Бессмертие графини

Пролог.

Зачем я сделала это? Почему поддалась соблазну, согласилась на твои уговоры и обрекла на мучения, растянутые в вечности?

Я ведь знала, что граф не оставит этого. Не простит мое непослушание, потому что он просто не способен на прощение. Но наказывать меня… нет, зачем? Будучи моим мужем, он вдоволь осквернил мое слабое человеческое тело. А потом вынул из меня израненную душу. Потому что монстр, в которого я обернулась после, не имеет души.

Отчего же трепетный рыцарь Иероним превратился в циничного вампира Эшварда? Как граф смог сделать это и навязать тебе свой мир, а ты даже не воспротивился?

Моя вина, мое проклятие.

Я обрекла тебя на муки из-за своей слабости, своего эгоизма.

Тебя, мою кровь и плоть. Последнего, кто связывал меня с той девушкой, счастливой и беззаботной.

Человечной.

Той, кем я была, прежде чем попала в руки к графу, изменив свое имя, жизнь и судьбу. Прежде чем он сломал меня, исковеркал, а после скомкал и выкинул.

Прости меня за это.

И за то, что я планирую сделать.

Но больше так не может продолжаться.

Глава 1.

Стояла середина мягкого, теплого июля, девятьсот восемьдесят пятого года, когда я с трепетом и волнением готовилась к самому важному для меня событию – к собственной свадьбе. Ведь жизнь любой девушки (по крайней мере, в нашем, Западно-Франкском королевстве), будь то крестьянка, баронесса, или дочь торговца, делится на два этапа: до и после брака. Причем, второй – куда более длительный, осознанный и ответственный.

Отчасти, это страшно – провести остаток отмеренных господом дней с малознакомым, если не сказать, совсем незнакомым, человеком. Но ведь «стерпится-слюбится»?

По крайней мере, мне очень хотелось на это надеяться, иначе жизнь обернется кошмаром. Хотя, моя мать, кажется, была счастлива в браке и никогда не жаловалась на выбор ее родителей. Я же решила, что приложу все усилия, дабы полюбить будущего супруга. И не просто полюбить, а прилежно исполнять роль заботливой жены – быть для него поддержкой и опорой в любой ситуации, сделать дом местом, куда он захочет возвращаться, родить ему детей.

Сама я видела своего жениха всего несколько раз. Не знаю, почему он выбрал именно меня, чем я смогла привлечь его, но родители мои радовались неимоверно. Еще бы, ведь породниться с графом, чьими вассалами мы и являлись, вовсе не плохо для дочери барона.

А я боялась, хотя и отчаянно боролась со своим непонятным, отчасти суеверным страхом.

Граф с первого взгляда показался мне опасным человеком. Нет, он был безукоризненно вежлив и галантен, но это были холодные, острые вежливость и галантность. А глаза его оставались мертвыми, пустыми. Он словно источал запах опасности, как источает его хищный волк, оскаливший зубы, готовый вот-вот вцепиться тебе в горло.

Сердце мое замирало рядом с графом, а душа по-крестьянски уходила в пятки.

Но меня готовили к семейной жизни, и я не могла противиться выбору родителей, тем более, такому выгодному. Даже если и не испытывала к своему будущему мужу ничего кроме страха.

Для самого графа это так же был первый брак. Когда-то он имел невесту, что погибла при очень странных обстоятельствах. Говорили, будто он сам погубил ее.

Ходили упорные слухи, что после помолвки, они стали оставаться наедине и граф жестоко над ней издевался. Он бил и унижал ее, а она ничем не могла ему противиться. В конце концов, она осознала, что не сможет терпеть это всю оставшуюся жизнь, и, не видя иного выхода разрешить свою судьбу, она покончила с собой.

Подтвердить эти слухи, разумеется, никто не мог, ведь женское сердце нельзя назвать открытой книгой. Да и, в конце концов, она могла выпасть с крепостной стены совершенно случайно – зубцы не так высоки, а у юной леди всегда может закружится голова. Но сплетни продолжали крутиться, а граф не спешил их опровергать. Он просто не обращал внимания на злые языки.

После этого случая граф больше не интересовался девицами в плане замужества, по тем же самым слухам, предпочитая довольствоваться служанками и распутными девками.

