Сборник «3 бестселлера о силе любви»

Виктория Белкина

С каждым днём с Ванечкой становилось всё интереснее: он много и забавно болтал, и Вика смеялась до слёз над его перлами. При любой возможности она старалась сама проводить время с сыном, не сваливая эти заботы на няню. Ей не скучно было гулять с Ванечкой, кормить его и купать – потому что они всё время безостановочно разговаривали.

Вот и сейчас, пока они брели от детской площадки по направлению к дому, Ваня деловито рассуждал об отличиях человека от животного:

– У лисички хвостик. У маленьких деток нет хвостика, только пампелс. Ваня уже большой, у Вани нет пампелса, только попа!

Вика важно кивала, стараясь не заржать:

– Ну конечно, ты у меня уже совсем-совсем большой.

Сынишка, конечно, не был ангелом во плоти – время от времени он любил и похулиганить. Иногда его одолевала жажда провести какой-нибудь необычный эксперимент – к примеру, остановиться посреди улицы и резко и пронзительно завизжать без всякой видимой причины.

– Ваня, что ты делаешь?! – в ужасе спрашивала Вика, а он доходчиво объяснял ей:

– Я олю!

Впрочем, долго сердиться на Ванечку было невозможно: едва Вика принималась отчитывать его за какой-нибудь проступок, он сразу делал беспомощно-обиженные глаза, нижняя губёнка начинала дрожать, и сын укоризненно выговаривал сквозь слёзы:

– Не надо лугаться!

Загулявшись, они уже слегка опаздывали – Ване пора было обедать и укладываться на дневной сон. Сын упорно не признавался, что устал, однако, когда до их дома оставались считанные метры, остановился и захныкал, лепеча, как младенец:

– Мама… на тюки… хочу на тюки…

– Ну вот, такой большой мальчик – и на ручки захотел? – улыбнулась Вика, подхватывая его.

В свои два года с хвостиком Ванечка выговаривал практически все буквы, кроме «р», но в минуты сильной усталости или сонливости начинал смешно коверкать слова – как делал, будучи ещё совсем крошечным. «На ручки» у него превращалось в «на тюки», «выпить молока» – в «пити каля», «смеётся» – в «финётся», а «Снегурочка» – в «Фигулочку». Данила даже частенько поддразнивал его, торжественно изрекая что-то вроде:

– Пока мама финялась, Ванечка не слезал с папиных тюк!

Вика послушно взяла ребёнка «на тюки» и зашагала к подъезду. Голова Ванечки тяжелела и клонилась на её плечо – он засыпал буквально на ходу. Вика прибавила шагу. Если он сейчас уснёт, его сложно будет раздеть дома, не разбудив. А если разбудить – малыш ещё больше раскапризничается…

Она была уже почти у дверей подъезда и одной рукой нашаривала в кармане ключ от домофона. В это время со скамейки ей навстречу поднялся какой-то незнакомый рыжеволосый парень и радостно сказал:

– Вика, привет!

Она недовольно взглянула на чужака. Любые светские разговоры были сейчас не к месту и не вовремя. К тому же, его лицо по-прежнему ни о чём ей не говорило: Вика готова была поклясться, что видит этого рыжего первый раз в жизни.

– А разве мы знакомы? – холодно осведомилась она.

– Пока нет… Но давно пора было познакомиться, – он широко улыбнулся ей в ответ.

– Послушайте, мне сейчас не до этих дурацких загадок, – раздражённо сказала она, продолжая рыться в кармане в поисках ключей. – У меня ребёнок засыпает.

– Так давай, помогу донести до квартиры! – радушно предложил рыжий. Вика опешила от такой бесцеремонности, но взглядом немедленно облила непрошенного помощника презрением с ног до головы.

– Спасибо, обойдусь, – отозвалась она коротко, делая попытки обогнуть нахального парня и проникнуть в дом. Ей уже стало немного не по себе – а вдруг это какой-нибудь маньяк? Страшно с таким в подъезд заходить… Непонятно же, что у него на уме.

