– Да нет, что ты!.. А мы думали-думали, как тебя вызвать… вот, значит, и придумали.
– А что, вообще, надо-то? – поинтересовался Вася.
– Да вот вчера история вышла. Кеша у меня сидел – ну и взял хорошо. Я говорю: хватит, Кеша. Но его разве остановишь? Ты же знаешь, какой он, Кеша! Я от греха подальше, как непьющий и ответственный, оторвал от него бутылку, размахнулся и – р-раз! Хотел в свой огород, а она сорвалась да в твой.
Кеша, презирая болтовню и вранье, молчал.
– И что – невыпитую закинули? – продолжал интересоваться Вася.
– В том-то и дело, что невыпитую. Ради спасения Кеши. А сегодня она бы в самый раз.
Вася, сложив толстые губы сердечком, затрясся – словно выдувал из себя воздух. И вдруг, будто достал искру и запустил мотор, заржал так захлебисто и громко (конечно, нарочно громко), что полдеревни вздрогнуло и завысовывалось посмотреть, что случилось.
Кеша рыкнул по-звериному на Васю:
– Давай вторую лопату, ржало ты конское!
У Васи это вызвало новый приступ смеха. Он и с лопатой шел – сделает два шага и захлебнется, сделает еще два шага и скрючится в припадке.
Сеня отобрал у него лопату и врезался в снег под высмотренной меткой на своем фронте. Под лопатой у него звякнуло, он нашарил бутылку, из вчерашних, но пустую, и засунул ее поглубже.
Шла мимо тетка Федосья, одинокая старуха, ходившая за хлебом, и остановилась, встретив незнакомую работу. Мужиков она узнала, а вот что делают в три мужичьи силы, никак не могла понять.
– Вася-а! – не утерпела Федосья. – Это че у тебя тако? Снега держанье, че ли, проводите?
Сеня торопливо перехватил слово:
– Нет, это, тетка, такое решенье вышло – снег рыхлить. Как в Америке. Президент указ дал. Ты-то рыхлишь, нет?
– Я че, совсем, че ли, рехнулась? Это уж ты рыхли.
– А пенсию получать хочешь?
– Ну… пенсию…
– Хочешь получать – рыхлить придется. Без рыхленья не дадут.
– Ботало ты, Сеня, ой ботало!
Федосья направилась уходить, но приостановилась: кого бы еще послушать?
Подрулил Миша Стерников, с одной почкой, вторую вырезали два месяца назад. Голос до сей поры слабый.
– Что, братцы, пашем?
– Пашем! – весело крикнул Вася.
Но Сеня и тут встрял:
– Теперь, Миша, три пахоты надо делать. В январе – снег пахать, в апреле грязь, а уж в мае землю. Вот тогда и урожай будет.
– Кончите – переходите ко мне. А я пока за бутылкой сбегаю.
– Ну, так какое дело – поможем.
Тетка Федосья все еще топталась.
– Сеня-а! – позвала она.
– Что, тетка?
– У тебя когда язык смозолится?
– Ничего ты не поняла по старости. Снег рыхлить – это и есть пахать. Всякая пахота – это рыхленье. Запустили землю – вот наш президент и беспокоится. Поняла или нет?
– Когда он у тебя смозолится, я спрашиваю?
Подгреб Кеша, буркнул:
– Кончай.
– Нашел? – встрепенулся Сеня.
Васю за работой не видно было, мощным рукавом, как из-под комбайна, летел от него поднятый снег. Вот что значит мужское дело: ха-ха, ха-ха, а ведь захватило, заело – и про смех забыл.
– Ты греби, мы пока отдохнем, – крикнул ему Сеня.
– Пошли отдыхать ко мне, – предложил догадливый Вася.
* * *
Бутылка ничуть не пострадала – что ей за ночь в снегу сделается! Даже бумажная этикетка посвежела. У Сени – ну того дрогнуло перед бутылкой, прошедшей такие приключения, сердце. Но он устоял. Вся жизнь теперь сплошное приключение пополам с недоразумением, надо научиться устаивать.
Вася с Кешей выпили. Закусили вяленым мясом, поданным Васей на разделочной доске.
– А ты, Сеня, так и не пьешь? – спросил Вася.
– Не пью.
– Это хорошо. Это правильно. Тогда тебе задание: весна придет, будешь трезвым у меня в огороде бутылки собирать. Подходит?
– А ты у меня. Хоть пьяный. Подходит?
Кеша, почувствовавший душевное и прочее облегчение, засмеялся – густо, громотком.
– Ты чего мне тут, Вася, подсунул? – Они сидели в горнице за круглым столом, застеленным клеенкой, которая разрисована была, как скатерть-самобранка с блюдами и приборами, – вот Кеша и хватался за нарисованную вилку, а поймать не мог. – Экую обманку придумал. Тебе, парень, хорошо гостей потчевать.
– Бери рукой, чего там! – Сеня показал на прямо-таки живьем сияющую горку круглых красных помидоров.