Несмотря на все сплетни, граф продолжал считаться в свете крайне завидным холостяком. Но все попытки владетельных сеньоров соседних графств заключить с ним союз оканчивались полной неудачей. Граф холодно отказывал, не желая выбирать себе спутницу жизни.

Из-за этого ползли все новые и новые слухи, начиная от того, что он раскаивается в смерти невесты и поэтому наложил на себя обет безбрачия, и, заканчивая тем, что он любил покойную и теперь не желает предавать ее свадьбой с другой. А особо злые языки и вовсе утверждали, что после того случая граф больше не интересуется девушками.

На фоне всего этого его сватовство ко мне выглядело еще страннее. Я не знала и никогда уже не узнаю, отчего именно я приглянулась ему, почему именно меня он выбрал…

Возможно, я просто была похожа на кого-то из прошлых его жизней. Кого-то, кого он любил (если такой человек, как граф вообще когда-нибудь был способен на любовь), но это так и останется тайной.

Все сплетни, насчет его предыдущей невесты, отнюдь не прибавляли мне уверенности в нашей будущей совместной семейной жизни. Но, разумеется, я оставалась покорной воле родителей.

Да и как могло быть иначе? Тогда для девушки не существовало такого понятия, как «свободный выбор». Замужество в пятнадцать лет, а после ты полностью во власти мужчины. Ты ждешь его у окна с очередной войны и рожаешь ему детей. А максимум своеволия и выбор, который ты можешь себе позволить – это выбор, вышивать тебе гладью, или крестиком.

Слухи о жестоком нраве графа отчасти подтверждал и статус захватчика церковной собственности. Этим он славился далеко за пределами графства, по всему Западно-Франкскому королевству. И это так же не радовало меня.

Но тогда я даже представить не могла, что могу воспротивиться указу родителей. А потому со страхом и ожиданием готовилась к семейной жизни с возможным тираном, искренне надеясь, что даже если часть слухов и окажется правдой, то моя покорность сможет смирить и его.

Я не отличалась дерзким нравом, как мой брат, хотя, это только мужчине можно и даже должно, быть дерзким. Именно брат унаследовал каштановые волосы отца и его неимоверную упрямство, фамильную черту баронов Фарго. А я пошла в мать, светловолосую, скромную, как и полагается приличной женщине.

Потому, я лишь ждала, пока родители устроят мою судьбу, готовая принять свою новую жизнь, какой бы она не была (хотя эта готовность вовсе не избавляла меня от волнений).

К тому же, в браке с графом было много положительного, что перевешивало все сплетни о нем – у него были деньги, власть, титул. Все, что так ценится в мужчине, и, несмотря на свой страх, я считала, что мне повезло с партией.

Брак с графом должен был поднять мое значение и позволить мне часто бывать при дворе герцога, или короля. Сам граф имел немалый вес в обществе, хотя не любил покидать пределы своего замка и на первый взгляд казался нелюдимым. Он являл собой поистине странное сочетание затворца, которому не нравится бывать на приемах, и одновременно графа, активно расширяющего свои владения, добавляя к своему имени все новые земли.

Значение короля неизменно уменьшалось в пределах его графства, а сам граф был самым могущественным феодалом на юге Западно-Франкского королевства. Кроме графства Тулузского, хозяйкой которого вскоре мне предстояло стать, он смог присоединить к своим владениям Готскую марку, а также был сеньором Нима, Альби и Керси. Неудивительно, что его значение при дворе было так велико.

Я отчаянно волновалась перед днем свадьбы и своей будущей жизнью, что ждала меня, как только я покину родительский дом. Сердце мое колотилось слишком часто, а сама я то пунцовела, сливаясь цветом с лепестками роз, что росли в нашем саду, то бледнела, как покойница.

Это волнение поселилось во мне с нашей первой встречи и не покидало меня ни днем, ни ночью, заставляя просыпаться задолго до рассвета. Было удивительным, что при таком раскладе мне удалось сохранить ровный цвет лица, приличествующий благородной девушке, а не поймать сыпь, или лихорадку.

Впервые я увидела его на помолвке, хотя до этого много слышала о нем от матери и отца. Больше, разумеется, от отца, что часто обсуждал с моим братом обстановку сил как в графстве, так и в королевстве.

