Antisex

Глава 1. Счастливое пробуждение

Нежно звякнул коммуникатор на запястье: пора вставать! Через полуоткрытые, еще плохо видящие со сна глаза я взглянул на его экран и ощутил, как тихая, теплая радость заполняет все мое существо. С экрана коммуникатора мне улыбалось родное, строгое, но одновременно источающее любовь и заботу лицо ДД – нашего Доброго Друга, нашего дорогого вождя, нашего спасителя. Какое счастье жить в нашей стране! Какое счастье сознавать, всей кожей ощущать, всем сердцем чувствовать, что ДД ежечасно и ежеминутно видит тебя, знает, где ты, следит за твоим самочувствием и настроением, оберегает от малейших неприятностей! Слава нашему ДД, слава его верным помощникам и соратникам!

Вот и сейчас ДД с помощью деликатного позвякивания коммуникатора напомнил, что пора бы мне, Главному Историку нашей Родины, просыпаться и приниматься за главный труд моей жизни – подготовку Книги Памяти, Книги-посвящения нашей великой победе. Да, через несколько месяцев наступит славная дата – пятидесятилетие основания нашего государства, величайшего из государств, когда-либо существовавших на планете Земля.

В былые времена нашу страну назвали бы империей – так широко раскинулась она на земных просторах, уцелевших после Катастрофы Большого огня, так много народов, языков и наций переварила в своем котле – но к нам не подходит это устаревшее название. У нас нет императора, над нами нет тирана, у нас есть только милостивый, понимающий, заботливый Добрый Друг, приказы и повеления которого больше похожи на советы и рекомендации. И мы все совершенно добровольно, без всякого принуждения, охотно и радостно их исполняем.

Я встал с постели, подошел к окну, распахнул его настежь. Ах, как хорошо!! Ясный день, ласковое солнце! Хочется петь, сочинять стихи! Я вздохнул полной грудью! Как легко дышится! Как чудесно жить!!

Однако надо скорей умываться, завтракать и приниматься за работу. Дело не ждет. Я прошел в «ванную комнату» – закуток, оборудованный унитазом и маленьким умывальником, между которыми я с трудом могу развернуться. Смешно называть это тесное помещеньице «ванной», но я родился и до тридцати лет жил в том, прежнем мире, совершенно не похожем на наш, теперешний, поэтому иногда мне в голову приходят такие вот нелепые, смешные названия!

Войдя в свою «ванную», я открыл кран умывальника, и он впрыснул мне в сложенные ладони небольшую порцию воды. Бережно, чтобы не потерять ни капли драгоценной жидкости, я умыл лицо и руки, потом чайной ложкой витаминного настоя прополоскал рот и усмехнулся своему отражению в зеркале. Как удивились бы они, те, что жили сто или даже восемьдесят лет тому назад, нашему бережному, даже священному отношению к воде. Они-то тратили ее с преступной расточительностью. Ей умывались, в ней купались, ей (сейчас невероятно такое представить) мыли полы!!! Но после Катастрофы Большого огня, обмеления и пересыхания рек человечеству пришлось одуматься. Теперь каждая капля пресной воды подвергается строгому учету. Наша молодежь и представить себе не может, что были когда-то краны, из которых струей текла пресная вода, что было можно плескаться под душем, принимать ванну, проливать в пустую десятки литров драгоценной жидкости. Я-то и мои сверстники еще помним времена этого безумного расточительства, а молодым такое даже и не снилось! Ароматизированные салфетки, экономичные настои, протирки вместо преступного расходования воды – вот наша теперешняя реальность – реальность разумных, по-настоящему цивилизованных людей.

Я съел пару кукурузных лепешек (устойчивая к засухе кукуруза стала у нас основной зерновой культурой), запил чашкой травяного чая. Это – первая, утренняя чашка питья из трех, полагающихся нам на день. Днем за обедом выпью вторую, вечером – третью, и никаких излишков потребления – количество выпитого строго дозируется и контролируется.

Позавтракав, я сел к рабочему столу.

