– Сейчас, что не зима? Позавчера было двадцать два градуса мороза, а в птичнике в среднем тридцать жары. Представляешь, в пятьдесят два градуса разница! В среднем, потому что там помещение большое и висят четыре датчика, в разных местах температура отличается, зависит от разных факторов, в том числе и от скопления цыплят, и от работы вентиляции. В общем, автоматика регулирует сама, но птицевод контролирует тоже, если надо вносит изменения.
– Да, у вас там круглый год – лето!
– Куда там, круглый год – курорт!
II
В первую мою дневную смену меня поставили на стажировку к Константину. Цыплята находились в ограждённых округлых загончиках. В каждом из них по три поилки и четыре переносные кормушки. После мороза мне показалось там очень жарко и душно, и через несколько минут я стала задыхаться. А предстояло работать! Что-то делать в таком пекле! И вскоре выяснилось, что именно: наполнять кормушки комбикормом. Константин, уже не молодой, похоже за пятьдесят, среднего роста и худощавый, предварительно загребал из огромной ёмкости и носил двумя большими вёдрами, килограмм на двадцать каждое через всё помещение, чтобы наполнить сначала дальние от входа кормушки. Мы с ним пересыпали в десятилитровые вёдра, он отправлялся за следующей порцией, а я рассыпала по кормушкам. Когда я не успевала освободить вёдра, то Константин тоже высыпал. Длина помещения около ста семидесяти шагов, небольших, но всё же. Скоро начала ныть поясница, а работа только началась.
Казалось, что кормушки никогда не закончатся. Чтобы зайти в загончик надо переступить металлическую сетку – ограждение, следовательно, тяжёлое ведро надо приподнять и успеть поставить ногу, пока под неё не прибежал цыплёнок. Однажды, уже через несколько дней я нечаянно почти наступила, то есть только поставила ногу на пятку и стала опускать, и в тот же момент туда побежал цыплёнок. Я почувствовала, что под ногой что-то есть, благо я не опустила её полностью и не встала, а только придавила немного. Всё произошло за доли секунды. Взяла цыплёнка, он, как ни в чём не бывало, озирался и смотрел на меня. Опустила на пол, но в другой загончик к более слабым, он пошёл нормально. Но дальнейшую его судьбу трудно проследить, цыплята для меня все похожи и трудно отличить одного от другого.
Руки отваливались, пальцы с трудом удерживали ручки вёдер, спина ломила, поясница ныла, и я опасалась, что рухну с ведром комбикорма на цыплят и уже очень сомневалась, что выживу от такой работы.
С раскрасневшимся, почти пурпурным лицом, учащённым дыханием и едва держась на ногах, я выбралась из птичника после того как заполнили все кормушки. Константин тоже был утомлён, хотя старался не показывать этого. Но и на его лице всё же отражалась усталость.
После перерыва, особенно после обеда, приятно дешёвого и вполне съедобного, даже местами вкусного работа почти перестала пугать, хотя сомнения в своей выживаемости ещё остались.
Константин ездил на работу из села, расположенного более чем в двадцати километрах от птицефабрики и автобусы оттуда ходят редко. Раньше это село являлось одним из крупных сельскохозяйственных центров района, теперь же там работы практически не осталось. Из преимуществ, которые удерживают Константина на птицефабрики, несмотря на то, что его слесаря, как и других, перевели в птицеводы, это оплата транспортных расходов и почти символическая плата за обед – двадцать рублей.
Конечно, выбора блюд нет, что приготовили, то и ешь, если хочешь. Комплексный обед. Надо признать, что каждый день меню не повторяется. Первые и вторые блюда готовят на основе того, кого выращивают – из индейки.
Вторым испытанием в тот же день стала насыпка опилок в мешки, которые Константин намеревался вечером рассыпать в загончики у поилок и под ноги цыплятам, чтобы им было теплее и, чтобы было где покопаться, да и присыпать их «отходы жизнедеятельности». Я оказалась выше мешков на голову, некоторых ещё меньше, поэтому пришлось держать каждый мешок практически перед своим лицом. Константин загребал опилки широкой деревянной лопатой и пересыпал в мешок.
После каждого ворошения опилок и высыпания поднимался вихрь мельчайшей трухи и пыли. Отворачивала лицо и прикрывала глаза, но не помогало. Ещё первый мешок не успели наполнить, а у меня уже запершило в горле. Мы насыпали мешков десять не меньше.
Рядом у торцевой стены лежали стопки полупрессованных опилок в прозрачных мешках.
– Почему эти не взять? – спросила я у Константина.
– Они очень тяжёлые.
В этом я скоро убедилась. Надо было вытаскивать и сбрасывать их, подвигать к Константину. Тот разрывал плёнку и высыпал, что было гораздо тяжелее, вытряхивал опилки из неподъёмных мешков. Вырастала гора, вдоль дальней от выхода торцевой стены. Я предположила, то был запас для следующей смены и частично использованный нами.
Когда я шла от проходной к остановке автобуса, то у меня возникло ощущение, что попала на каторгу. Говорить стало трудно, в горле пересыхало и першило. На следующее утро заметила прыщ, потом другой – от многочасового нахождения среди пыли и пота. Это не все последствия, появилось какое-то странное покашливание и закончилось после того, как выплюнула зеленоватый сгусток мокроты. Как бы, не навредить лёгким и бронхам?