– Да не бойся ты меня! – парень продолжал излучать добродушие и приветливость.

– Мы с вами, кажется, ещё не переходили на «ты», – пробормотала она в замешательстве, прикидывая, что лучше – зайти-таки внутрь подъезда или рвануть отсюда прочь, куда-нибудь поближе к людям?

– Вик, да я же твой брат! – выпалил незнакомец, продолжая сиять самой искренней улыбкой от уха до уха.

– С ума сошли? У меня нет никакого брата, – Вика окончательно уверилась в том, что парень – либо маньяк, либо псих.

– Ну, понятно, что ты обо мне ничего не знаешь… мы же не общались, – подтвердил он покладисто и выкрикнул уже ей в спину:

– Я из Самары только сегодня приехал! Меня Женя зовут. Я – сын Владислава Борисова, твоего отца. Вот и получается, что ты мне – единокровная сестра, так?

Вика медленно обернулась.

– Ну вот, дошло, наконец! – обрадовался рыжий. – А я тебя уже целый час здесь поджидаю. Ну, на улице, наверное, неудобно общаться? Предлагаю подняться к тебе, и я всё-всё расскажу. А ребёнка давай сюда, мне не трудно..

В каком-то замешательстве Вика послушно позволила ему взять задремавшего Ванечку на руки, приложила ключ к домофону и открыла дверь. В голове и сердце у неё сейчас творилось что-то невразумительное – едва ли она могла бы даже приблизительно описать словами то, о чём думает и что чувствует.

Вику вырастила бабушка. Отец ушёл от матери к другой женщине, когда дочке было всего три года. Мама страшно переживала: поначалу целыми днями плакала, а затем впала в затяжную депрессию, которая постепенно переросла в хроническую шизофрению. После очередной попытки самоубийства её положили в самарскую психиатрическую больницу. Вике было тогда шесть лет. Отец же исправно присылал алименты вплоть до её совершеннолетия, однако ни разу не изъявил желания повидаться с дочерью. Конечно, до Вики периодически доходили какие-то слухи о нём и его новой семье. Говорили, что у него появились другие дети – так что, очевидно, Вика просто стала ему не нужна. Она привыкла жить без мыслей о нём и, пожалуй, действительно не испытывала потребности в родительской ласке – добрая любящая бабушка заменяла ей и мать, и отца.

После бабушкиной смерти Вика поняла, что не осталось абсолютно ничего, что связывало бы её с родным городом. Самарскую квартиру она планировала продать в самое ближайшее время, и тогда уж точно ничто больше не манило бы её в город на Волге. Она давно прикипела к столице – поступила во ВГИК, обосновалась здесь, полюбила этот суматошный, шумный и прекрасный город… В Москве была семья, а также друзья, учёба и работа.

И вот сейчас, когда давно забытая часть прошлого внезапно ворвалась в её новую жизнь, Вика совершенно растерялась.

Они поднялись в лифте на пятый этаж, и Вика, от волнения не сразу попадая ключом в замочную скважину, дрожащими руками открыла дверь.

– Заходи… заходите, – неуверенно произнесла она, обращаясь к рыжему, которого пока даже в мыслях не могла назвать и принять своим братом.

– Я сейчас его раздену и уложу, – сказала она, забирая спящего Ванечку у парня и изо всех сил стараясь не встречаться с ним взглядом. – А ты пока проходи на кухню… Располагайся. Я скоро.

– А можно мне сначала в ванную? – не моргнув глазом, весело поинтересовался Женя. – Руки помыть… ну, и вообще, в туалет сходить, то-сё.

Похоже, в мире не было ни одной вещи, которая могла бы его смутить или заставить чувствовать себя неловко.

– Да, конечно, – отозвалась она ровным голосом. – Делай, что хочешь.