Глава 2. Книга Памяти и Славы

Итак, Книга! Она задумана мною давно, наверное, полтора-два года назад, когда мы только начали подготовку к великому празднику – пятидесятилетию Дня Основания нашей Цивилизации, или сокращенно ДОНЦ. Это будет огромная книга-альбом в дорогой обложке из тончайших золотых пластин, с листами из нежнейшей, мягчайшей белой кожи. Документы, свидетельства очевидцев, оды и стихи, прославляющие Родину и славного ДД, будут напечатаны изысканным каллиграфическим шрифтом. Особым украшением книги станут трехмерные, передающие движения «живые» фотографии, сделанные по последнему слову фототехники.

Копаясь в собранных материалах, я одновременно размышлял, причем далеко не в первый раз, почему для прославления нашего отечества, ведомого твердой рукой Доброго нашего Друга к свету и всеобщему счастью, я выбрал книгу – устаревший, архаичный, давным-давно вышедший из нашего обихода формат?

Вообще говоря, размышление не очень одобряется в нашем обществе – ведь этот процесс подозрительный и почти неуправляемый (пока что – неуправляемый! Знаю, что в нашем дорогом Центре изучения настроений народа, или, сокращенно, ЦИННе, интенсивно работают над возможностью контролировать скрытую мыслительную работу индивида, и надеюсь, что скоро эта напряженная работа увенчается успехом!). Но размышлять о том, как принести наибольшую пользу Отечеству, как полнее выразить свою радость от нашей сегодняшней жизни, как прославить всем сердцем дорогого ДД и мудрое правительство – и можно, и должно!

Но все-таки – вновь и вновь спрашивал я сам себя – почему же – книга?? На первый взгляд это может показаться странным: ведь еще до Катастрофы подавляющее большинство людей перешло на чтение в электронном виде, никто больше не хотел читать и не воспринимал тексты длиннее десяти страниц, и книгопечатание постепенно сошло на нет. Теперь представить себе невозможно, что в древности, каких-нибудь сто пятьдесят – двести лет тому назад люди гордились навыками чтения и всячески поощряли это занятие, читали длиннющие авторские рассуждения, напрягали мозги и старались вникнуть во все, что пришло в голову какому-нибудь бумагомарателю. Но время шло, и все больше людей стало осознавать, что все это – пустая трата времени и сил.

Чтобы легче думалось, я встал из-за стола и немного прошелся по своей квартирке-клетушке. Конечно, у меня не особенно разгуляешься – моя квартирка, как и все жилища в нашем городе, состоит из десятиметровой комнаты, в которой один закуток выделен под санузел, а другой – под «кухню», куда втиснута электроплита и маленький обеденный столик с табуретом. Все очень скромно или, как сказали бы во времена моей молодости, аскетично, но так живут у нас все, включая ДД, и так мы осуществляем главный принцип нашей жизни после Катастрофы: «Экономить на всем, экономить во всем».

Я вновь заглянул в «ванную» – зеркало над умывальником отразило мое лицо. Да, я не молод, мне восемьдесят лет, но в нашем удивительном обществе этот возраст считается зрелостью, а никак не старостью. У нас многие спокойно доживают до ста лет. Да и возрастом в сто десять – сто двадцать лет у нас никого не удивишь. Конечно, я не молод, но бодр, крепок и сохранил прекрасную память.

Хорошо помню свое детство. Я родился по старому летоисчислению в десятом году того века, который тогдашние жители планеты считали двадцать первым от какой-то мифической даты, именуемой «рождеством христовым». Конечно, почти никто из моих тогдашних сверстников даже и не задумывался над этим устаревшим выражением «рождество христово». Уже тогда нам это было совершенно не интересно, а уж сейчас и подавно никто об этом не знает. Так, никому не ведомое словосочетание из древних, позабытых времен. Теперь – слава нашему ДД – никто не отягощает свою голову ненужными, бесполезными знаниями.