Несмотря на свои тридцать пять, граф был удивительно хорош собой – глядя на него буквально захватывало дух. Конечно, я слышала сплетни о его красоте, но не ожидала, что они окажутся настолько ПРИУМЕНЬШЕНЫ. Мне едва удалось справиться с собой и опустить взгляд, как и должно незамужней девушке в присутствии взрослого мужчины.

Густые черные волосы, непривычно длинные, до плеч, мужественный овал лица, волевой подбородок и бледная, мраморная, кожа. Неудивительно, что многие дамы мечтали выдать за него своих дочерей (иногда казалось, что с тайной надеждой посещать его самого под благовидным предлогом, оставаясь на ночь).

Единственное, что выбивалось из ангельски-прекрасного облика – дьявольские глаза. Алые, голодные, они внушали настоящий ужас. Если бы не они – я бы могла влюбиться в графа без оглядки.

Он предлагал женитьбу, нисколько не сомневаясь в ответе, разглядывая меня своими голодными алыми глазами дьявола. Да и как он мог сомневаться в том, что барон, его вассал, согласиться отдать за графа свою единственную дочь?

Тогда нас представили друг другу и оставили познакомиться немного ближе наедине. Ну, настолько наедине, насколько может себе позволить оставаться незамужняя девушка со взрослым мужчиной – дверь была распахнута, и мои служанки ожидали меня сразу за порогом. Достаточно далеко, чтобы не подслушивать, но достаточно близко, чтобы видеть нас и не позволить нам вольностей.

Хотя сам граф ни о чем таком явно не помышлял.

– Рад был увидеть сегодня вас лично, – проговорил он таким холодным голосом, что об него, пожалуй, можно было заморозить пальцы. – Я много слышал о вашей красоте, и теперь вижу, что она действительно достойна всех этих похвал. Выша кожа нежна, как цветки фрезии, а глаза сияют ярче звезд.

– Благодарю вас, милорд, – ответила я, благосклонным кивком принимая полагающиеся в таких делах комплименты.

А про себя отметила, насколько прекрасен голос графа, разливающийся по комнате, точно мед. Пускай и очень холодный, кристально-острый мед.

– Сегодня я переговорил с вашим отцом, бароном Фарго. Он дал свое согласие на помолвку, – тем временем продолжал граф, отстраненно глядя куда-то в сторону.

– Ваше предложение – честь для нас, – размеренно отвечала я, держа спину ровно, а подбородок вздернуто.

Этот разговор (скорее дань вежливости, чем действительный способ узнать друг друга) совершенно не мешал мне размышлять о том, отчего граф решил вдруг внезапно просить моей руки.

Сам он уж точно не походил на пылкого возлюбленного, что увидев благородную девицу, потерял голову. Скорее наоборот, голову теряли девицы, но не сам граф. Так почему он выбрал именно меня, если у него были куда более достойные варианты? Нет, я, безусловно, была правильно воспитанной и красивой, со своим облаком пышных волос цвета спелой пшеницы и васильковыми глазами. Но на территории герцогства Аквитанского, а также соседних графств, были не менее красивые, зато более родовитые, незамужние девушки.

Однако графа, казалось, не интересовало, ни то, что я дочь барона, ни общественное мнение, ни даже мое приданное. Равно так же, как его не интересовала, и я сама.

Хотя, стоило ли мне ожидать жарких юношеских слов любви? Граф был уже состоявшимся, серьезным мужчиной, вряд ли способным на глупости, какие творят распаленные чувствами молодые рыцари. Пусть комплименты его и были изысканными, но голос оставался ровным.

– И, разумеется, любой почел бы за честь быть на моем месте, – все также спокойно ответил мне граф, сверкнув своими дьявольскими глазами.

После этого наш личный разговор увял сам собой, и мы перешли из уединенных покоев в общую залу.

По случаю нашей помолвки отец закатил пир, что длился неделю. Все это время граф со своей свитой жил у нас.

Я привыкла к мужчинам в замке – у отца постоянно останавливались то шевалье, то отдельные герои, спешащие на турнир в соседнее графство, а то и вовсе бароны из прилегающих земель. Однажды нас почтил и сам король Лотарь, проходящий со своим войском в графство Пуату.