Ванечка разоспался до того, что, пока Вика осторожно стаскивала с него ботиночки, куртку и шапку, разматывала шарф и стягивала варежки, он даже не пошевельнулся. Уложив его в кроватку, Вика чуть-чуть постояла в дверях комнаты, собираясь с духом, а затем решительно зашагала в сторону кухни.

Женя уже по-хозяйски сидел за столом, пил чай и закусывал хлебом с копчёной колбасой. Поймав её ошеломлённый взгляд, брат несколько смущённо пояснил:

– Ты не думай, я не шарился по вашему холодильнику… У меня бутерброды ещё из поезда остались. Я же к тебе прямо с вокзала приехал, – он кивнул на валяющийся у его ног объёмный рюкзак.

– Да ничего, – она передёрнула плечами. – Вот ещё возьми, если хочешь… – она открыла дверцу холодильника и выложила на стол сыр и масло.

– Я только чайник вскипятил, – пояснил он. – Плеснуть тебе кипяточку?

– Да, пожалуйста… – Вика осторожно присела на краешек стула.

Грея руки о чашку, она исподтишка разглядывала своего незванного братца. Ему нельзя было отказать в обаянии – открытое славное лицо, всегда готовое к улыбке, весёлые серые глаза и огненная шевелюра должны были моментально располагать к нему людей. Но всё-таки Вика не могла окончательно расслабиться.

– Послушай… не обижайся и всё такое, но… ты не мог бы показать мне свои документы? – поколебавшись, попросила она. Женя спохватился и замахал руками:

– Ну конечно! О чём разговор! Представляю, сколько тебя незнакомцев ежедневно атакует, доверяй – но проверяй! – с этими словами он нагнулся к своему рюкзаку и вытащил оттуда паспорт.

– Да нет, никто меня не атакует, – усмехнулась Вика. – Я же не вот прям знаменитость. У моего мужа гораздо больше поклонников…

– В общем, всё равно звёздная семейка, – весело подытожил Женя.

Вика полистала странички его паспорта. Евгений Владиславович Борисов, место рождения и прописка – город Самара. Что ж, очевидно, этот рыжий говорил правду – он и в самом деле её брат. Она вернула ему паспорт и поинтересовалась:

– Как же ты меня разыскал?

– Да соседка твоя адрес дала, – охотно пояснил он, – Клавдия Михайловна. Мировая старушка…

– Да… – Вика кивнула. – Они с бабушкой очень дружили. А сейчас она за квартирой приглядывает, потенциальных покупателей туда водит.

– Ты что, свою квартиру продавать собралась? – удивился Женя. – Вот так – все концы обрубаешь? Всё-таки, Самара – твоя малая Родина…

– К чему мне квартира, если я там не бываю? – Вика пожала плечами. – Только за коммунальные услуги платить. Мой дом теперь – Москва. А в Самаре у меня никого не осталось.

Женя смущённо крякнул. Вика улыбнулась его наивности:

– Только не говори мне, что ожидал, будто я в порыве сентиментальности тут же сольюсь в радостном экстазе с внезапно появившимся родственничками! Или ты именно ради этого приехал?

– Нет, – брат тоже улыбнулся. – Я работу найти хочу. Вообще-то ты права, в Самаре ловить нечего… развернуться негде! Тем более, сейчас кризис, цены растут, рубль падает… А здесь, в Москве, я слышал, таких специалистов, как я, с руками отрывают.

– А ты кто? – с интересом спросила Вика.

– Программист, – отозвался он с гордостью. – Между прочим, я перед приездом закинул резюме в несколько компаний, мною уже заинтересовались, завтра начинаю ходить по собеседованиям!

– Поздравляю, – откликнулась она. – Значит, ты решил насовсем сюда перебраться?

– Ну да, – он радостно кивнул.

– А меня зачем разыскал? Просто из любопытства или по какому-то конкретному делу?

– Ну, как… сестра всё-таки, – забормотал он сконфуженно. – Ведь не чужие люди… А ни разу друг друга даже не видели.

– Не по моей вине, заметь.

