Воскресная белочка

Глава 1

Я родилась в Казани. Огромный российский город на берегу бескрайней Волги с портом и притоком реки Казанки снится мне до сих пор. Мама рассказывала мне о тёмных годах этой великолепной метрополии. Я наслышана о страшном бандитизме и бесконечных убийствах. Но я ничего этого не помню. В моих воспоминаниях и снах – длинная-длинная набережная, уходящая, кажется, за горизонт. По ней я радостно кручу педали моего зелёного детского велосипеда. И мне чудится, словно наяву: меня поддерживают тёплые и нежные руки мамы, пахнущие ромашкой. Моя волшебная мама…

Мои бабушка и дедушка – татары и, кажется, верующие, мусульмане. Но мама, насколько я помню, была довольно прохладна к религии. Не знаю, верила ли она в Бога, если да, то никогда этого не выказывала внешне.

Мама была красавица… С округлым миловидным лицом и восхитительной грудью, тонкой талией и широкими бёдрами, она слегка раскачивающейся, мягкой по-кошачьи, походкой покоряла всех мужчин, несомненно. Даже будучи совсем малолетним ребёнком, я понимала по мужским глазам, что они озадачены её очарованием. Я читала ясно в этих взглядах страстное намерение овладеть моей мамой. Мне становилось страшно, казалось, что мужчины вот-вот перестанут себя сдерживать и обидят её.

Мама имела хорошее образование. По-моему, она закончила университет и знала два иностранных языка. Насколько я помню, она вела себя как истинная феминистка. Послушная родителям, она ни за что не желала подчиняться мужскому началу. И очень смело в спорах противостояла моему жёсткому отцу.

Вообще, мама походила на изящную статуэтку, эталон восточной красавицы. Её хотелось поместить в красный угол гостиной и любоваться.

Может, ей надоела мрачная преступность казанских улиц, и потому она согласилась поехать с моим отцом к нему в Канаду. Я так и не узнала, что за причина толкнула её на это судьбоносное решение. Но после моего девятилетия мы покинули Россию.

Ещё одно обстоятельство, я думаю, послужило поводом для отъезда. Моего деда со стороны отца зарезали.

Они приехали в Казань вместе с моим родителем и наладили международный бизнес редких металлов. По тогдашнему утверждению отца и согласно официальному расследованию, мой дед по отцу был убит конкурирующими бандитами. Но, какая бы правда ни скрывалась за событиями, мы уехали.

Лес…

Первое, что поразило меня в Канаде, – леса. Бесконечный зелёный шумящий поток сумрачной и загадочной жизни. Юго-восток – это таинственная природная жемчужина, наполненная ароматной листвой, причудливой хвоей и уютным мхом. Грозные медведи, решительные лоси, грациозные олени, осторожные косули, хитрые волки, настойчивые койоты, незаметные рыси, отважные пумы, армия вездесущих птиц и, кажется, неисчерпаемая популяция рыб.

Именно здесь бьёт оглушительный потоп, переполняя реки и озера. Пурга, метель и шторм – несомненно, близкие родственники этих мест. Этот мир не для слабаков и неженок. Или ты замёрзнешь, или тебя съедят, или тебя убьёт твой недруг. Местный лозунг: сражайся и не будь дураком.

Я часами бродила по звериным тропам вместе с мужчинами, учась у них охоте. Уже в десять я ставила силки, небольшие ловушки и устраивала западни. В одиннадцать я била косуль. К двенадцати я научилась разделывать любую местную дичь и крупного зверя. Я была опасным лесным зверьком, себе на уме. Отец мной очень гордился.

Я поняла в детстве, что для меня нет большой разницы – завалить лося или мужчину. Я подстрелила бы обоих, не колеблясь. Только одну тушу я освежевала бы, а другую закопала, как мусор, поглубже в землю.