Так вот, уже в мои ранние годы мало кто читал книги – большинство моих сверстников предпочитало комиксы, забавные картинки в Инете, выразительные и очень короткие мини-рассказы с прозрачным, как стекло, содержанием, без всяких подтекстов и скрытых смыслов, над которыми ломали мозги наши предшественники. Смешно сказать, но в то время разного рода паникеры из числа нейробиологов, и вслед за ними – литераторы всех мастей пугали общество тем, что, дескать, у молодого поколения, то есть у нас, происходят физиологические изменения в мозге, ухудшается память и внимание, атрофируется способность к критическому мышлению. Да кто их слушал – этих старых ослов, застрявших мозгами в прошлом, а то и в позапрошлом столетии?! Наше поколение уверенно стремилось вперед, не обращая внимания на их жалкое попискивание! У всех у нас были электронные гаджеты, которые совершенствовались семимильными шагами, и мы с их помощью прекрасно общались друг с другом, получали всю нужную информацию и замечательно проводили время в этом онлайн-пространстве, созданном человеческим гением. Технический прогресс, заданный в то время, не смогли остановить ни Великое наводнение, ни последовавшая за ним Катастрофа Большого огня. Постепенно гаджеты нашей молодости превратились в современные коммуникаторы – главные наши хранители и защитники. Благодаря им каждый член нашего общества находится под неусыпным контролем славного ДД, сотрудников нашего знаменитого и всеми любимого ЦИННа и служителей Храма Справедливости. Какое счастье осознавать, что каждый оттенок твоего самочувствия – физического или психического – контролируется, и ты полностью защищен от любых неожиданностей!

Чтобы легче думалось, я сделал мини-моцион по своей клетушке, несколько коротеньких упражнений на разминку и опять уселся за стол. Прикрыл глаза и чуть улыбнулся своим воспоминаниям, которые так и лезли в голову. Мне ведь есть чем гордиться – я стоял плечом к плечу с великим ДД у самых истоков нашей цивилизации и помню все вехи нашего становления. Недаром ДД присвоил мне гордое звание Главного Историка страны!

Воспоминания меня растревожили, и тут же на моем запястье раздалось нежное позвякивание. Я взглянул на коммуникатор – пришло сообщение из ЦИННа: «Как себя чувствуешь? О чем беспокоишься?». Приблизив лицо к коммуникатору, я успокоительно проговорил: «Я вспоминаю главные события нашей истории. Готовлю подарочный альбом к нашему великому юбилею». Опять раздалось позвякивание, и на экране появился веселый смайлик с одобрительной улыбкой. Я улыбнулся экранчику, испытывая радостное, теплое чувство от этого всеведущего контроля и готовности наших дорогих сотрудников ЦИННа сразу прийти на помощь. Затем я откинулся на спинку стула и вновь прикрыл глаза, с удовольствием и одновременно с волнением перебирая в памяти прошлое.

Глава 3. Замурованы навеки!

Итак, к тридцатым годам того, так называемого двадцать первого века, книга практически исчезла из обихода. А уж после Катастрофы Большого огня никто про чтение думать не думал и не вспоминал. Тогда сгорело большинство библиотек и книгохранилищ, практически весь мировой книжный фонд был утрачен, спасать бумажные изделия, испещренные неинтересными, утратившими актуальность текстами, никому и в голову не пришло. Не до того было. Осталось, возможно, процентов десять от всего, что человечество понаписало и насочиняло за тысячелетия своего существования, но и эти остатки мы решили надежно спрятать от посторонних глаз.

Тогда, буквально в первые годы после нашего переселения сюда, в этот северный город, тогда еще носивший название Архангельск, великий ДД, несмотря ни на какие затраты, организовал специальную мобильную команду, которая позже стала называться «запретчики». Очень емкое и точное название. Ведь Архангельску вскоре предстояло стать Столицей мира, и было совершенно очевидно, что книги и чтение наносят вред обновленному населению. Вот почему работа «запретчиков» по очистке от бумажного хлама являлась первоочередной.

Первым делом они свезли в огромное хранилище, бывшее когда-то городской библиотекой, все книги, еще оставшиеся в Архангельске и его округе. Затем все входы в книгохранилище замуровали, здание обнесли трехметровым ограждением из колючей проволоки, и повесили огромный плакат: «Запретная зона. Вход запрещен!», а под этой надписью более мелко, но очень доходчиво значилось: «Нарушители будут сурово наказаны!», и абсолютно все понимали, что суровое наказание последует неотвратимо!

Жителей близлежащих районов выселили, чтобы создать вокруг Запретной зоны спокойное, безлюдное пространство.

