«Зимняя пора; земля покрыта снежною корою, словно пластом мрамора, высеченного из скалы; небо ясное, чистое; ветер колет, как острие выкованного гномами меча; деревья похожи на белые кораллы, на цветущие миндальные дерева; свежо здесь, как на вершинах Альп. Чудная ночь озаряется северным сиянием и мерцанием бесчисленных звёздочек…»
«Анне Лисбет была красавица, просто кровь с молоком, молодая, веселая. Зубы сверкали ослепительною белизной, глаза так и горели; легка была она в танцах, еще легче в жизни! Что же вышло из этого? Дрянной мальчишка! Да, некрасив-то он был, некрасив! Его и отдали на воспитание жене землекопа, а сама Анне Лисбет попала в графский замок, поселилась в роскошной комнате; одели ее в шелк да в бархат. Вет…
«Ты знаешь домового, а хозяйку знаешь? Жену садовника? Она была начитана, знала наизусть много стихов и даже бойко сочиняла их сама. Вот только рифмы, «спайки» – как она их называла – давались ей не без труда. Да, у неё был и писательский талант и ораторский; она могла бы быть хоть пастором, по крайней мере – пасторшею!..»
«Перед богатою усадьбой был разбит чудесный сад с редкими деревьями и цветами. Гости, наезжавшие в усадьбу, громко восхищались садом; горожане и окрестные деревенские жители нарочно приезжали сюда по воскресеньям и праздникам просить позволения осмотреть его; являлись сюда с тою же целью и ученики разных школ со своими учителями…»
«Ужасно много знают нынешние дети! И не придумаешь, кажется, чего бы они не знали. Рассказ о том, что аист принёс их папаше с мамашей из пруда или из колодца, считается теперь такою старою историею, что они ей и верить не хотят больше. А, ведь, нет ничего достовернее её!..»
«Знали бы вы тётушку – прелесть что такое! To-есть прелесть не в обыкновенном смысле слова, не красавица, а милая, славная и, по-своему, презабавная. Вот над кем можно было пошутить, посмеяться! Хоть сейчас сажай её в комедию! И всё это потому только, что она жила лишь театром и всем, что к нему относится. Вообще же тётушка была особа почтенная, даром что агент Болман, или „болван“, как звала его …
«Дням недели тоже хотелось хоть разок собраться вместе и попировать. Но каждый из них был на счету, они были так заняты круглый год, что это им никак не удавалось. Им нужно было выждать лишний день, а такой выдаётся только раз в четыре года – в феврале високосного года; его прикидывают для уравнения счетов…»
«Отправляемся в Париж, на выставку! Вот мы и там! То-то была поездка, настоящий полёт, и без малейшей примеси колдовства: пар мчал нас и по морю и посуху. Мы живём в сказочное время!..»
«Перед бумажною фабрикою были свалены вороха тряпок, собранных отовсюду. У всякой тряпки была своя история, каждая держала свою речь, но нельзя же слушать всех зараз! Некоторые были здешние, другие заграничные. Одной датской тряпке случилось лежать рядом с норвежской; первая была мягкой датской, вторая суровой норвежской закваски. И вот, это-то и было самое забавное в них, с чем, наверно, согласит…
«Теперь я расскажу вам историю о счастье. Все знакомы со счастьем, но иным оно улыбается из года в год, иным только в известные годы, а бывают и такие люди, которых оно дарит улыбкою лишь раз в их жизни, но таких, которым бы оно не улыбнулось хоть раз – нет…»
«– Теперь я начну! – заявил ветер. – Нет, уж, позвольте! – сказал дождь. – Теперь мой черёд! Довольно вы стояли на углу, да выли, что было мочи! – Так вот ваше спасибо за то, что я в честь вас вывёртывал, да ломал зонтики тех господ, что не желали иметь с вами дела! – Слово за мною! – сказал солнечный луч. – Смирно!..»
«Птичница Грета была единственною представительницей рода человеческого в новом, красивом домике, выстроенном при усадьбе для кур и уток. Стоял он как раз на том же самом месте, где прежде возвышался старинный барский дом с башнями, кровлею «щипцом» и рвом, через который был перекинут подъёмный мост. В нескольких шагах от домика начиналась дикая чаща кустов и деревьев; прежде тут был сад, спускавш…
«Что же сказала вся семья? А вот, послушайте сначала, что сказала Маня! Был день рождения Мани, чудеснейший день в году, по её мнению. К ней собрались поиграть все её маленькие друзья и подруги; одета она была в лучшее своё платьице, которое подарила ей бабушка…»
«Жила-была большая восковая свеча; она-то уж знала себе цену. – Я из воска и отлита в форме! – говорила она. – Я горю ярче и дольше других свеч; место моё в люстре или в серебряном подсвечнике!..»
«Прадедушка был такой славный, умный и добрый, все мы так любили и уважали его. Сначала-то, с тех самых пор, как я себя помню, его звали дедушкой, но вот у моего старшего брата Фредерика родился сынок, и дедушку произвели в прадедушки. Выше этого звания ему уж не подняться было в жизни. Он очень любил нас всех, но наше время не особенно-то жаловал…»