Временами во мне клокотали ненависть и злоба необъяснимой силы. Я уходила подальше в лесную тьму и орала. Я считала, это естественно – переживать жгучую ярость. Мне казалось, такое у всех (я не представляла в детстве и юности, что кто-то чувствует жизнь иначе). Дьявольский древесный мир пришёлся мне по душе.

Ты хочешь любви и счастья, ищешь нежности и верности – да, это правильно, это очень человечно. Но не заходи глубоко в лес: ты выйдешь иной, юная принцесса. Эти тысячелетние угрюмые нетронутые берлоги вечной жизни отравят твою девственность. Дремучие тяжёлые видения опьянят твой ум. Ты превратишься в ведьму, моя хрупкая девочка, и ехидная желтизна хитрости покроет твои внутренности. Ты станешь ядовитой, очень ядовитой колдуньей.

Мама…

Она испугалась леса и сдалась. Похоже, ей тяжело было признаться себе, что она сделала трагическую ошибку. Мрачный, тяжело и шумно дышащий лес подавил её. Мама впала в апатию. Часами она сидела у окна, а в хорошую погоду – во дворе нашего огромного бревенчатого дома. Куда она смотрела, что видела, понять было невозможно. Её взгляд скорее был направлен внутрь себя. Не знаю, что она искала в своей душе. Но в нашей лесной жизни я запомнила её робкой и послушной. Она перестала быть самой собой. И потому в моей памяти мама осталась в Казани. В лесу она заблудилась, и я её потеряла.

Отец…

Он был жестоким и сильным человеком. Очень властный и смелый, он возглавлял небольшую лесопилку. Но эта официальная активность являлась всего лишь прикрытием. Основной его деятельностью стали наркоторговля, оружие, укрывательство беглых преступников. Любое инакомыслие и несогласие отец подавлял жёстко. К виду расправ меня приучали с десяти лет.

Я привыкла с дерзостью глядеть на окружавших меня мужчин, покрикивала и командовала. Револьвер, вообще, огнестрельное оружие, как и охотничий нож, я носила с собой всегда. Однажды лет в тринадцать мне пришлось выстрелить в одного наглеца. Я его довольно серьёзно ранила – попала в нижнюю часть живота.

Банда отца состояла из интернационального сброда. И как-то молодой афганец, осторожно последовав за мной в лес, решил изнасиловать меня… Его, раненного, отнесли в лекарскую избу.

Затем со мною был устроен допрос. Выяснив причину, отец незамедлительно казнил неудачливого насильника прямо у местного врача. Но мне было всё равно.

К моим тринадцати годам я насмотрелась и пережила такое, что некоторым и в шестьдесят не снилось.

Ещё я узнала, что мой родитель не терял связь со своими подельниками из Канады и во времена казанской жизни. Что лесная банда была частью его криминального бизнеса в России, мне стало известно уже в нашем сатанинском лесу. Отец сам же мне этим и бахвалился. Тогда же он проговорился, что самолично убил своего родителя, моего деда. И при этом показал, какой рукой и как.

– Эту суку, – сказал он, – я резал так.

При этом он отвёл левый кулак далеко за спину и резким махом совершил несколько воображаемых ножевых ударов по предполагаемому деду. Отец изображал своё преступление, широко и самодовольно улыбаясь.

Моя бабушка по отцу была мексиканкой, а дед – потомок немецкой колонии семнадцатого века.

Но маму отца я не застала, как и его сестру.

Однажды я с удивлением прослушала рассказ моего родителя об изменницах – его сестре и матери. Так я узнала, что имею тётю и плюс к этому ещё одну бабушку. Рассказ о моих новых родственницах отец закончил буквально так:

– Эти бляди много зла содеяли. Никакая полиция их долго не сможет укрывать, мы их вычислим в любом случае.

Какое зло «эти твари» (по выражению моего родителя) сотворили ему, я узнала гораздо позже, в мои лет пятнадцать.