Позже «запретчики» расширили круг своей деятельности – они стали выезжать в разные города, поначалу ближайшие к Столице мира, затем – отдаленные. И хотя в большинстве этих поселений уже было крайне мало жителей, да и тем было совсем не до чтения, все же наши ребята работали на совесть. Везде, где они находили книгохранилища и библиотеки, их наглухо запечатывали, заваривали туда входы, а иногда, по мере надобности, возводили глухие стены вокруг этих зданий.

Теперь все измышления недоразвитого ума прошлых цивилизаций надежно заперты, закрыты, захоронены в многочисленных отделениях обширной Запретной зоны, или как принято у нас говорить ЗЗ. Она разбросана по всем населенным пунктам нашей необъятной Родины, и никто никогда больше не доберется до ее содержимого, даже я, Главный историк страны. Конечно, в обозримом будущем мы найдем возможность ликвидировать содержимое этих запретных хранилищ, но процесс этот небыстрый, трудоемкий, затратный, к нему надо подготовиться.

«И все же, – думал я, сидя за столом и рассеянно почесывая свой уже изрядно полысевший череп, – кое в чем надо отдать должное нашим предшественникам: они знали, что именно книга дает отличную возможность сохранить в веках то, что достойно быть сохраненным! Как бы то ни было, книга, бесспорно, является наилучшим посылом к новым поколениями, именно через нее пролегает путь в вечность! Да, наши предшественники это знали, вот и писали свои книжонки по любому поводу».

Тут я не мог не усмехнуться, а на моем экранчике появился новый, смеющийся и подмигивающий смайлик. И вновь меня переполнило чувство счастья от осознания, что они там, в ЦИННе, занятые серьезнейшими и труднейшими проблемами и исследованиями, находят время разделять со мной мои настроения, размышления, поддерживать и мягко направлять меня. В какое превосходное время нам выпало жить!!!

Я улыбнулся веселому смайлику и послал в ответ позитивную забавную гифку, чтобы развеселить дорогих ЦИННовцев. Потом вновь склонился над материалами и задумался.

А ведь действительно, смешно становится, как вспомнишь, чего только они, те, кто жили в прошлые времена, не понаписали в своих книжках, какие только глупости не насочиняли! С той высоты развития, которой достигли мы, так и кажется, что их неуемная склонность к бумагомаранию граничила с умопомешательством. Ну, а как же иначе можно объяснить тот факт, что самый обычный, и, на первый взгляд, вполне адекватный человек, услышав где-то о ничтожнейшем частном случае, хватается за письменные принадлежности, или в более продвинутые времена – за печатное устройство вроде компьютера, и начинает строчить фразу за фразой, страницу за страницей, разводя бесконечную словесную канитель, выдумывая кучу нелепейших, никогда не существовавших ситуаций? И при этом писака непременно желает оставить свой след в истории, надеется, что его измышления будут читать не только современники, но и потомки. Несомненно, что это род психического отклонения, и – слава нашему ДД – в настоящее время даже следов этого недуга не осталось!

Но я, родившийся 80 лет тому назад, в детские и юношеские годы еще застал конец книжной эры. Это были годы, когда старшее поколение изо всех своих слабеющих сил пыталось нам, юным, внушить, что необходимо читать, размышлять над прочитанным и искать во всей этой белиберде какую-то «общечеловеческую, никогда не устаревающую мудрость». Мне и тогда, в моей ранней молодости, было даже чуть жалко этих несчастных – они не поняли вовремя, что их давным-давно сбросили со счетов со всей этой их «мудростью», что они просто смешны, как смешон какой-нибудь хромой, пытающийся догнать тренированных, физически совершенных спортсменов.

И сейчас, с высоты прожитых мной лет, я просто руками развожу, когда вспоминаю о том, что их рассказы, повести, романы заполняли бесконечные тонны бумаги и миллиарды гигабайтов электронных книг! Какая нелепая, никчемная трата ресурсов! Хорошо, что еще в том, прежнем обществе, в котором я провел свою юность, у многих стали открываться глаза. Уже тогда была провозглашена «культура отмены», то есть взят курс на решительную борьбу с мракобесием изживших себя человеческих взаимоотношений и основанном на них грандиозном здании так называемой «традиционной культуры». Замечательные тенденции разрушения этого колосса, набиравшие силу в двадцатые годы того, двадцать первого столетия по старому исчислению, стали одной из основ в нашем строительстве обновленной человеческой цивилизации.

