Нори вскинула голову и в немом оцепенении уставилась на бабушку. Несмотря на угрозы, несмотря на чистую, неподдельную злобу, которая, надо признать, была для бесстрастной опекунши довольно странной, она услышала только одно.
– Я могу выходить?
Юко дернула бровью.
– В пределах названных правил. Тебе заранее сообщат, в какие дни разрешено заниматься физическими упражнениями.
Перевод: в дни, когда дедушка в столице. Многое в этом доме было выше понимания Нори, но она была на сто процентов уверена, что о новых обстоятельствах дедушка не осведомлен.
Нори потянула себя за жесткий локон, пытаясь не выдать зарождающееся внутри удовлетворение.
– Аригато годзаймас[7 - Вежливая форма благодарности в японском языке.].
Пропустив любезность мимо ушей, бабушка развернулась и как можно быстрее ушла. Нори не могла не восхититься, какой бесшумной умудрялась быть бабушка, даже едва ли не выбегая наружу.
По прошествии часа вернулась Акико. Девочка чуть не швырнула книгу на пол – в таком исступлении она стремилась пересечь комнату.
– Мы уже идем?
– Да.
– А куда мы пойдем? – осведомилась Нори.
Если новообретенная самостоятельность не приведет ее к Акире, то в ней толку как в испорченной питьевой воде.
– Ваш брат, скорее всего, на кухне, маленькая гос-пожа.
Нори попыталась вызвать в воображении образ кухни, не смогла и выпятила нижнюю губу. Ее осенило: она никогда там не бывала, отсюда и пробел. Лишь смутное воспоминание из прошлого. Мать не любила готовить; почти каждый вечер она приносила домой еду в картонных коробочках. Лапша всегда была пересоленной, а рис – пересушенным. Зато память услужливо подсказала, что на кухне были муравьи, и мать опрыскивала их из бутылки с уксусной водой. Потом квартира пахла уксусом еще несколько дней.
Образы возвращались один за другим, словно предвещая появление нового кусочка головоломки, которую оставила ей мать.
Норико направилась к лестнице. Акико следовала за ней по пятам. Нори не запнулась ни на первой ступеньке, ни на второй, ни на третьей. Девочка маршировала вниз с целеустремленностью солдата. Все прежние колебания, казалось, растворились в воздухе.
Она спустилась так быстро, как могла, с оглядкой на беднягу Акико, чтобы та не запыхалась. Ступни вдруг вспотели, тогда Нори остановилась на лестничной площадке, стянула носки и протянула служанке. Акико молча взяла их и сунула в карман передника.
Спохватившись – а куда идти дальше-то, – Нори терпеливо дождалась, пока служанка укажет дорогу. Когда Акико взяла ее за руку и повела по длинным коридорам, Нори невольно обратила внимания на запахи дома.
В вазе на приставном столике из красного дерева стояли цветы. С белоснежными лепестками, с маленькой сливочно-желтой серединкой, пахнущие дождем. Нори охватило горячее желание провести по ним кончиками пальцев. Она много лет не видела цветы, даже не помнила, какие они на ощупь.
– Акико, а как они называются?
Служанка рассеянно оглянулась.
– Эти? Кику но хана. Хризантемы. Символ императорской семьи, ваших кузенов. Ваша бабушка всегда держит их в доме.
– Красивые. И благородные, да?
– Благородные.
– А бабушка – из императорской семьи?
– Да, маленькая госпожа. В ее жилах течет императорская кровь. Она очень этим гордится.
Нори смутно задалась вопросом, не означает ли это, что и в ее жилах течет императорская кровь. Вряд ли. Когда-то эту кровь в ней разбавили. Свели на нет, и поэтому все складывается сейчас как есть.
Кухня делилась на две половины. В первой теснились столешницы, плиты и духовки (аж три штуки). Две женщины, нарезавшие овощи, даже не подняли на вошедшую девочку глаз.
Вторая половина располагалась немного в стороне, окруженная большими окнами и стеклянной крышей. Тончайшие прозрачные занавеси взметались на легком ветру. Сквозь них сочился солнечный свет, и в его лучах плясали частички пыли. Там был круглый стеклянный стол с серебряным ободом, в центре которого стояла еще одна ваза с хризантемами; мягкие стулья с серебряными спинками и роскошными белыми подушечками. Стульев Нори насчитала шесть.
И на ближайшем к стене стуле сидел ее брат. Он уткнулся в книгу, длинные ресницы отбрасывали на лицо тень. Темные волосы растрепались, словно по ним от силы раз или два наспех провели гребнем, скорее для галочки. На Акире была простая рубашка с коротким рукавом цвета летнего неба и шорты.
Нори едва слышно ахнула. Акико отпустила ее ладонь, слегка поклонилась и шепнула:
– Я скоро вернусь. Ведите себя хорошо.
Нори ничего не могла с собой поделать. Она ошалело рванула туда, где сидел Акира, и взгромоздилась на соседний стул. Женщины в другом конце кухни бросили на нее раздраженный взгляд, когда ножки громко скрежетнули по полу.
Акира вскинул темную бровь, однако от чтения не оторвался.
Нори ждала, когда он заговорит. Когда поведает легенду о том, как умудрился убедить бабушку увеличить длину поводка, на котором та держала Нори. Ждала, когда он скажет хоть что-то. Спросит ее о чем-нибудь.
Но больше всего Нори хотела, чтобы он объяснил ей почему. Почему потратил пусть даже три предложения на то, чтобы ей помочь. Почему вообще позволял ей находиться в его присутствии. Почему он, в отличие от всего остального мира, не испытывал к ней ненависти за то, что произошло еще до ее рождения. И в то же время часть Нори ожидала услышать резкое замечание, ехидный укол или ощутить хлесткую затрещину. Ожидала именно этого – что простой миг удовольствия у нее отнимут. Что Бог ниспошлет ей что-нибудь ужасное, напомнит, кто она такая и какой должна быть ее жизнь.
А Бог ничего не делал. И Акира тоже.
Несколько мгновений прошло в тишине. Наконец, по прошествии, казалось, десятилетия, Акира отложил книгу.
– Тебе скучно?
Она непонимающе на него уставилась. Скучно? Что за нелепый вопрос? Как ей вообще могло стать скучно?
– Нет, аники.
Акира еще мгновение изучал ее проницательным взглядом серых глаз, от чего у нее по коже пробежали мурашки. Впрочем, ощущение было довольно приятным.
– Сама прическу себе сделала?
Нори мигом оживилась.
– Да.
Акира отметил ее реакцию с явным весельем. Он протянул руку и легонько провел пальцем по одной косичке, невесомо коснувшись при этом и уха. От его прикосновения внутри Нори что-то напряглось и сломалось.
– Красиво.
Брат перевел взгляд с ее волос на лицо и почему-то распахнул глаза. Нори же могла лишь беспомощно смотреть в ответ – неспособная шелохнуться, неспособная заговорить. Она смутно ощутила, как что-то тронуло ее руку. Но это происходило словно в отдельной реальности, в месте, безмерно далеком.
– Нори… ты плачешь.