Моя персона…

Мой отец выглядел эффектно. Смесь европейца и южанина, уверенность жестов, решительность поступков и, казалось, абсолютное бесстрашие – всё это выделяло моего родителя, как исключительного самца. Он был высок, широкоплеч, поджарист и жилист. Соглашусь с мамой, мой отец и вправду был очень красив. Я хорошо понимаю её выбор. Я бы поступила так же лет в двадцать, но не теперь.

В мои двенадцать мой родитель сделал меня своей «женой». И ни от кого не скрывал этого, даже от мамы. Мне кажется, с ней случилось лёгкое помешательство, а затем инсульт. В тот день, когда отец лишил меня девственности, маму нашли в лесу едва живой и полупарализованной.

Дверь в мою комнату оставалась настежь отрытой, пока отец растлевал меня.

Он вошёл ко мне утром. Я уже была готова и собиралась спуститься вниз к завтраку. Отец появился на пороге неожиданно. Я даже не услышала его шагов, скрипа досок наших старых полов (наш дом был огромный и весь деревянный). Родитель мой стоял голый, облокотившись на косяк двери…

…Когда всё закончилось, я снова приняла душ, поменяла постель и спустилась к завтраку. Чувствуя некоторую внутреннюю дезориентированность и омертвелость эмоций, я обрадовалась, что мама не вышла к столу. Был только отец, и мы как ни в чём не бывало поели. Родитель будничным тоном расспросил меня о планах на этот день (я училась на дому). Закончив завтрак первым, отец пожелал мне удачи и ушёл на лесопилку.

Но всё-таки и за завтраком я увидела, что отныне всё по-другому.

Покидая дом, родитель не поцеловал меня, как обычно, в голову, а языком залез в мой рот, настаивая на глубоком поцелуе. Я как сумела, так и ответила.

Наша кухарка и работница, когда мы остались одни, прижав мою голову к своему животу, долго-долго гладила меня по волосам. Так мы, молча, и пребывали одни в столовой. А из-за окна доносился раздражённый голос отца, отчитывавший рабочих за какую-то оплошность.

Маму я не видела весь этот день и не решалась пойти к ней сама. К вечеру её принесли из леса полуживой. А к утру она умерла.

Наша домработница, иранка по происхождению, Иза, которая утешала меня на кухне, рассказала мне, что же произошло тогда.

Иза, накрывая на стол, заметила очень медленно спускающуюся маму. Домработница собралась поздороваться, но остановилась из-за странного вида приближающейся фигуры. Мама, широко улыбаясь, как сомнамбула, босиком и в пижаме, не обратив на Изу внимания, прошла мимо и вышла из дома. Стояла середина душного лета. Да и вообще никто бы здесь не посмел посмотреть косо на мою маму. Но такое поведение казалось чрезвычайным и невозможным для неё. Если только она не сошла с ума, конечно.

Иза, увидев состояние мамы, обеспокоенная, решила сообщить всё моему отцу. Домработница поспешила наверх. А там…

Иранка сказала, что отец заметил её, застывшую в проёме дверей моей комнаты. Он нагло улыбнулся и с большим азартом продолжил соитие. Мы предположили, что не только мама, несомненно, обнаружила наше преступление, но и сам отец увидал её. Я уверена, что только потому, что он желал, чтобы нас застали, он не закрыл дверь.

Я смогла оплакать смерть моего бесконечно любимого человека много-много позже. А тогда моё сердце затянулось омертвевшей сухой коркой. И на похоронах я ни слезы не проронила.

Глава 2

Мой канадский дед Джозеф ещё в молодости организовал религиозный культ и стал главой секты. Она имела довольно простую философию – обожествление эрекции. Устремлённый вверх стойкий фаллос был центром нового верования.

Но Джозеф утверждал, что культ не является новшеством – это древняя первородная и истинная религия. Она сохранялась у шумеров, античных греков и в Древней Индии. Главное, она существовала в современной Африке. И время от времени дед посещал этот беспокойный материк для участия в тайных ритуалах фаллического культа.

