Книга Дока

Козья жимолость

Ягу, яростно натиравшая полотенцем коротко стриженую голову – как будто в мокрой каракулевой шапочке, – замерла, помахала нетерпеливо в воздухе рукой, наклонилась туда-сюда, чтобы поймать в зеркале нудное отражение, обратилась к нему:

– Док, как называются эти цветы, знаешь, фиолетовые, четырехлопастные, по стенам ползают. Не глициния. И не космея.

– Четырехлепестковые, – уточнил Док, не поднимая головы: он уже натягивал носки. – Космея не ползает по стенам. То, что ты пытаешься вспомнить, называется клематис.

– Отлично. Спасибо, док. Вот так, Тир. Клематис – это красиво. Это подарок. Или розы такие – по решетке вьюном.

Тир лениво качнул головой:

– Мне больше нравится жимолость.

– Да ну! Ты сказал, жимолость? Это же как… ромашки и одуванчики.

– Ну и что.

– Док! Скажи ему, Док! Кто сажает на клумбе одуванчики?

Из облака лавандового талька ответил Енц:

– Ну нет, жимолость не одуванчик. Очень даже декоративно.

Бобби, высовывая голову из ворота футболки:

– Уж получше клематиса.

Ягу:

– Чем тебе клематис не нравится?

Бобби:

– Банально! Как флоксы.

Енц:

– Что ты знаешь о флоксах?!

Док:

– Народ, не подеритесь.

Я:

– Мне глициния больше нравится.

Ягу:

– Новенький, не лезь…

Клемс:

– Глициния элегантней.

Бобби:

– Жимолость не так претенциозна.

Ягу:

– И дешевле.

Тир:

– Да не в этом дело.

– А в чем? – тихо спросил Док, и все замолчали.

– Ну… – Тир покрутил пальцами перед собой. – Кристина читала Стендаля. И там есть… Куст козьей жимолости, воспоминание о нем. Герой…

– Сальвиати.

– Спасибо, Док. Вот этот Сальвиати вспоминает куст, увиденный им в определенный день, когда он был счастлив и страдал от любви.

– Был счастлив и страдал? – переспросила Ягу.

– Она его не любила. Всё запутанно там. Но Кристина считает, что это очень трогательный и драматический момент. О том, что для любящего весь мир становится отражением… Весь мир ему рассказывает о его любви. И вот… У нас пять лет. Знаете, бывает: думаешь про что-то, что это надо сделать, но оно так очевидно надо и так просто, что как-то и не делается. Как будто оно настолько само собой разумеется, что уже практически так и есть. И как будто это для всех так. И вдруг ни с того ни с сего до тебя доходит… статистика. Сколько из наших коллег доживет до тридцати пяти. В общем, я вдруг понял, что Кристина не знает, как мне тоже… запал в душу этот куст. Я так и не собрался прочитать Стендаля. Но с ее слов – так получилось, этот куст уже и мой тоже. И я хочу ей это показать. В начале июня будет пять лет, как мы поженились. И каприфоль цветет как раз в это время. Вот и всё.

– Тир, ты крут, – сказала Ягу. – Ты просто монстр. Даже мне теперь козья жимолость будет… не просто так. Особенной. Надо же. Я даже ничего не знаю про этого Сальвиати. Но теперь буду думать о нем, когда увижу жимолость. А ты, Док – ты откуда знаешь про Сальвиати?

– Оттуда же. Читал, давно. Это имя напоминает мне о шалфее, а я люблю шалфей.

– Ну, это-то все знают…

– Бедный Стендаль! – восклицает Док. – Никто его не читал, а вот что Док любит шалфей – это общеизвестный факт. Сик транзит глория мунди.

Док уже одет, стоит у двери из раздевалки, многозначительно покачивая рукой с часами. Док в сером, как обычно: снизу доверху и во всех слоях, сколько он на себя ни наденет. И только бац – яркий, невероятной расцветки и выделки шарф, или сумка, или даже целый кардиган – но только если он выглядывает из-под серого плаща, никогда не снаружи, не поверх всего. И только однажды, один раз. Что-то яркое будет и завтра, но другое. Это Док. С его внешностью трудно быть незапоминающимся, но у него получается.