Но граф (и его рыцари) вел себя на удивление тихо. Все его манеры, жесты и слова были холодны и отточены, и только в дьявольских глазах полыхало алое пламя. При своем статусе затворника, редко бывающего в обществе, он вел себя исключительно по-светски. Пил он мало и только привезенное с собой вино, хотя ради него отец опустошил погреба, достав лучшее. Еду же всегда оставлял почти нетронутой, что заставляло задаться вопросом, откуда же он берет силы?

А силы у него действительно были немереные.

Тяжелый двуручный меч он мог держать двумя пальцами и поговаривали, что он с легкостью переносит на себе рыцарского коня в полном обмундировании и даже с наездником.

В эту неделю мне довелось лично убедиться в его физических способностях.

Мы гуляли по саду, вышагивая впереди длинной процессии из оруженосцев, рыцарей и моих служанок. Мы делали это каждый день, после заката – граф предпочитал ночной образ жизни и не покидал пределов замка при свете солнца. Впрочем, этой его особенностью я была довольна – мне и самой нравились сумерки, когда не надо беречь кожу и укрываться зонтиком.

Эти прогулки были для графа чем-то вроде досадной обязанности жениха. Нет, его лицо оставалось холодным и непроницаемым, а голос исключительно вежливым, но адский взгляд полыхал скукой и ожиданием. Тем не менее, он исправно приглашал меня на вечерний променад, а я исправно соглашалась, хотя зачастую мы молчали, глядя в разные стороны, или говорили о какой-нибудь ерунде, вроде погоды.

Я стала замечать, что боюсь его присутствия все сильнее – сила зверя, которую он источал, заставляла желать быть от него как можно дальше. Когда же мы оказывались наедине, я тревожно опускала взгляд – дьявольские глаза прожигали мою душу насквозь, вспыхивая, словно тлеющие угли.

Я даже выказала свои чувства матери, но она лишь посмеялась, списав все на волнение после помолвки – страх граф внушал только мне. Брат, как и мать, считал его весьма завидным женихом, вежливым и обаятельным. И, разумеется, так же, не замечал его звериных повадок и дьявольских глаз.

Что ж, возможно, они оба правы – и все это лишь игра моего воображения? После разговора с родными я всю ночь убеждала себя перестать относиться к графу предвзято. Ведь виной моим опасениям были слухи и волнение.

Мне удалось успокоиться, и к завтраку я спустилась вполне счастливая. По крайней мере, до тех пор, пока не встретилась с графом. Его дьявольские глаза, полные крови, прожгли меня насквозь, а губы исказила жесткая усмешка. Пожалуй, это был первый раз, когда он изменил своему холодно-вежливому выражению.

В какой-то суеверной панике я огляделась по сторонам, но никто ничего не замечал, а граф вновь нацепил на себя привычную маску, спрятав звериную ухмылку.

– Дорогая, с тобой все в порядке? – ласково спросила меня мать, сохраняя на лице улыбку благовоспитанной замужней баронессы.

– Oc, ma maire, – кивнула я и поспешила опустить взгляд в тарелку.

Когда же я, вновь подумав о графе, рискнула посмотреть на него из-под опущенных ресниц, клянусь, он снова ухмылялся!

Тем же вечером, на прогулке, я размышляла об этом, вышагивая рядом с графом, манерно опустив кончики своих пальцев на его холодный, даже через одежду, локоть.

И вот, когда мы проходили мимо складских построек – кузнечной, конюшни, пекарни – раздался неимоверный грохот. Я испугалась, но не успела ничего сделать, кроме как побледнеть. Граф среагировал моментально.

Оказалось, старая рассохшаяся яблоня, что росла во дворе, не выдержала груза плодов. Огромная ветка с треском отвалилась и летела на нас, но граф легко, едва ли не одним пальцем, откинул ее так далеко, что она улетела за крепостную стену.

«Зверь», – промелькнуло в моей голове.

Я больше испугалась не возможных увечий, а какой-то сверхчеловеческой силы графа.

Словно услышав мои мысли, он повернулся и на губах его вновь проскользнула та же ухмылка, напугавшая меня утром.

– Вас не задело? – несмотря на адский огонь в глазах и зверский оскал, голос был безукоризненно вежлив, и даже скучающ.

– Все в порядке, – успела пробормотать я перед тем, как к нам подбежали рыцари и челядь.