По учению деда, гармонизация в отношениях семьи, близких друзей и родственников происходит только через эрегирующий мужской половой орган. Он, проникая в сокровенную внутренность близкого, становится подлинным проводником любви. Так что всё дело было в ней – ради любви и её неразрывных уз совершались растление и преступление. Потому Джозеф совратил свою дочь, когда ей было двенадцать, и позже заставил спать с ней и моего отца, своего сына. А последний был младшим ребёнком (сестра отца была старше его на два года).

Но одним из худших деяний моего канадского деда стало организованное изнасилование его жены, матери моего отца.

Когда моему родителю (его имя Карлос) исполнилось восемнадцать, в ту самую ночь дед разбудил моего отца и повёл с собой в свою спальню…

Карлос рассказывал мне об этом примерно так (мне легче называть отца по имени, чем своим родителем).

«Я был очень сонный. Мы шумно отпраздновали мой день рождения накануне; легли поздно.

На празднике присутствовали только мужчины, люди моего отца. Ни мама, ни сестра приглашены не были. Я был рад их отсутствию.

После того как мы стали трахать на пару с отцом нашу девочку, она с ненавистью смотрела на меня (я присоединился к папаше, когда ей уже было почти двадцать). Она перестала разговаривать со мной, вообще не замечала. Я для неё стал словно невидимым. Меня это бесило жутко. Ну я её и наказал – я решил её драть дополнительно в одиночку.

Однажды (после моего восемнадцатилетия) я вошёл в её комнату с битой в руках и приказал раздеться. Она послала меня на хер. Стояла передо мной гордая, бесстрашная, несломленная. Но я быстро объяснил ей, кем я стал теперь и где её место. Несколько раз я проехал по ней хорошенько битой. Она даже не зарыдала, а перепуганная, с трясущимися руками, опустилась передо мной на колени и впервые за долгие месяцы обратилась ко мне. Сказала что-то вроде “прошу, не надо, я всё сделаю”.

Тогда она мне хорошо отсосала. Затем я вбросил ей две палочки, одну из которых в анус. Она явно мучилась от боли, но я пригрозил: если издаст звук, изобью. Она вцепилась зубами в подушку и глухо в неё стонала. В общем, мне понравилось, и я продолжил практиковать наш трахач наедине.

Но с мамой всё было по-другому, её я поначалу обожал. Я был послушный и услужливый сын. Но та ночь изменила всё.

…Мы вошли в отцовскую спальню, мама спала. А с меня мгновенно сдуло мою сонливость, я сообразил моментом, к чему клонится дело.

Нет… С матерью я не собирался так поступать, это не сестра. Та злая сука заслужила, но мама, моя нежная и ласковая мама… Нет, я решил, что умру, но не сделаю ничего обидного ей.

Отец сказал мне снять трусы. Но я не подчинился, впервые. Я хорошо понимал последствия такого поступка – меня ждала сильная боль. Он раздражительно, повысив голос, повторил свой приказ. Проснулась мама и растерянно глядела на своего мужа. Я же стоял на месте, не двигаясь и опустив голову.

Мама начала кричать на моего отца и, вскочив с постели, попыталась сбежать из комнаты. Но получила резкий удар в живот. Согнувшись, она опустилась на пол и хрипло застонала. Тогда я решился на безумие – я напал на этого урода, своего папашу. И там я понял, как это, когда больно по-настоящему сильно.

После «смирительной процедуры» Джозеф, мой собачий родитель, поставил меня на четвереньки над матерью. Она лежала на спине, голая (папаша уже к тому моменту сорвал с неё пижаму, а с меня трусы).

Мы находились на полу. Наш подлый Джозеф и по своей жене хорошенько проехался кулаками. Она обратилась в тихую, покорную и едва всхлипывающую рабыню.

Мама смотрела на меня снизу с заплаканными глазами и шептала одно лишь слово: “Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста…”.