– Ладно, народ, сегодня свободны, завтра как обычно.

Вообще-то мы такие секретные, что сами о себе ничего не знаем. Говорят, так надежнее. Я понятия не имею, как они это устроили, но снаружи я ни хрена не знаю, кто я, во что верю, на кого работаю. Знаю, что у меня есть важное и опасное дело, знаю, что оно мое, я сам его выбрал. Но это и всё. Совсем всё. Хотя нет, я еще знаю, что у меня есть они – команда. Вот теперь всё. «Старички» узнают друг друга, если встретят снаружи. Узнают и меня. Я их не узнаю и не вспомню никого конкретного. Пока это так.

Это чертовски тревожно и неуютно – постоянно чувствовать внутри себя огороженную яму, в которую провалилась добрая половина твоих смыслов и ценностей. Только полосатая лента вокруг свидетельствует, что эта яма есть и что там всё на месте. Наверное.

Поэтому я не люблю выходить наружу. Мы все не любим. Если бы Док нас не разгонял… Самого Дока, наверное, тоже кто-то выгоняет. А может быть, он выходит, потому что выходит Клемс. У них, как у Тира с Кристиной, только как у них. Больше ни у кого длинных историй не сложилось ни с кем, ни снаружи, ни внутри. Только у этих. Ромео и Джульетта, счастливые и живые, две пары.

Только Тиру надо выходить наружу, чтобы попасть к своей Кристине, а Доку с Клемсом было бы и незачем, наверное…

Там, снаружи, всё иначе.

Там у меня никого нет. И пока последняя из дверей не распахнулась передо мной, вспышкой уличного света отсекая меня от моей памяти и любви, я думаю о Тире, о его красавице жене, о скором прибавлении в их семье, о домике в пригороде, перед которым скоро раскинет золотисто-розовые легкие локоны каприфоль, козья жимолость несчастного Сальвиати, который был влюблен безответно, о, брат мой на этом пути…

Назавтра Тир опоздал на тренировку. Может быть, он забыл о нас, может быть, так бывает чаще, чем нам говорят. Нам говорят: никогда. Но я не верю. Каким-то образом каждое утро я просыпаюсь и знаю, что мне надо вставать и собираться, знаю, что именно я должен взять с собой и как одеться. Знаю, во сколько я выйду из дома – ни минутой раньше, чем надо выходить, но я уже полностью готов, потому что до того я уже знал, что пора отодвинуть кружку с крепким пряным шоколадом и встать из-за стола, накинуть пальто и подхватить сумку. Я знаю маршрут – поворот за поворотом, перекресток за перекрестком, я каждый раз вспоминаю алгоритм парковки, когда добираюсь до подходящего района, я безошибочно подхожу к двери в тот момент, когда она открывается – именно для меня. Но что если однажды я забуду вспомнить первый пункт? Что если Тир забыл?

Мы просто были в раздевалке и ждали его. Док стоял перед нами, и по нему было не понять, беспокоится ли он, и видно ли, как беспокоюсь я.

Но Тир появился – ровно в тот момент, когда Док собрался назвать в коммуникатор соответствующий код, мы услышали его торопливые шаги, он ворвался в зал, не переодевшись, и вытолкнул из себя слова, настолько неуместные и нелепые, что никто сразу не понял, о чем он. Ладно, и не сразу тоже. Мы вообще долго не могли понять, что он имеет в виду.

– Народ, у меня жена пропала.

– Что? Как?

– Совсем пропала.

Док окинул его недоверчивым взглядом, как смотришь на человека, которого знаешь долго и близко, и вдруг он выкидывает что-то совершенно ему не свойственное.

– Что ты хочешь этим сказать, Тир? – спокойным голосом неторопливо уточнил он.

