокеанской или атлантической!
Вышли они в коридор, что-то говорят вполголоса. Потом ушли. Заходит медсестра, сообщает, что укол сделать надо. Я ее спрашиваю:
– Вы, наверное, тысяч двадцать-тридцать зарабатываете?
– Да вроде того, – отвечает.
– Вот видите, а я только за один удар по мячу пять тысяч получаю, а если не попал, то все равно пять тысяч.
Она говорит:
– Ложитесь на живот.
Я улегся и продолжаю:
– Было бы справедливо, если бы вам тоже за укол пять тысяч платили, если не больно, конечно. А если больно, то, пожалуй, и двух тысяч хватит.
– Жалко, что вы не министр здравоохранения! – согласилась медсестра.
Я хотел еще что-то сказать про справедливость, но сестра напомнила мне, что ее другие больные ждут.
После обеда заходит в палату пожилой человек с бородкой. Говорит мне:
– Здравствуйте, я профессор Непреображенский, мне надо с вами поговорить.
– Хорошо, давайте поговорим. Вы сколько зарабатываете? – спрашиваю его.
– У меня хорошая зарплата – сто тысяч.
– Вот видите, вы профессор, ученый, науку двигаете, лекции читаете, а я, молодой парень, получаю столько за один день, даже когда отдыхаю.
– А почему вы тогда расстраиваетесь? – говорит профессор и улыбается.
– Как почему? Ведь это нечестно! Понимаете, профессор, мы, футболисты, забираем львиную долю денег. На остальные виды спорта крохи остаются. Потом, у меня друг на заводе работает. Так вот если он сделал брак, то с него высчитывают, а я иной раз с трех метров по воротам попасть не могу, и ничего, та же зарплата. Бред какой-то.
– Но ведь у вас контракт!
– Вот именно, а зачем я тогда подписывал такой большой контракт, о чем я думал? Головой, что ли, ударился? Я понимаю, когда у Роналду или Месси контракт на сто миллионов долларов, – так их весь мир знает. А кто меня знает? Я за матч наношу всего в среднем десять ударов: три удара в аут, два – на угловой, три удара мимо ворот и два удара по ногам соперника. Я не знаю, что мне теперь делать?
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