Для меня это звучало как просьба подчиниться и совершить то, что требовал наш Джозеф. Скорее даже лежащая подо мной женщина умоляла меня больше не раздражать садиста и забыть о принципах. Я думаю, мама боялась за мою жизнь и за моё здоровье. Она поняла, что нам не вырваться. И лучше сделать всё добровольно самим.

А надо мной прозвучало нечто похожее на шипение со скрежетом зубов: “Или я тебе вставлю в жопу… или ты ей…”

Я не сомневался, что так и будет. Но от волнения и страха у меня не вставал. Я начал усиленно дрочить…

“Смажь…” – снова послышалось над самой моей головой шипение…

В мою старательно работающую руку упёрлась прохладное стекло небольшой баночки. Там был, как я понимаю, интимный гель. Я смазал свой перепуганный писюн. И чудо… “там” потеплело, член вытянулся, распух и отвердел. И я воткнул своей матери…

Сам этот момент я помню отчётливо. Моя родительница отвернула от меня лицо, чтобы не смущать меня, я думаю. Но когда, я погрузился в сухое и неприветливое влагалище, с моей психикой случилась странная вещь. Секунду до этого я считал происходящее преступлением. Но, будучи внутри, я внезапно осознал, что подо мной красивая женщина. У неё бархатистая, ласковая и упругая кожа. Это была великолепная породистая самка! Она являлась обладательницей изящных, словно выточенных, ножек, и это подлинное счастье – находиться между ними. Я жадно обхватил её округлые большие холмы, увенчанные громадными сосками. В этот момент женщина подо мной перестала быть мне матерью. Я владел своей лучшей наложницей, красивейшей и желаннейшей любовницей. Я обсасывал каждый кусочек её тела, до которого мог дотянуться. Теперь голос сверху звучал довольно весело и подбадривающе: “Давай! Давай! Давай, скакун, не сдавайся! Хорошо идёшь!” – папаша удовлетворённо хохотал.

Я строчил бёдрами, как голливудский гангстер из крупнокалиберного пулемёта. И моя страсть передалась ей! Её промежность размякла, там стало тепло и влажно, как в бане. Дыхание женщины подо мной изменилась – стало глубоким и жадным. Она была сильно возбуждена и не могла этого скрыть. И неожиданно она кончила – вскрикнула и, отвернув лицо в сторону от нас с папашей, расплакалась. Дьявольский Джозеф победил! Ему удалось втянуть нас в свою извращённую игру и заставить нас искренне пережить страсть. Я освободил себя от спермы почти одновременно со страстным вскриком моей “наложницы” (язык не поддавался больше называть её мамой). Мой родитель зааплодировал.

“Теперь он твой юный “муж”. Отсасывать будешь как мне и в благодарность за подаренное им счастье родишь ему дочь, поняла? – с угрозой проговорил наш Джозеф своей жене. – Таблетки пить прекращаешь, пока не понесёшь от него, ясно?”

“Поняла… – ответила наша новая общая “любовница” тихим и равнодушным голосом.

Такого я не ожидал точно. “Что ж, воля его – его жена…” – подумал я.

“Давай, приятель, поднимайся, теперь моя очередь…” – дружелюбно похлопал меня по спине мой папаша.

Я поднялся.

Я был истинно счастлив и чувствовал себя превосходно. Скажу честно: я испытывал благодарность родителю за такой чудный подарок. Но она…

Она меня удивила. Мать глядела на меня с нескрываемой ненавистью и презрением. Во взгляде больше не осталось и намёка на любовь… Я перестал для неё быть сыном.

“Уходи! – крикнула она мне со злостью. – Убирайся!”

Я попятился назад.

“Вон!”

Сила её злобы буквально выталкивала меня из комнаты. Она продолжала кричать, уже понося меня, словно изверга. Но эта сука должна была быть признательна мне. Я сделал то, что она просила, – я избавил нас от побоев. Может, спас жизнь кого-нибудь из нас, и я подарил ей счастье, любовное наслаждение…

Она кричала, а папаша делал своё дело. Его он знал отменно. Он был мастерский танцор трахача. Его бедра совершали виртуозные па. Я многому научился в этом плане у моего родителя. Секс был его коньком, его религией, и в ней он считался боссом.

