Кэти Забава поправляет и без того идеальную прическу и вертит в руках микрофон.
– Возьми так, чтобы было видно и этих, – она кивает в сторону военных, оцепивших коммунальный мост, – и эту штуковину. Будет классный кадр.
Оператор смотрит сначала на военных, застывших по периметру с каменными лицами, а потом и на огромную черную махину, нависшую над городом. Она лежит поперек Оби, будто булыжник упавший в мелкий ручеек, бежавший по весне под коркой искристого наста. Окутанное белым дымом нечто упавшее с небес, прожегшее их, будто бумагу. Оператор поднимает глаза и видит в белом небе черную рану с рваными краями.
– Как они это сделали? – спрашивает он сам себя. – Как будто разорвали пространство…
– Не отвлекайся, – шикает на него журналистка. – Через минуту буду готова.
Кэти Забава не боится молвы и косых взглядов. Она идет по карьерному болоту, задирая подолы юбок, если вдруг становится глубоко, и мало кого считает себе ровней. Она ездит на красной «Тойоте» с тонированными стеклами и смотрит влюбленным взглядом на каждого ДПСника, остановившего ее за лихое вождение. В ее бардачке всегда лежит отрывной блокнот и ручка, которой она раздает автографы, а на заднем сидении, на всякий случай, валяется глянцевый журнал с посвященной ей обложкой. Красивая и стройная, молодая, она слывет в городе и области знаменитостью, у которой не за горами баснословные контракты с московскими телеканалами.
Придет время, – думает Кэти Забава поздними вечерами, выключая настольную лампу и протирая уставшие глаза, – когда меня заметит сам Эрнст.
– Начинаем, – командует она оператору, и он нацеливает на нее объектив.
Когда-то давно, когда Кэти Забава была обычной студенткой журфака Юлией Ивановой, она боялась камеры, как огня. Ей постоянно казалось, что на нее смотрит черное дуло пистолета и через секунду ее мозги окажутся на мостовой. Поэтому она краснела и заикалась, пытаясь выдавить хоть слово из заготовленной речи, а сокурсники-операторы со вздохом выключали камеры. Но теперь все было иначе. Кэти безумно любила прямые эфиры.
– Здравствуйте, – говорит она в камеру, и блеск ее глаз затмевает собой все творящееся вокруг. – Я Кэти Забава. И это будет прямой эфир с места событий.
Она оборачивается к Божьему ковчегу, и ее огненные волосы красиво струятся по тонким плечам.
– После приземления в Новосибирске космического корабля неизвестной инопланетной цивилизации, прозванного людьми Божьим Ковчегом, прошло уже около пяти дней, но до сих пор неизвестно – кто они и какую цель преследуют. Была ли это аварийная посадка или Земля была выбрана пришельцами неслучайно? Наша команда была первой допущена в закрытый на сегодняшний день город и – здесь и сейчас – мы раскроем вам все секреты…
5
В эфире всех государственных телеканалов появляется худой, болезненного вида старик. Это господин Смехов – глава крупнейшего холдинга, лидера в области разработки высоких технологий. Он сидит за столом в телевизионной студии, сложив руки на темно-бордовую столешницу, являя миру многообразие перстней. На правой руке старика болтается золотой браслет толщиной в палец. Камера приближается к лицу старика, делая его морщины глубже, а пигментные пятна – темнее. Кое-где на щеках блестят островки седых волос – показатель немощности и увядания.
– Наконец-то, – говорит Смехов, – мы узнали, что не одиноки во вселенной. Впервые люди могут с уверенностью сказать, что бездны космического пространства никогда не пропадали зря. Где-то далеко, за пределами нашей солнечной системы всегда существовала жизнь. И не просто жизнь, а разумная жизнь – жизнь, превосходящая нас в развитии. Долго мы спрашивали себя – будет ли толк, если на одной из планет мы обнаружим бактерии? О чем мы сможем с ними поговорить, чему сможем у них научиться? И мы сокрушались такой возможности, ничтожно малой, но такой ожидаемой…Но все эти годы… не было даже ее. И когда мы отчаялись ждать, ОНИ вышли с нами на связь. Дали нам возможность снова верить, дали нам шанс увидеть своими глазами чудо… Кто они? Я расскажу, но прежде хочу сказать, что они пришли показать нам будущее. Каждый из нас видит его уже сейчас. Космос никогда не молчал – он требовал от нас ответа. Но мы забыли – как говорить с ним и как слушать. Но теперь, я уверяю вас, мы вспомнили, мы научились. На мои средства и на средства Российского правительства, а так же при участии космического агентства НАСА, в город Новосибирск к приземлившемуся космическому кораблю, будет организована научная экспедиция, ориентированная на контакт с посетившими нас…
Кт они? Многих из вас волнует этот вопрос. После нашумевшего признания одной небезызвестной особы – каждого человека занимает эта проблема. Неужели нас посетили те, кто нас создал? Наши создатели, те, кого мы привыкли называть Богами?