Теперь-то нам очевидна первобытная дикость сюжетов, которые, по мнению наших предков, составляли «золотой фонд человеческой культуры». Этой своей литературой, которая, как волчок на своем стрежне, вертелась вокруг одного нелепого и бессмысленного чувства – так называемой «любви», старшее поколение упорно забивало наши молодые головы. Какова бы ни была тема их сочинений, основой всегда становилась любовная история – эта пошлейшая и, как мы теперь понимаем – опасная форма связи между людьми разных полов, или, реже – между людьми одного пола.

Чем же была эта их «любовь», которая заставляла людей в прежние века мало того, что кропать бесконечные романы и слагать вирши, но и в реальной жизни совершать странные, подчас прямо-таки безумные поступки?

Теперь-то в нашем царстве Разума мы прекрасно понимаем, что так называемая «любовь» – это бессмысленное, неизвестно откуда возникающее влечение двух людей друг к другу и неразрывно связанное с ним отвратительное действие под названием «секс». Наконец-то человечество, руководимое мудрейшим ДД, окончательно осознало, что это – не более, чем больное, ненормальное чувство, не поддающее никакому разумному, взвешенному объяснению. Но наши несчастные предшественники, совершенно серьезно полагавшие, что «любовь» движет человечеством, были настолько повреждены умом, что не чувствовали всю ненормальность и болезненность этого чувства, и воспевали «любовь» на все лады!

Помнится, в какой-то древней пьесе речь шла о том, как некий паренек влюбился в девицу 14, кажется, лет от роду, но их родители не разрешали им жениться. Так эти два молодых придурка не нашли ничего лучшего, как кончить жизнь самоубийством. Оба сразу и одновременно – он выпил яд, она проткнула себя кинжалом. Бред, конечно, полный, но самое удивительное, что этот бред столетиями (!!) читали, сопереживали этим безумцам и ставили сей опус на сценах своих театров на всеобщее обозрение! Нашей молодежи поверить в это невозможно, но так было! Невероятно!

Или вот еще сюжетец, который мы, помню как сейчас, без конца пережевывали на школьных уроках литературы. Девица, выросшая в деревне, влюбилась в столичного пижона, но у нее ничего не вышло, и она очень правильно сделала, что весьма выгодно вышла замуж за другого. Но тут пижон сам в нее влюбился, и на сей раз она его отвергла. Верх банальности, но, видно, читателям тех времен нравились подобные слезливые истории, потому что этот бессмысленно-длиннющий опус в стихах (!) полагалось считать верхом гениальности. Но на самом деле нам уже в то время было совершенно понятно, что героям вышеозначенного «романа» просто было нечем заняться, и от полного безделья они не находили ничего лучшего, как только затуманивать свои мозги так называемой «любовью».

И уж совсем дикая история, которую нам вдалбливали в наши неокрепшие головы, состояла в том, что некая дамочка, тоже жившая столетия назад, влюбилась в какого-то военного франта и ушла от мужа. Казалось бы, ну и что? – ушла и ушла. Но дамочке, а вернее сказать, сочинителю (как там его звали? Ну, не важно), показалось этого мало. Он не поленился, а на сотнях страниц расписал ее «психологию», ее «страдания» и ее «душевные муки». В конце концов, дамочка, вконец замучившись и замучив всех вокруг, прыгнула под поезд.

И над судьбами вот таких «героев», которые уже во времена моей юности были практически никому не интересны, нам, тогдашним молодым, полагалось «размышлять» и «задумываться». Спрашивается: над чем тут можно «размышлять», о чем следует «задумываться»?