III
На птицефабрику на собеседование в отдел кадров впервые поехала, не зная дороги, то есть в интернете выяснила адрес и каким рейсовым автобусом ехать. Но в той деревне оказалось четыре остановки, на какой их них надо выходить, не известно. К тому же решила ехать к началу рабочего дня, чтобы определить, как и сколько добираться до предполагаемого места работы.
Зима. Утром ещё темно. В автобусе остановки не объявляют и где же выходить? Обратилась к водителю:
– Подскажите, где выходить, чтобы ближе к птицефабрике?
– Там почти весь автобус выйдет, – сказал он, выдавая мне билет.
За окнами сплошная темнота чередовалась с тёмно-серыми прогалинами – заснеженными полянками. Иногда мимо проносились кривые светлые линии разной толщины – заснеженные ветви леса, что тянулся вдоль дороги.
Действительно, минут через двадцать на очередной остановке вышло из автобуса большинство пассажиров. Толпа перешла дорогу, и многие вырвались вперёд, видимо, чтобы не опоздать. Это в будни. В воскресенье видела, как толпа шла спокойнее и не торопилась. Через несколько десятков метров пути воздух изменился. Ощущался какой-то трудноопределимый запах, сказать, что был приятным нельзя.
Когда подошла к проходной, а время пути от остановки занял десять минут, люда, что шёл впереди, уже не осталось, лишь на автостоянке замерли машины. Я подумала, что нет ещё и восьми, а большинство уже на работе. Рвение или вынужденная необходимость?
В отделе кадров заведующая встретила любезно. Сначала, мол, может показаться тяжело, а потом втянитесь. Если же не понравиться, то в выходные дни поищите другую работу. Позвонила начальнику зоны «А», чтобы та показала и рассказала суть должностных обязанностей. Объяснила, как туда пройти, куда повернуть, чтобы добраться.
На территории воздух более насыщен странным запахом, не поддающимся определению. До назначенного места пришлось идти часть пути по дороге среди леса, но от этого воздух не особо посвежел. Прошла ещё две проходные. Путь от первой, главной проходной до третьей занял двадцать пять минут.
Навстречу мне шла худощавая женщина. Не знаю, сколько ей лет, но выглядела явно за шестьдесят, возможно, даже ближе к семидесяти. Повела в «домик». Оттуда пахнуло специфическим запахом, точнее смешение запахов: цыплят, а у них есть свой запах, их помёта, опилок, комбикорма и, возможно, ещё чего-то. Открыла дверь в центре «холла» и предстало огромное прямоугольное помещение, где рядами висят какие-то устройства, как потом узнала это поилки и кормушки, а между ними всё пространство занимали цыплята. Казалось необозримое количество и все устремили взгляды на тебя! На голоса к открытой двери помчалась вся масса пернатых: тысячи и тысячи! Как же туда входить? Они так плотно столпились, что ногу поставить некуда! И ещё оттуда пахнуло жаром или мне показалось после мороза…
Да, начальник, Вера Петровна не скрывала, что работать здесь тяжело, что надо мыть кормушки и поилки, в первые девять суток жизни цыплят надо сыпать комбикорм вручную, к тому же каждую смену рассыпать опилки. Только она не сказала насколько это всё тяжело. А перечисления не показались такими уж тяжкими. Вера Петровна не дополнила, что вручную надо перенести комбикорма не десятки, а сотни килограммов в суточную рабочую смену; рассыпать десятки килограммов опилок; чтобы помыть поилки, слить из них загрязнённую воду с лекарством или витаминами и очистить кормушки от опилок и помёта придётся нагнуться минимум шесть сотен раз и всё это при температуре в лучшем случае около трёх десятков градусов, когда цыплята подрастут, а первые дни температура составляет в среднем не менее тридцати одного с половиной градуса.
Что же понять можно, работников не хватает, что при такой малой зарплате и подобных условиях труда не удивительно, поэтому, мол, пусть хоть кто-то и хоть сколько поработает, тем самым облегчит труд другим.
Трудности меня никогда не пугали, и на этот раз решила поработать, но, если для организма станет опасно, то, конечно, уйду.
На обратном пути, когда возвращалась в отдел кадров, сзади услышала шаги. Двое рабочих обогнали меня, они несли лопаты. Один из них куда-то свернул и быстро потерялся из вида. Другой, намного старше, лет около семидесяти или и того больше (замечу, что работники физического труда здесь выглядят старше своих лет, поэтому трудно определить истинный возраст) почти поравнялся со мной и оказался любопытным и разговорчивым. Не могу привести весь диалог полностью, потому что его речь большую часть составляли нецензурные слова.
После того, как он услышал ответ на свой вопрос: «Куда устраиваешься?» издал такой возглас, который выражал не только неодобрение, но и предупреждение и сочувствие. Потом разоткровенничался, что цыплята дохнут, причём много и, что врач плохой, потому что сам не знает какое давать лекарство. В общем, судя по его тону, напрашивался вывод, что работа не только не перспективная и не прибыльная, а ещё и спрос чрезмерный.
Мужчина свернул в какое-то приземистое здание, а я шла и думала: «Может быть, это знак и не стоит сюда устраиваться, а уйти сразу?» Неспроста мне встретился этот человек, наверняка это было предостережение и, возможно, в его словах и интонациях истинное настроение работников птицефабрики – недовольство, неуважение. Никому не нравиться тут работать, но в силу разных причин вынуждены терпеть.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