Но меня сжигал гнев. Вернувшись к себе, я понял, что не засну. И голый, со спермой на члене, я направился к сестре. Она не спала и всё слышала.

Эта сучка не смела больше мне сопротивляться. Я имел её, кажется, в течение пары часов. Вбросил несколько палок, крутил её как мог… Я драл эту послушную девочку, пока из меня не вышла вся злость. Спать я остался у неё, намереваясь с утра пораньше вставить ей ещё пару раз…»

Дальше слушать такую мерзость я не могла. Я поднялась, оправдываясь, что меня подташнивает (я была беременна моей малышкой). Быстро вышла из гостиной, и вон из дома! Был поздний вечер. В густых сумерках я углубилась в лес и заорала. Меня ломало от ярости. Как я желала убить своего отца! Как я его ненавидела!

Концовку истории о матери моего родителя я всё-таки узнала чуть позже. Эта поруганная женщина сбежала со своей дочерью на следующее утро. Дочь и мать обратились в полицию. Наш мерзкий Джозеф каким-то образом узнал о «предательстве» и успел удрать. А бедняга Карлос просидел некоторое время в колонии. Всё-таки это была Америка… А там умеют наказывать.

За решёткой Карлос поклялся себе, что найдёт и прикончит всех – и мать, и сестру, и своего отца.

Карлос вышел и нашёл Джозефа в Канаде, но исполнить месть тут же не решился. Его папаша имел довольно влиятельный вес в преступном мире – через него шли деньги бандитского общака. Карлос решил выждать. Вот повествование моего родителя о том, как он расправился со своим врагом.

«Я нуждался в капитале, в отцовском… Да и должок у меня был перед собой… Я пообещал себе, что завалю Джозефа. В Канаде осуществить задуманное не получалось… Но я смекалистый – нашёл выход.

В большой России началась эпоха делёжки. Я понимал, что в этой стране есть что брать, только надо успеть. Я сумел убедить Джозефа вложиться в металлы.

Вскоре, как мы приехали, я повстречал твою маму. Мы поженились быстро. Родилась ты. Бизнес шёл неплохо. Но я хотел владеть всем один. И обстоятельства сложились удачно.

Джозеф не доверял никому и всегда был с охраной. В обычных обстоятельствах мне бы до него не добраться. Но…

Мой папаша считал, что я должен поделиться с ним твоей мамой, как он когда-то своей женой. Он настаивал, стал угрожать. Я сделал вид, что уступаю, но объяснил, что само “событие” надо обставить грамотно. “У моей жены здесь полно родственников. Они люди решительные, от нас мокрого места не оставят”, – сказал я примирительно.

Я предложил родителю план: он должен остаться один, без охраны, чтобы не было свидетелей. Произойти всё должно на окраине, в пустынном месте. А обштопаем мы наше “дело” как нападение на нас с женой неизвестным и последующим её изнасилованием.

Дурачок Джозеф повёлся на такой простой развод. Он ожидал нас в “потаённой” точке, в сарайчике, на окраине Казани. А я и навестил его в сумерках, только в одиночку…»

Глава 3

Дочь…

Её родила я в шестнадцать и во время беременности намучилась от страха. Просыпаясь ночами, я подолгу глядела с ужасом на свой огромный живот. Я была уверена, что произведу урода. Наслушалась тогда я достаточно о плодах инцеста.

Но девочка появилась здоровой и росла сообразительной. Я назвала её Кати, сама выдумала. Мне нравится звучание имени – нежное и ласковое.

Я опекала мою маленькую, как львица, не позволяя приблизиться к ней ни одному мужчине. Тем более от моего паршивого папаши я держала её как можно дальше. Запретила приходить в дом любым людям моего родителя. Может, я была излишне осторожна, и у Кати характер сложился немного замкнутым. Но зато она сочиняла.