Для меня, как и для любого жителя нашей необъятной Родины, несомненно одно: подобные сюжеты – свидетельство ничего иного, как недоразвитости и психической неустойчивости людей прежних веков. И я вот что думаю: если бы в те времена у них были бы коммуникаторы, как у нас, и их общество было бы также разумно устроено, как наше, и импульсы их переживаний передавались бы в ЦИНН, а в более серьезных случаях – прямиком в Храм Справедливости, то все эти ужасы, самоубийства, неразделенные любови можно было бы предотвратить, а все эти девицы, дамы, их дружки и муженьки стали бы как миленькие полезными членами общества!

У меня холодок пробегает по спине, лишь только я представлю, что будет, если какое-нибудь из подобных сочинений попадется на глаза молодому человеку с неокрепшим умом и еще не устоявшимися принципами. Хорошо, что наши люди быстро и в целом охотно отучились от чтения. Всякое чтение, бесспорно, является не только вредным для здоровья, но и общественно опасным занятием. Оно рождает беспокойство, вопросы, сомнения, бесконтрольные желания возражать, словом, оно незаметно подтачивает гармонию великолепного здания созданного нами разумного мироустройства. Это, между прочим, касается не только так называемой художественной литературы, но и научной. Мало ли какие материалы могут попасться на глаза неизвестному, непроверенному человеку! Бесконтрольное чтение научной литературы может привести к большой беде. Вот почему мы ценой огромных трудозатрат создали в каждом нашем городе отделения Запретной зоны и навек схоронили там книги, а заодно – фильмы, картины и прочую вредную дребедень. Слава ДД нашему, слава ему!

Я вновь встал из-за стола, подошел к окну, и передо мной, с высоты моего 10-го этажа открылась величественная панорама нашего города – бескрайнее пространство, застроенное постройками-параллелепипедами всех оттенков серого цвета со стенами, прорезанными линиями окон. У нас нет места глупым архитектурным излишествам, палисадничкам, скверикам и прочему ненужному украшательству, столь распространенному в прежние времена. Наша геометрическая архитектура прекрасна, строга, рациональна, продумана.

Я напряг зрение (вдаль я отлично вижу без очков) – и в сероватой дымке, на горизонте, смог различить темно-серую громаду Храма Справедливости. Я редко бывал около Храма, но его суровые стены без окон производят на всех (знаю не понаслышке) огромное впечатление. Иначе и быть не может – каждый понимает, что, когда за человеком захлопывается его тяжелая, черная металлическая дверь, начинается время беспристрастного, неподкупного дознания, которое не всякий может выдержать. Там нет места сопливой гуманности и мягкотелому снисхождению – глупым выдумкам наших предков, там царствуют кристальная Неподкупность, суровая Справедливость и беспощадная Неотвратимость наказания.

Глава 4. Старый дневник

Наглядевшись на панораму нашего прекрасного города, я опять уселся за стол и возобновил работу нал Книгой. Однако у меня в голове царил сумбур, мешанина: я не мог понять, как наилучшим образом расположить обильный материал, чтобы охватить все этапы развития нашего могучего государства. Чтобы привести мысли в порядок, я решил окунуться в наше прошлое – величественное и трагичное одновременно, в то прошлое, о котором наша молодая поросль могла знать только по рассказам тех, кто сам это пережил, то есть моих состарившихся сверстников.

Я осторожно достал из ящика стола толстую, большого формата тетрадку в истончившейся от времени, потертой обложке. Когда-то на обложке был рисунок, но теперь он совершенно выцвел, тетрадочные листы пожелтели и стали хрупкими, записи, сделанные шариковой ручкой, теперь уже можно было прочесть с большим трудом. Еще бы – самым последним записям без малого 50 лет! Это был мой дневник, который я вел в годы наших бедствий, когда мир, в котором прошла моя юность, стал рушиться с сокрушающей и неотвратимой быстротой. В те годы я приобрел привычку везде носить с собой тетрадку-дневник и делать в ней записи при любом удобном случае. Даже в полутьме тоннеля метро, служившего нам подземным убежищем от пожаров и дыма, при тусклом свете лампочек, среди сырости, зловония, плача взрослых и раздражающего хныканья детей я пытался огрызком карандаша что-то фиксировать в дневнике. Именно там я и познакомился с парнем по имени Артем и его друзьями, будущими «близкими».

Когда Артем увидел, что я что-то пишу, то строго спросил:

– Что это? Что ты там записываешь? Ну-ка, покажи!