Тут я увидел, что Тира только что не трясет, я бы даже подумал, что он испуган, очень сильно испуган. И он ответил, еще медленнее, чем Док, выталкивая слоги по одному, раздельно и отчетливо:

– Пропала моя жена. Кристина.

– Как она могла пропасть… – начала Ягу.

– Совсем! – отрезал Тир, уже давая волю сжатому в нем отчаянию. – Совсем!

И пока он продолжал: как будто ее и не было… – Ягу успела закончить свое:

– Как она могла пропасть, если ее и не было?

«Ее и не было» они сказали одновременно, и почему-то именно это ударило по нервам, как внезапный резкий звук в очень давно и абсолютно точно пустом доме. И хотя каждый из нас прекрасно знал, что у Тира никогда не было никакой жены, ни Кристины, ни какой-либо другой, в это мгновение, после прозвучавшего на два голоса отрицания, всем как будто показалось, что она, если и не была, то могла быть. Иначе зачем было бы накладывать один голос на другой, скрепляя их, как двойную спираль, отражая друг в друге, гася возмущенную интонацию Тира отрицающим вопросом Ягу? Впрочем, это слишком сложно, никакой такой объяснительной мысли не возникло, просто – показалось, что какая-то женщина по имени Кристина, о которой говорит Тир как о своей жене, на самом деле была, а теперь ее нет, как будто никогда не было.

На самом деле ее и не было никогда.

Наверное, даже глазами можно было увидеть, как это мгновение прошло в пространстве, как по воде проходит расходящийся круг от брошенного камня, только камень упал где-то еще, не здесь.

– Тир, – сказал Док. – У тебя не было жены. Я бы знал.

– Нет, Док, – набычился Тир. – У меня была Кристина. А сегодня… Док! И ты туда же! Что происходит? Куда вы ее дели?

– Тир, успокойся. Я на твоей стороне. Я не стал бы тебе врать. Ты мне веришь?

– Я верю тебе, Док. Я тебе верю больше, чем самому себе. Только не сейчас. Ты не врешь. Ты, видимо, просто не в курсе, Док.

Док молчал совсем недолго.

– Ок, Тир. Введи меня в курс дела.

Заодно Тир ввел в курс дела и всех нас.

– Сегодня проснулся в старой квартире, которую снимал до свадьбы, один, Кристины нигде нет, ее номер не обслуживается оператором, мои родители… Мать с ума сходила в ожидании внуков, все пять лет проедала, когда мы заведем детей, последние полгода задрала названивать про здоровье и всякие приметы… А теперь она беспокоится, не надо ли мне проверить голову, потому что она, видите ли, впервые слышит, что ее сынок пять лет как женат! Что скажете?

– У кого есть вопросы? – качнул головой Док.

Ягу подняла руку.

– Извини, Тир, я спрошу еще раз. Просто… для собственного спокойствия. Ты – уверен?

– В чем? В том, что я заснул вчера, обнимая ее – вот так? – Тир сгреб Ягу, обхватил обеими руками, на миг задержал так – и отодвинул. – В этом я уверен. Я помню, как она пахнет, какого размера ее живот, как торкается малыш пяткой в мою ладонь. Я помню, как она уснула, а я открыл сайт питомника и заказал куст жимолости… Народ, вы что? Я же вчера в раздевалке говорил об этом.

– Сальвиати, – сказал я.

– Точно.

Док посмотрел на меня долгим взглядом – я ответил ему:

– Потому что шалфей.

– Я помню, – вдруг сказал Клемс. – Потому что ты любишь шалфей, Док. Это правда.

– Опаньки, – сказал Док.

Не похищение. Мы довольно быстро установили, что по документам никакой Кристины Ховен такого-то года рождения и так далее вообще никогда не существовало. Ее родители погибли в авиакатастрофе за пару лет до ее рождения. Дом на участке, принадлежащем семье Тира, никогда не был построен – не только по документам, но и совсем, просто его там нет. И так далее, и так далее, и так далее… Мы проверили всё. Никакой Кристины. Никакой жены у Тира, никогда. Так не бывает. Но именно так и было.