– Я знаю… я понимаю, Вик, что ты на отца сильно обижена. Но… ты поверь, он совсем-совсем не плохой! – горячо заговорил Женя. – Просто так сложились обстоятельства… Он и сам раскаивается, правда!

– Раскаивается? – она зло прищурилась. – В чём же, интересно знать? В том, что по его вине моя мать почти двадцать лет находится в дурдоме? В том, что он ни разу даже не предпринял попытки повидаться со мной, отделываясь алиментами? Или в том, что несколько лет назад дал интервью журналу «Глянец» на тему, какая я сука?

«Викуля никогда не скрывала того, что я ей не нужен и не интересен, – говорилось в том злосчастном интервью, каждую строчку которого Вика до сих пор помнила наизусть. – Её вообще не интересовало ничего, кроме карьеры артистки. Она даже не позволила мне приехать на похороны моей бывшей тёщи… Пока бабушка была жива, Вика не навещала её, не заботилась… Бабушка умерла в её отсутствие. Забытая, больная, одинокая, несчастная женщина… Вика же явилась на похороны и буквально в считанные дни сдала освободившуюся квартиру».

Разумеется, Вика понимала, что журналисты могли по-своему исказить слова её отца, преподнеся их в наиболее скандальном ракурсе и вырвав из контекста. Ведь, по сути, почти всё сказанное отцом было правдой. Она и в самом деле много лет грезила карьерой артистки и поехала поступать в Москву, прекрасно зная, что бабушка стара и нуждается в заботе. Бабушка действительно умерла одна, а Вика успела лишь на похороны. Отца она и вправду отказалась приглашать на похороны и поминки. Но… чёрт возьми, всё было так – и совсем, совсем не так! Она руководствовалась совершенно иными мотивами, чем теми, что предписывал ей этот желтушный журнал.

– Ну, ты же понимаешь, Вик, что всё, о чем говорят наши СМИ, надо мысленно делить на десять, – пожал плечами Женя. – Отец, к слову, тоже был далеко не в восторге от получившегося интервью. Ну и потом… кто старое помянет – тому глаз вон. У меня же ещё младшая сестра есть… у нас с тобой есть сестра, – поправился он. – И она тоже хотела бы когда-нибудь с тобой познакомиться и подружиться.

– Извини, Жень… – она решительно прервала его, подняв ладонь. – По-моему, для одного дня слишком много новой информации. Overload – так у вас, компьютерщиков, кажется, говорят?.. Тут тебе и брат, и папа, а теперь ещё и сестра, оказывается… Индийское кино!

– Я всё понимаю, Вик, – сказал он спокойно и серьёзно. – Я же тебя не тороплю. Просто надеюсь… что, коль скоро я буду жить в Москве, мы могли бы чаще встречаться, чтобы получше узнать друг друга!

Вика совершенно не была расположена встречаться с ним чаще и получше узнавать. Но выпроваживать парня в открытую у неё не хватило решимости.

– Да, кстати, а где ты собираешься жить? – спросила она, как бы намекая на то, что пора и честь знать.

– Ой, вот об этом я и хотел с тобой побеседовать! – оживился Женя. Вика мысленно закатила глаза: «Ну вот, начинается… Так я и думала. Сейчас этот бедный родственничек попросится пожить у нас недельку-другую… и в итоге застрянет насовсем».

Однако Женя заговорил о другом.

– Не сдаёт ли у тебя кто-то из друзей квартиру или хоть комнату? Я просто в Москве никого ещё не знаю, а с риелтором – слишком дорого выйдет… Я очень ответственный и аккуратный, правда! – заверил он простодушно и искренне. Вика невольно улыбнулась.

– Знаешь, Жень, в тебе есть что-то симпатичное. Поэтому, пожалуй, я помогу тебе на первое время. У меня есть свободная квартира… Я тебя туда пущу. Но только на пару месяцев, потому что потом планирую её продать.

– Как? – вытаращил глаза Женя. – У тебя и в Москве своя хата? Ну ты крута, однако!

