Поздно женившийся, бездетный Грошев был постоянным предметом острот дяди Вали, каждый раз по-новому объяснявшего причину отсутствия у Грошева наследников. Вот дядя Валя останавливается напротив окна:
– Хочешь посмотреть мастерскую, где мы работаем?
– Конечно. Я сейчас.
Не чувствуя от радости под собою ног, выскакиваю на улицу. Вначале мы входим в заготовительный цех.
– Тут железо разной толщины раскраивают, – поясняем мне мой провожатый.
Смотрю, как работает резчик. Вот рабочий надавил на красную кнопку. Нож, коснувшись нижним углом листа железа, чуть вздрогнул и уверенно пополз вниз, пока нужный кусок металла не отскочил в сторону. Нож тут же подпрыгнул вверх. Палец резчика вновь прикрыл красную кнопку, и нож снова послушно пошёл вниз.
– Ух ты, сила!
Я бы еще смотрел на ножницы, если бы дядя Валя не поторопил меня:
– Идём в электроцех.
Сколько тут было всего интересного: на верстаках лежали кучи блестящих изоляторов, рубильники, мотки многоцветных проводов, пирамиды трубок. В цехе работают женщины и девушки. Как они только разбираются в этих всех «игрушках»!
Пахнет маслом и резиной. Где-то в углу шипит по шлангам воздух. На распределительном щите перемигиваются разноцветные лампочки, будто в чем-то предостерегают меня. Поразило множество станков, электрических шкафов, разных приспособлений, на которых слесари гнут из металлических труб, уголка, прута различные изделия.
Показал дядя Валя и своё рабочее место. Но это было не всё. Перед тем, как отключить натуженно гудящий трансформатор и смотать провода, разрешил мне дядя Валя вооружиться его доспехами электросварщика. Рука моя дрожит, вместе с ней электрод выбивает по уголку нечёткую дробь. Короткая вспышка – и под ноги сыплются тысячи ослепительно ярких зеленоватых звезд!
День велик. То и дело бегаю за калитку встречать почтальона, брожу без дела по двору. Наш двор небольшой. В трёх финских домиках, отгороженных от мастерской шлакоблочным забором, проживает всего несколько семей, поэтому каждый друг от друга знает всё: и сколько зарабатывает, и куда поедет в отпуск, и в каком часу ночи вернулся вчера Куликов, почему-то неладно живший со своей Марией. Купленная кем-либо обнова ходила по рукам всех жильцов, а если к кому-нибудь из деревни приезжал гость, не позже чем на другой день он успевал со всеми перезнакомиться, а заодно и выслушать добрый десяток советов, как и где разрешить свои заставившие ехать в город неотложные дела.
По вечерам, когда однорукий Клим закрывает ворота мастерской и на тополях оседает горячая от проходящих машин пыль, во двор выносятся скамейки, патефон, «руководить» которым иногда поручается мне. Начинаются весёлые танцы.
Но вот все «фокстроты» и «танго» помногу раз прокручены, и уставшие танцоры постепенно располагаются поодаль. Для шофёра Грошева наступает самый подходящий момент, чтобы, громыхнув шашками лото, пригласить желающих поиграть:
– Налетай, пока по дешёвке!
Рассаживаются вокруг вкопанного во дворе столика оживленно и основательно, потому что знают: не на час.
– Бычий глаз! – Крутнув шашку с цифрой «10», Грошев, не теряя времени, принимается выкрикивать названия одно смешнее другого. «66» у него именовались «лаптями», «44» «табуретками», а «90» под дружный хохот играющих объявлялась «Вячеслав Иванычем», потому как имелся намёк на живущего здесь в одном из домиков, а возможно, и сидящего рядом, старшего всех по возрасту Вячеслава Ивановича Сенченко.
Мне почему-то всегда хочется, чтобы хоть раз в лото выиграла жена кладовщика. Лицо её напрягается, краснеет, когда на карте появляется «квартира».