После этого случая отец проникся к графу еще большей симпатией (если, конечно, это было возможно), да и брат, казалось, видел в нем своего кумира. Впрочем, от брата, прежде служившего при графе оруженосцем несколько лет, ожидать иного было бы странно.

И только мне одной он изредка показывал свою усмешку зверя.

С того дня я стала невольно следить за графом и заметила еще пару странностей. Он, казалось, передвигался слишком быстро, хотя его походка всегда оставалась размеренной, как и должно правителю таких обширных земель. Кроме этого, иногда у меня возникало чувство, будто он читает мои мысли. А когда же я подумала об этом при нем, он усмехнулся, а кровавое пламя в его глазах вспыхнуло ярче. Также, он всегда оказывался там, где про него говорили, а его взгляд порой просто порабощал. Это было странное ощущение, когда он смотрел на тебя, и ты вдруг прирастала к месту, а в голове появлялось какое-нибудь нелепое, словно ЧУЖОЕ, навязанное желание.

Определенно, с каждым днем этой долгой недели граф пугал меня все больше и больше, и иногда мне казалось, что это его веселит.

А однажды произошло нечто такое, что вовсе едва не заставило меня упасть в обморок. И снова это было связано с графом (ну, или просто мне так показалось из-за его дьявольских глаз).

В последнюю ночь перед отъездом графа мне не спалось, и я вышла из замка, решив немного освежиться. Конечно, юной девушке не пристало разгуливать в темноте без сопровождения, но, во-первых, я уже была фактически замужем, во-вторых, знала замок как свои пять пальцев и в-третьих, я надеялась вернуться к себе в комнату, прежде чем кто-то заметит мое отсутствие.

В донжоне было темно, и только тусклый свет факелов отбрасывал на каменные стены рыжие тени. Я тихонько прокралась к выходу на крепостную стену и уже там смогла вздохнуть спокойно, не опасаясь быть замеченной. Конечно, стража патрулировала здесь, обеспечивая охрану нашего замка, но у меня оставалось в запасе еще несколько минут, прежде чем один из них пойдет сюда.

Я притаилась в тени от стены донжона.

Полная луна ярко освещала все окрестности, и с высоты мне было хорошо видно поле, окружающее наш замок, дорогу, ведущую к воротам и лес, что темнел вдалеке. И среди всего этого отчетливо выделялся чернильный силуэт, что очень быстро двигался к замку со стороны ближайшей деревни.

Я бы решила, что это дикий зверь, но силуэт был слишком высок и явно принадлежал человеку, хотя и двигался с поистине нечеловеческой скоростью. Не знаю, почему, но я вдруг четко осознала, что это граф.

Зажав себе рот рукой, чтобы ненароком не выдать себя звуками, я поспешила укрыться в замке и вернуться в свою комнату. Я не имела понятия, откуда взялась эта твердая уверенность: от того ли, что граф вечно разгуливал ночами, или же потому, что мне показалось, будто там, где у этого силуэта должно было быть лицо, я заметила два алых уголька глаз. Таких же, как у графа.

На утро следующего дня, я вновь увидела, как в отблеске света факела вспыхнули его глаза и уверилась окончательно, что по ночам он выбирается из замка. Когда он повернулся ко мне, сказать что-то учтивое, для поддержания беседы, я во всю размышляла, что же он мог забыть там, куда ходил и почему он двигался так невероятно быстро.

Словно вновь прочитав мои мысли, граф усмехнулся, и по моему телу разлился страх. Его дьявольские глаза, в которых плескалась кровь, смотрели на меня жестоко, хотя голос его даже не дрогнул.

– Совсем скоро мы увидимся с вами снова, – проговорил он на прощание, и в его словах мне почудилась явная угроза зверя, что напал на след своей жертвы и вот-вот совершит решающий прыжок.

Глава 2.

Оставшееся до свадьбы время, я пыталась убедить себя, что все необычное, произошедшее за прошедшую неделю – лишь мое разыгравшееся воображение. Что во мне сказалось волнение неопытной девы и это просто пустые выдумки и расшалившиеся нервы.

Разве могут глаза человека так блестеть?

Разве может он ТАК усмехаться?

Разве опасность бывает ощутима?

В отсутствие графа (он отбыл сразу после своего зловещего прощания) и его звериной усмешки пополам с дьявольскими глазами, мне удалось хоть как-то внушить себе спокойствие.