При этом сами мы то и дело «сплывали», задавались вопросом: а чем это мы занимаемся? А почему не физкультурой? Эй, Тир, ты чего такой?

К счастью, не одновременно. Каждый раз кто-то произносил кодовое слово – Сальвиати, и стеклянная волна откатывалась прочь.

Когда всё проверили, собрались в столовой, и Ягу сказала: Док, сдается мне, без твоих девочек не обойтись. Енц крякнул, остальные просто внимательно смотрели на Дока, как будто ожидая его разъяснений. Ну, и я так же смотрел – что за девочки у Дока, я знать не знаю. Док вздохнул, протянул левую руку чуть назад – Клемс поймал его ладонь, подставив свою. Я не видел до того, чтобы они вот так явно, при всех.

А Ягу так внимательно на это посмотрела.

– Что, Док, дорого обходится их помощь?

– Не то чтобы дорого, – покачал головой Док. – Это трудно объяснить. Вот для начала: заранее неизвестно, с кого они потребуют плату. Может, с меня. А может с Тира. А то и вообще с тебя.

– А с меня за что?

– Они не «за что» берут, а «для чего». То, что им – или не им, а вообще, – нужно, чтобы сделать запрошенное. Так что это и не плата на самом деле. Расходные материалы.

– А, это как они с меня в тот раз взяли – сном и кровью.

– Вроде того.

– Так они что, бесплатно работают?

– Нет, но это никого, кроме меня, не касается.

– Тогда вопросов нет, – согласилась Ягу, а вот Клемс готов был спрашивать и спорить, но Док слегка сжал его ладонь, и он тоже согласился – подождать с вопросами.

Я бы ревновал, если бы в этом был хоть какой-то смысл. Я бы завидовал, но в этом смысла не больше. Я последним вошел в этот круг, и место мое было – с краю, а они были в центре, они и были центром, а я летел вокруг них по бесконечно удаленной орбите, и я даже не мог себе позволить хотя бы смотреть вдосталь. Но я мог слушать – как они говорят между собой, какими короткими фразами обмениваются, как легко понимают и соглашаются друг с другом, как верят, как друг друга берегут. Ладно, и мое время когда-нибудь придет здесь.

– Енц, ты как? – спросил Док. – Тебе тоже тогда пришлось отдуваться.

– Да ладно, – махнул рукой Енц. – Ночь сурка… Не самая беспокойная ночь в моей жизни, уж поверь. Страшные они, это да. А так – ничего, девчонки как девчонки.

– Ну, тогда… – он оглянулся на Клемса, и тот одним движением переместился к шкафчику Дока и вынул сверток: в несколько оборотов намотанный один из бесподобных доковых шарфов, точным и нежным движением – как живое – положил сверток в протянутые ладони.

– Дамы и господа, позвольте вам представить…

Док аккуратно развернул шарф, и все увидели, что в нем скрывалось. Три куклы в кружевных платьицах, непохожие друг на друга, но сразу видно: подружки. А еще как-то всем было очевидно, что за Дока они любого порвут, причем это не метафора.

А хотя – чего там, куклы как куклы. Одна с выбеленным лицом, разрисованным, как праздничный череп, другая с острыми клычками поверх нижней губы, третья обыкновенная, рыжая, только голова у нее была чуть не в половину ее роста.

Док сказал:

– Некоторые из вас их помнят, некоторые, видимо, нет. Это не важно. Я хочу, чтобы каждый решил, идет ли он на это дело. Это не задание. Никто не может приказать. Даже просить. Даже Тир.

Короткий взгляд в глаза Тиру. Тот кивнул. Дальше:

– Но дела обстоят так. Похоже, у Тира действительно раньше была жена, а теперь ее нет и не было. Боюсь, что за происходящее придется отвечать мне, потому что я это начал. Если кто-то из вас помнит, мы потеряли Клемса в бою у Климпо, и девять лет его не было с нами, хотя сейчас вы знаете, что он был.