Я дам вам ответ. Но, несмотря ни на что, вы все равно до самого конца будете сомневаться – правда ли это? Что поделаешь, так уж устроен человек.
В признании Татьяны Гориной, низкосортной актрисы областного театра, не было ни капли правды, все ее слова были выдумкой, желанием прославиться… но – те, кто посетил нас, действительно, наши прародители. Те, кто нас создал. И они нашли нас после долгих разлук. Мы потерялись, заблудились в темных уголках вселенной – человечество всегда было непослушным ребенком. И мы забыли, перестали помнить – откуда мы взялись… Но все имеет свое начало. И свой конец.
Откуда я все это знаю? Я расскажу вам…
6
Рыжий таракан нагло ползет по стенке, шевеля усами. Вальяжно, не торопясь проделывает привычный путь к открытой воде.
– Ничтожество! – шипит женский голос, и огромный кулак в зеленой перчатке со всего маху размазывает таракана по голубой кафельной плитке.
Но кто здесь ничтожество? – думает женщина, глядя на дергающиеся тараканьи лапки. – Эта тварь или я, человек, которого эта уродливая мразь даже не заметила?
Женщина не знает ответа. Женщину зовут Татьяна Горина, и она стоит над жестяной мойкой, опершись на нее руками в латексных зеленых перчатках, и смотрит на гору грязной посуды, скопившуюся за целый день. Ржавый кран подтекает который месяц, но в доме нет умелых мужских рук, чтобы его починить. Белая от хлорки вода скапливается в заляпанных кетчупом тарелках, принимая бледно-розовый цвет, и Татьяна видит в этих лужицах свое отражение. Измученное недосыпами осунувшееся лицо с сеткой бальзаковских морщин у раскрасневшихся глаз – странная, восковая маска, слепленная в занюханной мастерской. От бессилия и злобы Татьяна сжимает края раковины так, что они впиваются ей в ладони и боль, взбирающаяся по рукам, не дает ей заплакать. Выпустить на волю стаю безумных рыданий, что встали у ее горла гадким комком. Женщина дышит через нос, раздувая ноздри усеянные черными точками, и включает воду. На плите с четырьмя замызганными конфорками – варятся пельмени, а рядом, на разделочной доске, в луже красной крови лежит кусок курицы, из которого к вечеру будет сварен бульон. Татьяна смотрит на кастрюлю с пузырящейся водой, на разбухшие пельмени и думает о том, как похожи все ее дни. Заученная наизусть роль снежной королевы, выплеснутая, будто смола на полупустой, шуршащий чипсами зал, слезы на длинной лавке в подсобке, половая тряпка и тяжелое ведро воды – а впереди длинный, залитый грязным светом коридор, который нужно вымыть до закрытия. Дорога домой по темным улочкам, полным пьяной ругани и мурашки на пояснице от стука шагов позади. А дома больная мать, пятилетняя дочь и пятнадцатилетний сын, протаптывающий дорогу в колонию для малолетних. Старая мебель, старый допотопный холодильник, веник вместо пылесоса, облупившаяся штукатурка, мелочь в кошельке и темные пятна на подушках. А утром – выведенный на запотевших окнах знак бесконечности. Замкнутый круг, разорвать который нету сил.
Татьяна обреченно берет губку для мытья посуды и льет на нее чистящее средство. Сжимает в кулаке и комья белой пены падают в раковину, будто вата. Женщина берется за грязные тарелки, натирая их до блеска и снова, как всегда в ритуальном порядке, вспоминает свою былую жизнь. То время, когда она была счастлива.
