– Ни Перри, ни Пол ничего не знают. По крайней мере, я так думаю.
На секунду Бен замолчал, осторожно взглянул на брата и протянул руку.
– Может, позволишь сделать мне ещё один глоток? Тяжело говорить об этом на сухую.
Бутылка, припрятанная в изножье дивана, ни сдвинулась ни на дюйм.
– С тебя хватит, братец. – Вздохнул Джеймс. – Пора протрезветь.
– Пока я трезв, я не могу ни о чём другом думать, только о Грейс.
– Ты немного опоздал с этим. Ты должен был думать о Грейс все эти полтора года, пока спал с другой женщиной. Теперь пора всё же просохнуть и подумать об Эмме.
Бен сглотнул противный, вяжущий осадок на языке и молча кивнул.
– Так чего именно хотела Клэр?
– Чтобы я всё рассказал Грейс. Чтобы я развёлся, бросил семью и остался с ней.
– Чего и следовало ожидать от женщины, вроде неё.
– Тогда я этого не понимал. Думал, она не против просто немного повеселиться. Она разожгла во мне такую страсть, которую можно было потушить только одним способом. Ты ведь мужик, можешь меня понять.
Когда-то Джеймс может и был бы не против позабавиться с какой-нибудь красоткой без всяких обязательств. Но это было ровно до тех пор, пока он не влюбился в ту, которую сам же прогнал, а потом понял, что полюбил до беспамятства.
– Клэр тебя шантажировала? – Внезапно спросил Джеймс, внимательно взглянув на брата. Ему нужно было видеть искреннюю реакцию, чтобы поверить словам Бена. Завравшемуся человеку не стоит доверять без весомых аргументов.
И тень, упавшая на лицо Бена, была более чем весомой. Он будто погрузился под воду – щёки скукожились в злобной гримасе.
– Примерно с год назад стала намекать, что ей не нравятся наши тайные свидания. Сначала убеждала меня рассказать всё Грейс мягко, затем перешла к более жёстким методам. Говорила, что сама пойдёт к Грейс и раскроет нашу интрижку, если я этого не сделаю. Мы ссорились, расставались, затем снова сходились. Эта женщина стала моим наваждением. Волной, которая то набегает на берег, то отливает от него.
Бен откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
– Я очень устал, Джеймс. Мы можем отложить твой допрос на потом?
Он выглядел таким жалким, таким беспомощным, что Джеймс просто не стал больше напирать. Он принёс брату одеяло, которое нашёл в бельевом шкафу у окна, взял пакет и загрузил в него все бутылки, что сумел отыскать в номере. Убийственный арсенал против горя и скорби.
– Проспись, Бен. – Строго сказал Джеймс. – И возвращайся к дочери. Теперь она у тебя должна быть на первом месте.
Ответом было похрапывание из подушек, в которые зарылся Бен. Он сполз по дивану, как неповоротливая змея, и уткнулся лицом в мягкую обивку. Кое-как натянул на себя лёгкое одеяло и забылся пьяным сном.
Джеймс ещё немного постоял, глядя, как умиротворение проступает на лице брата, и вышел из номера, тихо прикрыв за собой дверь. Всё равно сейчас от Бена ничего не добьёшься. Зато у него появилась крохотная зацепка, куда отправиться дальше.
Мысль о том, что Грейс утонула не просто так, всё чаще вгрызалась в сознание. Измена мужа – веский повод впасть в депрессию и дойти до ручки. Или, как в случае с Грейс, до берега реки. Но чем больше Джеймс пытался разобраться в этом несчастном случае, тем сильнее уверялся в том, что самоубийство – не та причина, которую стоит записать в графе «причина смерти».
Грейс никогда бы не оставила свою дочь одну на площадке. Единственное, что могло сподвигнуть её на это, это разговор с кем-то, который ей хотелось скрыть от посторонних глаз. И Джеймс догадывался, с кем она могла разговаривать на берегу реки Сент-Клер.
Глава 8
Картина на стене никогда ещё не привлекала столько внимания. Это была его собственная работа, над которой он трудился несколько месяцев. Первое серьёзное творение со времён школы, когда мечтательность ещё боролась с реальностью, и желание стать художником казалось чем-то осязаемым, а не иллюзорным. Но жизнь сложилась по-другому. Художники редко становятся успешными настолько, чтобы прокормить себя, а вкусно поесть он любил. Потому выбрал занятие гораздо более приземлённое и востребованное в этом мире и стал создавать проекты квартир и домов. Хоть что-то, отдалённо связанное с творчеством.
Вот уже несколько часов Пол Доннелли не сводил красных глаз с этой картины. А казалось, что несколько дней. Как только полотно было завершено и покинуло стены мастерской, которую он соорудил в просторном гараже, оно обросло рамой и нашло своё место прямо напротив кушетки в гостиной. Здесь, на самом видном месте, можно было любоваться картиной за завтраком, обедом и ужином. Да и вообще каждый раз, как он входил в гостиную. Истинное произведение искусства. Но не его мастерство, а лицо женщины, которую он изобразил.
Портрет стал самым ценным предметом в доме Пола. Если бы случился пожар, первым делом он бы кинулся спасать именно его. Пускай бы языки пламени облизывали его кожу, но он бы не выбежал на улицу, пока не содрал раму со стены.
Ещё пару дней назад картина была его отдушиной, теперь – проклятием. Пол неподвижно сидел на диване и изводил себя. Рассматривал каждую чёрточку женщины, которую так бережно выводил кистью. Вспоминал, как её волосы струились по плечам, как она собирала их в высокий хвост. Стягивала резинкой это роскошное буйство каштанового блеска. Но больше всего поражали глаза – ни одни ещё не смотрели на него, заглядывая так глубоко внутрь, впиваясь по самые кости.