Люди не умеют читать мысли и его взгляды просто совпадение. Его алые глаза вовсе не блестят от голода. Его оскал видела только я, а значит, мне показалось. Один человек может ошибаться, но мама, папа и брат – вряд ли. А семья моя просто боготворила графа, считая его не только богатым и родовитым, но и безукоризненно вежливым человеком, воплощенной мечтой будущего зятя. Значит и мне пора начинать так считать.

Вряд ли граф может быть так уж плох, или жесток, как о нем говорят, ведь сплетни всегда преувеличены.

Да, он твердый человек, что само собой разумеется, иначе он просто не смог бы управлять своими обширными землями, столь успешно их расширяя. Но разве станет он избивать собственную жену? Разве нужно ему будет притеснять меня, если в его вассалах так много знатных рыцарей, а благородное дело войны ждет его меча?

Надеюсь – нет и самое худшее, что меня ждет, так это скука одиночества из-за постоянного его отсутствия в своих владениях.

В преддверии торжества слуги суетились, и казалось, весь замок замер в нетерпеливом ожидании. Весь, кроме меня, потому что мое ожидание было больше тревожным и нервозным.

За неделю до дня венчания начали прибывать первые гости. Рыцари со всего баронства – вассалы моего отца – спешили исполнить клятву верности и выказать уважение, преподнеся подарки.

Приглашенных же от графа было мало – сказывалась жизнь затворника. Но, даже несмотря на это, за день до торжества в замке было уже не протолкнуться, а вся долина пестрела флагами – там расположились оруженосцы и менее знатные рыцари, которым не хватило места в пределах крепостных стен.

С вечера ворота не закрывали – крестьяне нескончаемой цепочкой несли талью для отца. Это были мешки муки, скот, птица. Казалось, что такое количество еды излишне, но на деле этого было мало, ведь пир предстоял не рядовой. Еще бы, единственная дочь сеньора выходит замуж.

И вот, наконец, настал апофеоз всего этого – день моей свадьбы.

Я проснулась рано, но в горле словно застрял ледяной комок.

Я безразлично наблюдала за тем, как служанки обтирают меня благовониями и помогают надеть свадебное платье. Я сама шила его с тринадцати лет и теперь могла оценить собственный двухгодовой труд.

Платье вышло красивым, бордового цвета, с верхней частью, усыпанной гранатами и рубинами, с широкими рукавами из ткани более светлого оттенка, и длинным подолом, вышитым золотом. Прежде я любила алый, но за неделю, проведенную с графом под одной крышей, он стал ассоциироваться только с его глазами хищника.

По завершении туалета, Франка, милая круглолицая крестьянка, что не так давно вышла на службу в замке, подпоясала меня широкой лентой, так же вышитой золотом и украшенной камнями, словно брызгами крови.

– Вы просто красавица, моя госпожа, – восторженно прошептала она, убирая мои волосы под платок.

– Спасибо, – я улыбнулась.

Ее замечание, такое простодушное, но искреннее, немного подняло мне настроение.

Наконец, к замку подъехал и сам граф со свитой.

Точнее, свита прибыла еще вчера, и я наблюдала с крепостной стены, как четко его люди ставят шатры, разводят огонь и организуют лагерь, приветствуя тех, кто уже успел обосноваться. Я разглядывала пестрые флаги с гербами графства и домов самих рыцарей, но так и не заметила, чтобы в главный, роскошный шатер, очевидно предназначенный для графа, кто-то вошел.

Впрочем, потом мне пришлось удалиться – солнце стало припекать, угрожая ожогами, и я укрылась в прохладной тени замка. Возможно, граф приехал тогда.

В любом случае, ночь он проводил за пределами крепостных стен и уже поутру торжественно въезжал в ворота сопровождаемый оруженосцами, знаменосцами и знатными рыцарями на крупных, мускулистых конях, укрытых разноцветными попонами. Все это выглядело весело и пестро.

Для меня граф взял повозку, разукрашенную затейливым орнаментом и гербом графства Тулузского – золотое очертание креста на красном фоне. Ее, как и свиту графа, я увидела еще вчера и тогда же вздохнула от облегчения. Повозка выглядела вполне добротной, даже роскошной, и была для меня куда предпочтительней седла, пускай и женского. Я с детства побаивалась лошадей и всегда старалась держаться подальше от конюшен.