– Не везёт в жизни, пусть хучь в игре повезёт! – толкает она мужа в спину, чтобы порадовать с в о е г о, а может, напомнить ему лишний раз о давнем желании расширить свою малогабаритную квартиру.
Если к окончанию игры ещё работает дежурный продмаг, игроки быстро складываются на бутылку красного вина, сбегать за которым просят меня, за что потом считают своим долгом угостить.
– Что вы, не буду! – отказываюсь я. – Мне надо
уроки по математике готовить.
– Мужик ты или не мужик? – наступает на меня радостный от предстоящего удовольствия кладовщик Москалёв. – «Математика», «техникум»… Я без техникума неплохо живу.
И тогда выручает дядя Валя:
– Отчепитесь от малого, не учите поганому делу.
Сам дядя Валя выпивает редко, по большим праздникам. Когда же видит беспричинно выпивающих соседей, язвит:
– Не всю ещё попили? В гастрономе её много…
И проходил мимо. Москалёв не замечал издёвки дяди Вали, Вячеслав Иванович не понимал намёка, Клим не молчал:
– Святого из себя строит.
2
Степан приехал домой среди зимы, успев с вокзала на такси съездить в деревню за отцом.
– Стёпа! – задохнулась от радости сестра, прижимаясь щекой к полосатой тельняшке мужа. -Что ж долго не писал?
– Робу стирал и смыл твой адрес, – улыбается Степан. – Полагаю, без предупреждения лучше.
– Хотел знать, чем занимаешься одна без мужа, – дополняет его Егор Гаврилович. Он выносит из машины Степановы вещи. Несёт и останавливается на каждом шагу, точно боясь расплескать драгоценную жидкость.
Подарки Степан вытаскивает не спеша, перекладывает их с руки на руку, как бы ненароком называет место покупки и цену каждой вещи.
– Это мне? – засветилась Клава, получая от мужа светло-коричневый пыльник, отрез легкого материала на платье, замшевый ридикюль. – Вот спасибо, вот хорошо. Давно собираюсь купить такой, а тут как по заказу!
– Жену я тебе, сынок, как-никак соблюл, – как бы между прочим заявляет Егор Гаврилович, по-хозяйски устраиваясь за столом, когда немного улеглись восторги от первых минут встречи. – Остальное само собой придёт.
Он изо всех сил старается быть в лад с сыном, хвалит его, сравнивая с собой, не забывает похвалиться и сам. После пары опорожненных бутылок Егор Гаврилович, потный, красный, потянул с себя взопревшую рубаху.
– Показать, что в майке ходит, – кивает сестра.
То и дело Егор Гаврилович плюет в угол, голова его клонится все ниже, пока не начинает вздрагивать. Сноха замечает первой:
– Пап, что ты расстраиваешься? Стёпа вернулся,
всё хорошо.
Этой жалости, кажется, только и ждал Егор Гаврилович. Он вдруг выпрямляется и смотрит на неё такими страдальческими глазами, что подумаешь, нет у человека горше горя, чем горе у Клавиного свёкра.
– Эх, Клава! – бьёт он себя в грудь увесистым кулаком. – Было бы их пятеро, а то только двое: Стёпа да Надюшка!
Он хватает рубчатый стакан водки и опрокидывает его в рот, украдкой сквозь слёзы поглядывая на Степана, какое на него произвел впечатление. У меня тоже начинают пощипывать глаза, от стопки вина становлюсь хмельным и тяжелым. Жаль Егора Гавриловича.
– Не надо, пап, не надо, – морщится Степан.
– А ты что мне за указ? Рубахи вас нет купить…
Позже в разговоре Степан пояснил отцовские «плачи»:
– Старый кот. Знает теперь, что надо прибиваться к какому-то берегу, вот и показывает свою любовь к детям. Смолоду гуляка был будь здоров, мать от него натерпелась.