Вот и сейчас они глядели со стены и казались такими живыми. Как будто сотворены не из бумаги и красок. Битый час Пол пытался прочитать в них хоть что-то. Он не помнил, когда в последний раз ел, но голод совершенно иного рода крутил его желудок.
Новости быстро разлетались по Сент-Клер. Не успела трагическая смерть Грейс попасть в газеты, как о ней уже судачили в каждом кафе, в каждом углу офиса «Lux Design». Когда она пропала четыре дня назад, всё это казалось каким-то ненастоящим. Надежда ведь умирает последней, вот и она не умирала до последнего. Пока её тело не выловили в реке выше по течению.
Как только Пол услышал, как сегодня утром секретарша Бена рассказывала об этом кому-то из отдела снабжения, он застыл и не смог сдвинуться с места. Прямо как сейчас. Как будто его обухом ударили по голове и приклеили к полу. Никому не сказав ни слова, Пол Доннелли просто выполз из офиса, как-то добрался до этого дивана и замер где-то во времени. Смотрел на картину и будто верил, что она оживёт. Этот портрет был единственным, что у него осталось от Грейс. От женщины, которую он любил.
***
Мама так и не выходила из своей спальни, запершись в своей скорби, как в ловушке. Пару раз Эвелин поднималась к ней, чтобы проверить, как она. Мэри Хартли скукожилась на своей кровати, завернулась в покрывало и походила на мушку, по глупости попавшую в паучью паутину. Она отказывалась пить, есть и разговаривать, и лишь недавно её глаза наконец закрылись, а разум погрузился в сон.
Эмма рисовала в гостиной. Устроилась прямо на ковре со своим альбомом и коробкой цветных карандашей. Девочка что-то напевала, пока выводила линии на белоснежных листах. Единственный человек в этом мире, кто не подчинился стихии горя. Неведение – высшее благо. Кто-то должен был ей рассказать о матери. Но только не Эвелин. Она просто не имела права уничтожать наивную вселенную, в которой жила Эмма.
Поставив на столик рядышком с племянницей стакан апельсинового сока, блюдце с печеньем и мармеладными мишками, Эвелин ещё несколько минут наблюдала за тем, как кончик языка то и дело появляется между розовых губ Эммы, пока он творит свой шедевр. Как забавно, что дети перенимают не только черты лица своих родителей, но и их манеры поведения. Эвелин не знала, высовывала ли взрослая Грейс язык во время того, как стирала пыль со шкафчиков или орудовала шваброй на кухне, но в детстве это было её очаровательной особенностью. И вот теперь так делает её дочь.
Вернувшись на кухню, Эвелин тоже решила погрузиться в работу. Та была верной подругой, что бы не приключалось в жизни. Верный способ отвлечься, когда душу раздирает на клочки. Вот бы взять карандаши Эммы и расписать все чувства в яркие тона, но чернота так сильно заволокла все внутренности, что никакие карандаши не спасут.
Отзвонившись Сьюзен Паркер, Эвелин отпросилась ещё на несколько дней. Та с ужасом, с непривычной для неё самой сбивчивостью высказала свои соболезнования и заверила, что Эвелин может оставаться в Сент-Клере, сколько нужно.
– Только не вздумай садиться за ноутбук, – настаивала Сьюзен. – Хейли неплохо справляется, а ты отдохни. Мы все за тебя переживаем.
Все советы и наставления главного редактора «Gloss Magazine» никогда не оставались без внимания и выполнялись неукоснительно. Но в этот раз Эвелин отказывалась подчиняться. Она открыла ноутбук и хотела какое-то время попечатать – в голове было припасена парочка идей для статьи, за которые не было времени взяться в Атланте. Это спасёт её от мыслей о гибели Грейс. Отвлечёт хоть на какое-то время.
Но прошло двадцать минут, а лист так и оставался пустым. Лишь заголовок чёрными кляксами раскрашивал документ. Впервые в жизни работа не помогала прочистить голову, в которой копошились вопросы и поселилось горе. Шесть лет назад, когда Эвелин оборвала все связи со старшей сестрой, она не могла подумать, что больше никогда её не увидит живой.
Когда зазвонил телефон, она не услышала звонок, пока тоненький голосок Эммы из гостиной не выкрикнул:
– Тётя Эвелин, вам звонят!
Имя Бретта на дисплее всегда согревало Эвелин, но сейчас показалось каким-то холодным напоминанием о том, как она оставила этот город позади, забыла обо всех своих близких.
– Прости, дорогая, я пропустил все твои звонки. – Бодрый голос Бретта казался каким-то потусторонним и напрягающим. Суровое уведомление о том, что во вселенной жизнь продолжается. – В компании настоящий хаос. Кто-то из клиентов подаёт на нас в суд. Рон рвёт и мечет.
Рональд Джексон был начальником Бретта и, насколько помнила Эвелин, «рвал и метал» каждую свободную минуту.
– Как ты там? – Нежно спросил Бретт, и тут Эвелин не сдержалась. Впервые за два дня дала волю слезам и на одном издыхании рассказала обо всём, что случилось в Сент-Клере.
– Я вылечу первым же рейсом! – Строго сказал Бретт после того, как десять минут бесполезно потратил на утешения.
– Не думаю, что тебе стоит приезжать. Я пробуду здесь ещё пару дней, пока мама не придёт в себя.
– Я не могу оставить тебя там одну.