Тут Док вкратце рассказал, как он собрал девять слонов и проломил их яростью стены Аида, но застрял там, не смог выбраться, ни с Клемсом, ни один… Впрочем, как я понял, один он выбраться и не пытался. Енц и Ягу дополнили его рассказ своим отчетом – и я даже вспомнил, как мы Дока хоронили, и как потом всем досталось что-то из его наследства… всем, кроме меня. И как этих кукол то находили, то теряли в вещах Дока, вот точно так, как сегодня забывали, чем мы заняты и почему. Обнаруживали разряженных в кружево и оборки кукол, слишком громко удивлялись, немедленно забывали о них – пока не всучили Ягу, «потому что она девочка». Наследство Дока, погибшего под Климпо. Теперь я это вспомнил. Было непередаваемо странно одновременно чувствовать то горе и бессилие – и видеть глазами живого, сильного, уверенного Дока. Я бы сказал, спокойного, потому что он так выглядел. Но спокойным он не был.

– Сделанного не воротишь, да я бы и не стал. Но раз что-то нарушилось и никак не устаканится, придется выравнивать. Одного меня для этого недостаточно. Кто-то может присоединиться к экспедиции, строго добровольно. Тогда есть шанс вернуть жену Тира. Я с барышнями, – он приподнял кукол, – пойду в зал. Кто придет, с тем и пойду. Кто не придет, к тому никаких вопросов, даю слово. Всё, пока.

И ушел, а Клемс с Тиром едва не столкнулись в дверях, несмотря на всю свою выучку, потому что каждый хотел успеть за ним первым. А я что? Я просто хотел быть с ними, мне это было необходимо. И я встал и двинулся за ними, но Ягу, понимаете, Ягу сказала: «Не лезь, новичок». Я посмотрел ей в глаза… и не полез. Всего лишь мгновение растерянности – и всё, она скользнула в проем, и дверь мягко закрылась за ней. Ладно, значит, будет не так красиво, как мне хотелось.

Краем глаза увидел, что Енц тоже идет.

В конце концов, в зале мы снова были все вместе, все до одного. Док не удивился, но и не обрадовался. Расстелили на полу маты, усадили чертовых кукол в центре, сами легли вокруг, взялись за руки. В первый раз, что ли, засыпать по команде…

Нет, не вышло: лежал, дышал, не спалось. Судя по тихим шорохам и вздохам, не я один так маялся. Отчаявшись, открыл глаза, похоже, одновременно со всеми. Шевелиться не хотелось, хотелось просто лежать и смотреть в потолок. Свет падал на него от горящего в центре нашего круга фонарика, и тени неторопливо двигались, как будто кто-то вел медленный хоровод.

– Ну и фто фы тут фаляетесь?

– Док, какой ты бестолковый, честное слово!

– Ты зачем такую толпу притащил? Как их выгружать потом?

Я приподнялся на локте и заглянул внутрь круга. Доковы девочки стояли там, маленькие, насмешливые, злые. Ягу сказала, что они страшные, но мне не было страшно. Я этому обрадовался. Хоть в чем-то я не отстаю от нее, а наоборот.

Зря я это подумал: одна из девчонок, та, что с разрисованным лицом, резко дернула головой, как на запах, поймала мой взгляд и нехорошо улыбнулась, не разжимая губ. Черепушка, вспомнил я, Калавера, танцорка на сердце.

– Я тебя запомнила, – сказала Черепушка.

– Фсе еффе не боифся? – подхватила клыкастая дракулица.

Рыжая только прищурилась.

На этом месте я закрыл глаза и какое-то время не слышал, что там дальше происходило. Когда открыл, Док и Тир о чем-то говорили с девчонками, судя по жестам и выражению лиц, яростно спорили. Нет, не так. Док и Тир отчаянно пытались спорить, а куклы просто объясняли, почему всё будет не так, как они хотят. Шум в ушах прекратился, и я услышал, наконец. Вещала Рыжая:

– Ты же сам объяснил бойцам, Док. Мы берем то, что нужно, чтобы повлиять на ситуацию. Может быть, тебе бы больше понравилось стрелять ромашками, но ромашки не убивают, Док. Ты стреляешь пулями и не споришь. Нет, Тир, ты не подходишь, от тебя разит страстью и тоской, ты просто проплавишь всё, порвешь… Док, ты тоже не подходишь, не дергайся. Не перебивай! Если не будешь перебивать, этот ваш… новичок поймет быстрее. Где ты его взял такого, Док? Ты заметил, что он…

– Тогда сама не отвлекайся! – рявкнул Док. – Говори, что вам нужно, и начинайте уже.

