Два года спустя Маринка ушла от готового броситься с высокой скалы в море Кирилла. И не к кому-нибудь, а к владельцу его фирмы. Второй муж Маринки, Юра, тоже был русским и сестрицу обожал. Он был старше любимой супруги на пятнадцать лет, но обладал шестью кубиками пресса, темными гипнотическими глазами и редкими навыками, о которых сестрица рассказывала улыбаясь по-кошачьи, а я слушала, краснея до ушей.
Однако и второй муж Маринке вскоре наскучил. Вместе с ним и заморский берег. Сестрица вернулась в родной город, устроилась в солидную фирму и ни о скором замужестве, ни о переезде в другие страны не помышляла. Хотя с Маринкой, конечно, угадать было невозможно.
С обоими мужьями она поддерживала хорошие отношения до самой гибели. Оба они приезжали на похороны, и боль их была столь же сильной, как и моя собственная.
Маринка не скрывала, что оба супруга щедро одаривали ее в браке и выплатили впечатляющие откупные при разводе. Я никогда не интересовалась размером их щедрости. Но в деньгах сестра никогда не нуждалась – в этом сомнений не было. К тому же, она и сама более чем достойно зарабатывала.
«Вот откуда эти деньги и недвижимость, – засыпая, думала я. – А я-то напридумывала, насочиняла…Нет здесь никакой связи с ее гибелью. Это был несчастный случай. Банальный несчастный случай – не больше. Такое может случиться с каждым. И с богатым, и с бедным».
Утром следующего дня мама занялась банковскими делами, а я отправилась к нотариусу. Стоило перешагнуть порог конторы, как я услышала грозный рык Коновалова:
– … если бы ты не была моей дочерью, я бы уволил тебя еще в прошлом месяце!
Дабы не услышать еще чего-нибудь лишнего, я громко хлопнула дверью, возвещая о своем появлении (увлекшиеся ссорой нотариус и его помощница звон колокольчика не услышали). Из кабинета тут же показалась Ярослава, но, вместо того чтобы поздороваться, побежала прочь, на ходу вытирая слезы.
Коновалов пришел в себя быстро, выглянув в коридор выглядел по-деловому, без намека на переживания (а впрочем, вовсе и не обязательно, что он переживал, просто орал, считая крик отличным методом воспитания).
– Присаживайтесь, пожалуйста, Софья Дмитриевна, – указал он на стул и, подождав пока я сяду, продолжил. – Из нашего утреннего разговора я понял, что у вас появились какие-то вопросы касательно завещания вашей сестры.
– Все верно. Разбирая бумаги Марины, я обнаружила документы на недвижимость, – положив перед его носом документы, я подождала пока он изучит их и продолжила. – О ее существовании я не знала. Возможно есть еще что-то, о чем вы хотите мне сообщить? Зная аккуратность сестры в подобных вопросах, я абсолютно уверена, что, если она взялась за составление завещания, то непременно указала…
– Да, это так, – не дослушав перебил он и поморщился, словно от зубной боли. – Ваша сестра действительно указала полный перечень всего своего имущества и реквизиты банковских счетов. Однако… он утерян.
– Простите? – опешила я.
– Понимаете, – покрываясь красными пятнами, стал объяснять он. – У меня работают две помощницы. Одна только что ушла в декретный отпуск, и на ее место я никого не успел взять. А вторая… новенькая.
– Рада за вас, – не зная, что на это ответить, пробормотала я. Он расценил это по-своему.
– Но я заверяю вас, что в самое ближайшее время мы во всем разберемся…
Его речь была длинной и витиеватой, но особой надежды в меня не вселила. Куда мог пропасть Маринкин список и почему не были сделаны копии нотариус и сам не знал. Мне оставалось лишь смириться и терпеливо ждать.
И все же покоя в моей душе не наблюдалось. Натура романтичная назвала бы это предчувствием грядущих испытаний. Я же списывала все на усталость и пережитый стресс, категорически отказываясь прислушиваться к голосу интуиции.
Поглощенная собственными мыслями, я спешила на Таврическую и не смотрела по сторонам, за что и поплатилась. И не только я.
Налетев на проходящую мимо девушку, я едва не сбила ее с ног. Сумка барышни рухнула на асфальт, документы из открывшейся папки разлетелись по улице. Мы тут же бросились их собирать, пока поднявшийся ветер не успел унести бумаги прочь.
– Простите, пожалуйста, простите, – бормотала я, протягивая бумаги девушке.
– Ничего страшного, – заверила она. А я удивленно воскликнула:
– Нина?
– Мои очки… – шаря рукой по асфальту, смутилась она. Похоже, без них я была одним большим цветастым пятном, узнать которое, при всем желании, она не могла.
Я углядела потерю совсем рядом с ее ладонью и поспешно подняла их.
– Держи.