– Сама в шоке, – Вика засмеялась. – На самом деле, досталась она мне и правда невероятным образом…

Когда четыре года назад Вика приехала в Москву поступать, у неё тоже не было здесь ни друзей, ни знакомых. Она сняла комнату у бывшей балерины Большого театра, интеллигентной чопорной старухи, которая не признавала халатов, даже дома одеваясь в элегантные брючные костюмы и туфли на каблуках, регулярно делала маникюр и красила волосы. Ещё она лихо курила через мундштук – и это было дьявольски красиво. В старухе вообще была какая-то чертовщинка, и ей легко можно было простить любую странность, даже если бы она носила шляпки с вуалью или обмахивалась веером из павлиньих перьев. Вика подозревала, что Ариадна Васильевна не смывает косметику даже на ночь – во всяком случае, сонно сталкиваясь с ней в темноте в дверях уборной, она заставала престарелую танцовщицу при полном макияже. Если Ариадна Васильевна с утра заставала девушку дома, то нередко предлагала выпить с ней кофе и перекинуться парой слов светской беседы. Ни детей, ни внуков у балерины не имелось, а мужа своего она похоронила много лет назад. Может быть, из-за постоянного одиночества она так привязалась к своей постоялице… За совместными утренними кофепитиями Вика и узнала постепенно хозяйкину биографию.

В балетную студию маленькую Ариадну определили в четыре года. Это была мечта её матери, неудавшейся танцовщицы. Когда девочка повзрослела, то успешно поступила в хореографическое училище – при конкуренции в тридцать пять человек на место! Поступила не потому, что мечтала о карьере балерины, – просто не хотела огорчать мамочку, у которой были большие амбиции и слабое, больное сердце. Балет же юная Ариадна возненавидела.

– Я не понимала, за что мне вся эта боль, этот ужас… – рассказывала старуха, втягивая дым через свой мундштук. – Ноги в синяках и кровавых мозолях, всё тело постоянно болит, вечно хочется есть, педагоги кричат и даже бьют… Мне училище казалось адом. Да это и был ад, – она невесело усмехнулась. – Во время растяжек приходилось терпеть такую боль, что мы все визжали, кусались и царапались. Впрочем, слёзы в балетных училищах никого не трогают, к ним привыкли. Не можешь – пошла вон. «Вон» – самое страшное, что только могло со мной случиться, я боялась этого как огня, ведь мама не перенесла бы моей неудачи… Смешно и грустно, но ведь она так и не увидела меня на сцене. Умерла за пару недель до моего дебютного спектакля. Сначала я думала, что теперь с чистой совестью брошу балет, но… оказалось, что было уже поздно. Меня засосало по самую маковку. Я не представляла себе другой жизни.

В конце первого курса Вике привалила неслыханная удача: её пригласили на главную роль в фильме «Балет». В том, что её утвердили, была немалая заслуга Ариадны Васильевны – старуха помогла Вике основательно подготовиться к кастингу, посвятив в основные секреты балетной профессии. В общем, старая балерина и юная актриса были закадычными приятельницами.

Но, тем не менее, для Вики стал настоящим шоком тот факт, что Ариадна Васильевна отписала ей свою квартиру в завещании. Когда спустя неделю после похорон ей позвонил адвокат и сообщил об унаследованной «двушке», Вика лишилась дара речи и подумала, что это чей-то глупый розыгрыш. Первое время она даже ждала, что вот-вот заявятся настоящие наследники, связанные с покойной балериной кровными узами. Однако никто не появился…

У Вики с Данилой не было собственного угла в Москве – они снимали двухкомнатную квартиру. Поэтому подвернувшееся наследство было им очень кстати: Вика планировала продать самарскую однушку и квартиру Ариадны Васильевны, а на вырученные деньги купить в столице просторное хорошее жильё. Однако пока не минуло шести месяцев со дня смерти балерины, Вика не могла вступить в права наследования. Квартира Ариадны Васильевны пустовала и ждала своего часа.