– А как он смотрит на…

– Вам нужны представители, – влезла Черепушка. – Нет, это нам нужны ваши представители, вот так!

– Нам они не нуфны, – покрутила головой Кровопийца. – Мы никого не трогали, фпали ф фарфе!

– Нет, Док, – настаивала Рыжая, – ты же понял, что новенький…

Я решил, что пора вмешаться.

– Расскажите про представителей, – спросил быстрее, чем было бы правильно, но не хотел рисковать.

Рыжая показала оттопыренный большой палец.

– Боец, ты мне нравишься! Ты будешь моим протеже.

Не могу сказать, что это меня обрадовало, но голова больше не кружилась.

– Представители – это представители, что тут непонятного?

– А что они будут делать?

– Как – что? Представлять!

– Где представлять? Как? Кого?

– Нормально представлять, в воображении. Вас. Но не всех. Надо представлять Тира и Кристину. С Тиром напрямую работать невозможно, он просто все к чертям спалит. А Кристины, как ты мог заметить, вообще не существует. Ее тем более придется представлять. Представлять их должны влюбленные. Нет, Док, вы с Клемсом не годитесь, потому что вы оба мужчины, и ни один из вас не сможет меня…

– Тф-ф-ф, – предостерегающе зашипела зубастая. – Это ты пока не фочешь говорить.

Рыжая досадливо поморщилась, шлепнула себя ладошкой по губам.

– Башка огромная, а что толку. Ладно, скажу по-другому. Чем ближе представитель к представляемому, тем легче с ним работать, понятно? Вот у вас тут есть женщина. Вот эта. Мы ее знаем, она смелая. Привет, Ягу!

Ягу приподнялась на локтях, помахала ладонью.

– Привет, девчонки! Рада с вами поработать. Вы крутые.

– Ты тоже крутая, Ягу! И очень красивая! Черная-черная, как пантера, и вообще похожа на нее. Вы хоть видите, какая она красивая, бойцы? Ягу будет за Кристину, потому что она женщина. Новенький будет за Тира, потому что он любит Ягу.

Я не поперхнулся только потому, что нас действительно очень хорошо учили. На Ягу я старался не смотреть, и, кажется, она тоже не смотрела на меня, но как именно она на меня не смотрела, этого я понять не смог.

Дело мое, похоже, совсем безнадежное, и зачем я влез в это всё? Не вот прямо сейчас, это-то понятно. Сказал «а», говори и «бэ». А вот зачем я сказал «а»? Зачем вообще влез в эту секретную службу? Уж явно не затем, чтобы среди белого дня – ведь там, на самом деле, еще белый день? – во тьме и безвременье разговаривать с живыми куклами. И не затем, чтобы влюбиться в первую встречную – это правда, я встретил ее первую из моей «взрослой» группы, сразу после учебки, ее, ветерана и героиню, я – зеленый, как самое зеленое, что есть зеленого на свете. Не затем и не за этим, но вот – я сижу здесь, она знает, что я в нее влюблен, ей об этом сказали живые чародейские куклы, и что после этого я еще могу считать невозможным?

В конце концов, в зале остались только возлюбленная моя Ягу, три смешные и страшные куклы, их огромные тени на стенах и потолке и я. Так и стояли – куклы посередине, мы с Ягу по разные стороны от них, тени у нас за спиной, вокруг, везде.

– Ну, представители, что так стоять? Представляйте. Ты – Кристина. Пока постой тут в сторонке, от тебя сейчас ничего не зависит, тебя еще нет. А ты…