Что я сделала не так? Почему все это прекратилось? Почему мне кажется, что все это было не со мной? – вопрошает она у Господа – некрещеная русская женщина, зажатая меж каменных тисков городской жизни. Таких обычных и оттого безумно страшных.
Что мне делать дальше?
И впервые за все годы – Бог отвечает на ее вопросы. Его голос – добрый и ласковый – звучит внутри Татьяны, согревая ее теплом. Она чувствует рядом кого-то справедливого и в надежде подает ему отяжелевшую, усталую ладонь.
Веди меня, подскажи правильный путь. Прошу…
Застыв, будто статуя, Татьяна слушает голос истины и улыбается дрожащими губами. Кивает, роняя с ресниц прозрачные слезы, а напор из крана заливает тарелки, разлетается вокруг горячим дождем, стекает на пол кривыми ручейками и собирается вокруг Татьяниных ног. Зажатая в руке железная миска падает в раковину, разбивая фаянсовые тарелки, но Татьяна не замечает мира вокруг. Всю серость, всю грязь, налипшую на Татьянину судьбу за долгие годы, смывает яростный дождь – вода очищения. Со странной улыбкой, оставляя горы грязной посуды нетронутыми, Татьяна шлепает в спальню и валится на продавленный диван.
Она будет спать крепко, а проснувшись не пойдет на работу – соберет в доме все золотые украшения и отнесет их в ломбард, на вырученные деньги купив небольшую видеокамеру, на которую после запишет свое знаменитое признание. Об актрисе из провинциального городка узнают все – от мала до велика, люди станут боготворить ее и поклоняться ее образам. Крупные медийные холдинги захотят видеть ее гостьей своих студий, а журналисты станут охотиться за ее прошлым. Вокруг замызганной хрущевки на краю села обоснуются десятки папарацци, и будут следить за серыми окнами третьего этажа. Весь мир в одночасье полюбит Татьяну Горину и она, в ответ, откроет ему свое сердце.
7
– Посмотрите на них, – говорит господин Смехов.
Он стоит у широкого окна, спиной к своим собеседникам. Ему шестьдесят, но выглядит он гораздо старше. На нем остроносые туфли из натуральной кожи и дорогой костюм от Гуччи, который висит на нем, как на вешалке. Болезненно худой, он опирается на подоконник, как на трость. Его костлявые руки, с пигментными пятнами, облиты золотом колец, украшенных массивными драгоценными камнями. И когда он перебирает пальцами, кольца стучат.
– Привстаньте, посмотрите, – мягко повторяет он, но в его голосе слышится приказ и люди, сидящие на кожаных диванах, выполненных в викторианском стиле – с резными подлокотниками и узорами, венчающими спинки – отставляют бокалы в стороны. В бокалах налито красное сухое Бордо урожая 1947 года, а в пепельницах дымятся дорогие сигары по пятьсот долларов за штуку. Люди подходят к окнам – все они моложе и сильнее Смехова и жаждут его смерти, чтобы примерить корону на себя, но пока лишь безмолвно подчиняются приказам, словно прирученные псы. Среди гостей этого богато-обставленного офиса присутствуют и женщины. Они выглядят моложе своих лет из-за пластических операций и бесконечных подтяжек лица. У каждой из них молодые мужья, на горячих членах которых они согреваются холодными ночами, страстью пытаясь отогнать старость.
– Что вы видите? – спрашивает Смехов, оглядывая своих рабов, стоящих от него по обе стороны.
– Грязь, – говорит кто-то.
– Чернь, убогость, – вмешиваются еще голоса. – Нищие. Оборванцы…
Под окном течет по дороге разноцветная людская масса. Шумит, как река, но шума не слышно за толстыми, пуленепробиваемыми стеклами. Люди тащат в руках чемоданы и телевизоры. Катят на телегах холодильники и стиральные машины. Чумазые дети несут сумки, полные игрушек. Толстые хозяйки ведут на поводках своих любимых собак. Толпа движется к выходу из города – медленно и вязко, заглатывая дорогу, будто змея. А позади, там, откуда идут все эти люди, полыхают пожары и черный дым коптит выгоревший небосвод. Огромным темным монолитом высится над Новосибирском корабль Создателей, не подпуская к себе истребители, чертящие белыми полосами небо вокруг.