Именно туда она и планировала временно поселить своего самарского братца.

– Ух ты! – глаза у Жени загорелись. – Викуль, спасибо тебе огромное… Ты меня так выручила! Разумеется, это только на первое время… А потом я начну нормально зарабатывать и сниму себе жильё.

Вика написала на вырванном из записной книжке листочке адрес и принесла ему ключи.

– Извини, провожать тебя не стану… Мне ребёнка сейчас не с кем оставить, а вечером репетиция. Вообще, ты уже большой мальчик, так что сам доберёшься. Если что-то понадобится – звони.

– Ну конечно! – возликовал он, загребая связку ключей в ладонь. – Я понимаю, что уже утомил тебя, поэтому сию же секунду испаряюсь! – было видно, что ему не терпится осмотреть своё новое жилище.

– Жень, только одна просьба, – окликнула она его уже на пороге. – Не устраивай там сборищ и не превращай квартиру в притон.

– Само собой, – отозвался он совершенно счастливым тоном. – Я твой вечный должник!

Репетиция предсказуемо умотала Вику вконец. Она и думать забыла о свалившемся на её голову младшем братце – и без того было полно забот. Вика вообще не знала, как дотянет до получения диплома: её аккумуляторы были почти полностью разряжены. Она ужасно уставала, постоянно не высыпаясь и раздражаясь по пустякам. На репетициях Вика злилась на себя – если не могла схватить и передать характер своей героини; на партнёров – если они тупили или наигрывали; на Мастера – за то, что он требовал «сыграть то, не знаю что»…

Её ужасно бесила однокурсница Наташа Синицына, исполняющая роль Кати. По сюжету, эта героиня всё время взвизгивала, когда хохотала. Наташа же в своём рвении не просто взвизгивала – она визжала, как недорезанный поросёнок. Спустя полчаса после начала репетиции у Вики страшно разболелась голова, но сделать замечание Наташе она не рискнула – Мастер не выражал недовольства по этому поводу и, значит, был согласен с трактовкой роли.

– Наука, она, конечно, движется… – бормотал Олег Кравцов в образе Ксан Ксаныча. – Может, ещё доживём до такого дня, когда откроют мастерские для ремонта человеков. Надоел тебе, скажем, твой родной нос – забежал в такую мастерскую, сменил нос и пошёл себе дальше с новым носом: хочешь – прямой, хочешь – с горбинкой!..

Наташа-«Катя» опять заходилась в поросячьем визге, и Вика снова морщилась и закатывала глаза.

Впрочем, по ходу действия родилось несколько свежих идей. Во-первых, Михальченко предложил Вике с Никитой играть так, словно Тося Кислицына была изначально влюблена в Илью Ковригина, ещё до знаменитого спора на шапку, а его она длительное время только раздражала. Вика изо всех сил старалась, изображая глупую восторженную девчонку: когда она шла рядом с Никитой, то мельтешила вокруг него, преданно заглядывала в глаза, точно верный пёс – хозяину, суетливо и нелепо размахивала руками и постоянно хихикала невпопад. Ну, а во-вторых, с инициативой неожиданно выступила Варечка – ей захотелось сыграть свою героиню, Надю, тоже тайно влюблённой в Илью. Мастер поначалу было отмахнулся – мол, ни к чему нам эта Санта-Барбара, но затем заинтересовался идеей. Ведь по сюжету повести Надежда всерьёз завидовала Тоське. Почему бы поконкретнее не обозначить причину её зависти? Тогда и её финальный уход от Ксан Ксаныча становился более понятен – Наде хотелось любви, такой же красивой, как у Тоси, и к такому же человеку, как Илья.

– Ты зачем это придумала, Варвара? – поддел её неугомонный Никита. – Уже не можешь сдерживать своих реальных чувств ко мне и потому решила воплотить их на сцене?

Стеснительная безответная Варечка покраснела чуть ли не до слёз, а Никита тут же получил традиционного тычка от Вики.