Водрузив на нос очки в тяжелой роговой оправе, Нина взглянула на меня по-новому и широко улыбнулась:
– Сонечка!
Обвив мою шею руками, звонко расцеловала в обе щеки. По-прежнему прижимая документы к груди, затараторила:
– Как же я рада, как рада видеть тебя! Ты прости, пожалуйста, меня бестолковую, что налетела так!
– Что ты, – испугалась я. – Ведь это я иду куда ни попадя!
– Ох, не оправдывай меня! Это все из-за посольства. Уж так я перенервничала, да переволновалась, что ничего не вижу и не слышу теперь!
– Посольства?
– На визу американскую документы подавала, – поспешила объяснить она. – Сегодня собеседование назначили. Здесь, рядышком. Через два дома. Не знаю, дадут али нет. Но уж очень хочется, чтобы все прошло хорошо. У нас проект с одним из американских университетов. Осенью пригласили в Штаты для совместного исследования. А я так растерялась, что даже язык забывать начала, представляешь? Вот ведь балда какая, а готовилась, старалась, и тут, как назло…
– Ничего, – утешала я. – Уверена, что все прошло гладко!
Нина грустно кивнула, но тут же взгляд ее изменился. На щеках появился легкий румянец. Она машинально поправила очки и смущенно сказала:
– Ты прости меня, Сонечка, что я о такой ерунде. Как ты? Как мама?
– Все хорошо, – поспешила заверить я.
Она не поверила. Но с расспросами лезть не стала. Нина хорошо знала всю семью и когда-то была частым завсегдатаем нашей кухни.
Она училась вместе с Маринкой на химфаке, но науку любила страстно и ни с кем ей не изменяла. В отличие от сестры. Их троица (три подруги: Маринка, Нина и Наташа) поддерживала отношения до самой смерти сестры. Девичники случались редко из-за занятости девиц, но неизменно бурно. Меня на них тоже частенько приглашали, оттого девчонки были мне как родные.
Подруги были очень разными людьми. И внешне, и по характеру. Маринка – умница, красавица, воспринимавшая риск как норму жизни. Наташа, чьи движения всегда плавны и неторопливы, а пышные формы неизменно приковывают взгляды мужчин, как и сестра, была склонна к авантюрам. Но, в отличие от Маринки, предпочитала читать о них в книгах. А в жизни действовать словно понаписанному в рецепте: сухо и рационально. Нину же назвать красавицей было трудно, зато умницей несомненно. Высокая и очень худая, она не отличалась красотой изгибов и наличием форм, всегда носила немного странную мешковатую одежду и укладывала скромненькие волосики в забавный пучок на макушке. Огромные очки прятали ее красивые глаза и были слишком велики для тоненького личика. Зато ее академические и научные успехи били все возможные рекорды. Она приносила родной кафедре, на которой осталась преподавать после окончания учебы, весомые гранты. О химических элементах говорила с таким же придыханием, как женщины о любовниках, и в серьез собиралась посвятить жизнь науке, отказавшись от мирских удовольствий. К счастью, последнее ей пока не удавалось.
Обеих я последний раз видела на похоронах сестры. О том же сейчас подумала и Нина. Ее ясно-голубые глаза сделались печальными. И это было заметно даже за толстыми стеклами очков.
Неожиданно, из объемной сумки Нины раздалась знаменитая ария. Тут же, всучив мне бумаги, она принялась перерывать свой баул и через пару минут преуспела (я бы, признаться, за такое время точно не справилась, при таком-то размере сумки).
Разговор оказался короче поисков. Заверив звонившего в своем скорейшем прибытии на место работы, Нина простилась.
– Я должна бежать, – расстроилась она, но тут же просияла. – На следующей неделе мы с Наташкой планировали встретиться. Посидеть, поболтать о девичьем. День пока не понятен, так как она в Москве и не знает, когда вернется. Но…присоединяйся?
– Я буду очень рада, – искренне обрадовалась я. – Присоединюсь с удовольствием. В любой день. Я сейчас… в отпуске.
Рассказывать о проблемах со Стасом я была не готова. Да и их расстраивать лишний раз не хотелось. Ведь будут переживать как за самих себя, мне ли не знать?
Простившись с Ниной, я поспешила домой. Но возвращаясь, чувствовала себя совсем иначе. Настроение поднялось, и грусть заметно отпустила.
Мама уже успела вернуться. И даже завтрак приготовить. Уплетая яичницу, я пересказала свой разговор с нотариусом. Работу последнего мама прокомментировала кратко, но емко и абсолютно нецензурно.
– Все деньги я положила в ячейки, – перешла к своим утренним делам она. – Доступ будет у тебя и у меня. В одну они не поместились, пришлось арендовать три. Я также оставила немного рублей в коробке. Учитывая злопыхательства Стаса, тебе сейчас не лишние.