– Не люди, но подобие зверей, – говорит господин Смехов. – Разве могут они понять? Разве способны оценить случившееся? – он отворачивается от окна и все, как по команде, поворачиваются вслед за ним. – Бегут от знаний, как и тысячи лет назад. Такие, как они, прятались в пещерах от молний, пока такие, как мы, добывали огонь. Разве достойны они были оказаться там?
Он идет по скользкому полу, мимо кожаных диванов и столов из красного дерева. Мимо дымящих сигар и высоких бокалов с вином. Тащит остальных людей за собой, как мантию из человеческой кожи. Поднимается по ступенькам на невысокую приступку, туда, где на стене висит огромный плазменный телевизор. Легонько стучит по стене, и черный экран оживает красочными картинками из старых фантастических фильмов. А в комнату входит высокий широкоплечий мужчина. Он в штатском, но выправка и чеканка шага выдают в нем военного. Мужчина окидывает толпу холодным взглядом и поднимается к Смехову. Того сгибает кашель, но он находит в себе силы представить нового гостя и сказать пару напутственных слов.
– Дамы и господа, имею честь представить вам командира нашей экспедиции – Сергея Лукьянова. Именно он возглавит исследовательскую группу, которая направится к Божьему ковчегу.
8
– Почему мы вдруг решили, что эти существа – Боги? – Смехов громко ударяет ладонью по столу. Так, что гремят кольца на его пальцах. Он обводит взглядом сидящих за столом людей и улыбается белоснежными, искусственными зубами. – Потому что одна кудрявая сука, актриска из провинциального театра, разыграла сценку перед телекамерами? Ангелы с крыльями пришли ко мне домой и сказали, чтобы я несла весть о втором пришествии? Никогда я не слышал ничего бредовее. Но, как ни странно, этой видеозаписи люди поверили больше всего. Поверили одной необразованной шлюхе больше, чем всем авторитетным ученым вместе взятым. И вот, всего за сутки, которых видеозаписи хватило, чтобы облететь мир – семь миллиардов человек уверовали в Бога. Это ли не безумие? Или людям так необходимо перед кем-то пресмыкаться?
Он берет со стола стакан с водой и нервно пьет, а вода стекает по его подбородку и льется на рубашку, оставляя темные пятна.
Люди за столом, молча переглядываются, а Смехов продолжает пить. Он единственный, кто ни разу за встречу не присел, и больные ноги его уже почти не держат, но каким-то безумным упорством ему удается стоять, не подавая виду и не проявляя слабины. Он знает – все они, его верные слушатели, только и ждут, когда он упадет и не сможет подняться. Поэтому ставит пустой стакан на место и, опираясь на стол, продолжает говорить.
– Так почему же и мы, – он тычет себя двумя пальцами в грудь, – верим в то же, во что и остальные? – Смехов делает очередную паузу и снова скользит взглядом по ухоженным лицам. Думает о том, как все они его ненавидят, но готовы лизать туфли по первому приказу. И улыбается. – Потому что мы знаем правду. Я знаю.
Люди за столом подают первые признаки жизни. В их глазах загорается жажда знаний, они устраиваются поудобней в кожаных креслах, принимая позу внимательных слушателей, а кто-то даже громко вздыхает, как в дешевом голливудском фильме.
– Здесь и сейчас – я расскажу вам правду, – говорит Смехов. – В 1988 году, на Северном Кавказе, у подножия гор, в астрофизической обсерватории был принят первый сигнал от внеземных цивилизаций… сообщение, которое повторялось снова и снова. Звуковой код, направленный именно нам, на прослушиваемых нами частотах, предназначенный для людей… составленный в той плоскости, в которой мы привыкли смотреть и видеть… находить. Десять лет лучшие шифровальщики и ученые бились над этим кодом и наконец, в 98 году, приглашенный мною замечательный ученый, математик, биохимик – профессор Фил Хартман вскрыл-таки бутылку с посланием. Да, нам так и не удалось до конца понять смысла некоторых слов, но общий – мы уловили. Он лежал у нас на ладони, вот так, – Смехов берет со стола перьевую ручку и кладет себе на раскрытую, гладкую ладонь. Подносит к глазам. – Близко. Рядом. Когда мне позвонили из обсерватории, я сорвался из дома, позабыв обо всем…
Он замолкает и смотрит пустыми глазами куда-то за окно, на серое грозовое небо. У горизонта сверкают молнии, и ветер гнет верхушки пушистых сосен.
