Те, кто охотится в ночи

Хотя он мог следовать за Эшером и сзади, наблюдая, не замышляет ли его подневольный помощник повернуть с полдороги домой.

Впрочем, добром бы это возвращение не кончилось. Здравый смысл до сих пор бунтовал против мысли, что каких-нибудь полчаса назад Эшер имел беседу с живым вампиром… Живой вампир. «Оксюморон есть сочетание противоречащих по смыслу слов», – напомнил себе Эшер с кривой усмешкой. Противоречие, однако, носило чисто академический характер. Вампир существовал, и деться от этого факта было некуда.

Без сомнения, Эшер рисковал сейчас жизнью.

А Лидия…

Внезапное исчезновение Исидро невольно наводило на подозрения. Конечно, Эшер мог бы обыскать весь дом, но это тоже не принесло бы пользы. В туманном ночном саду легко укрылся бы даже сообщник из смертных. Что уж там говорить о тех, кто способен обманывать людское зрение! Уходя, Эшер ограничился тем, что развел огонь в камине и кухонной плите: иначе, как сказал Исидро, слуги проснутся от холода в течение получаса.

В любом случае Исидро знает, где живет Эшер. Если вампир сейчас следит за ним, то нет ни малейшего шанса вернуться домой и попытаться переправить Лидию в безопасное место.

И еще один чисто академический вопрос: какое место считать безопасным?

Эшер засунул руки в карманы мешковатого коричневого пальто и попытался припомнить все, что он знал о вампирах.

То, что это мертвецы, бесконечно продлевающие свое существование, выпивая кровь из живых людей, сомнению не подлежало (откусывание древнеримских носов можно опустить). Уже первая беседа Одиссея с тенями давала так мало отклонений от основной версии, что Эшер (мысленно, по крайней мере) удивился собственному неверию – вплоть до той секунды, когда он прижал стетоскоп к узкой и твердой грудной клетке, обтянутой черным шелком рубашки, и… не услышал ничего. Его фольклорные исследования, охватывавшие Китай, Мексику, Австралию, свидетельствовали, что фактически не было языка, в котором бы не присутствовал эквивалент слова «вампир».

Однако это основное положение тонуло в такой трясине легенд о том, как надлежит поступать с вампирами, что Эшер почувствовал раздражение при мысли об ученых, не удосужившихся кодифицировать все эти сведения. Видимо, придется подзаняться самому, если, конечно, Исидро не пригласил его в Лондон ради ужина в тесной компании друзей. Лавки зеленщиков сейчас закрыты… Эшер усмехнулся, представив себя копающимся в ящиках с овощами в поисках чеснока… и в итоге опаздывающим на поезд. Кроме того, рецепты английской кухни таковы, что чеснок можно искать в лавках бесконечно долго.

Его ироническая усмешка исчезла, когда он приостановился на мосту, глядя в гладкую сланцевую воду, испятнанную огнями рыбного ряда, чьи серые стены вставали прямо из потока. Чеснок, по легенде, служит защитой от вампиров, равно как зола, осина, а также волчья ягода и прочие травы, которые Эшер просто бы не распознал, встреть он их по дороге. Однако сказано еще, что вампиры не способны пересечь текущую воду… которую Исидро явно пересек… Хотя он мог прибыть из Лондона в Оксфорд и поездом.

Еще от укуса вампира предохраняет распятие; некоторые легенды уточняют – серебряное распятие… И склонный к практицизму ум Эшера тут же задал вопрос: а сколь велико должно быть содержание серебра? Да, но подобно сказкам о католическом лимбе, эта теория оставляет беззащитными древних и современных китайцев, ацтеков, античных греков, австралийских бушменов, гавайских островитян – они-то распятием не пользуются. Хотя, может быть, древнегреческие вампиры боялись иных амулетов? И как в этом случае реагировали языческие вампиры первого столетия от Рождества Христова на христиан, отмахивающихся от них крестом? Откусывали они им носы или нет? Эшер иронически усмехнулся, обходя бессмысленную стеклянную громаду Лондонской станции и направляясь по Ботли-роуд к скромному закопченному кирпичному вокзалу Большой западной железной дороги, располагавшемуся в сотне ярдов отсюда.

Теперь он уже был не один на этой окутанной туманом мостовой среди безымянных кирпичных ям и навесов, что, кажется, размножаются сами собой вдоль железной дороги. Темные силуэты торопились от одной станции к другой, борясь с тяжелым багажом или праздно вышагивая впереди пыхтящих носильщиков с медными бляхами. Со стороны Лондонской станции угрюмо загудел паровоз, послышалось отдаленное шипение пара. Эшер оглянулся на огромную стеклянную теплицу вокзала и обнаружил, что рядом с ним странно невесомой походкой шествует дон Исидро.

В руке вампира, обтянутой черной перчаткой, был железнодорожный билет.

– Раз уж вы у меня на службе, – мягко сказал он, – то расходы я беру на себя.

Эшер заправил поплотнее концы шарфа – серого шерстяного кашне, связанного для него матерью одного из его буйных питомцев, – и сунул маленький кусок картона в карман жилета.

– Сюда, кажется…

Они взошли по пологому скату на платформу. В резком свете газовых фонарей лицо Исидро казалось белым и странным: тонкий очерк бровей резко выделялся на фоне бледных волос и еще более бледной кожи, глаза – цвета серы и меда. Сидящая на скамье женщина, возле которой пристроились две спящие девочки, встревоженно вскинула глаза, словно почувствовав что-то неладное. Дон Симон улыбнулся ей, и женщина поспешно отвернулась.

Улыбка вампира исчезла так же быстро, как и возникла, причем глаза его при этом нисколько не потеплели. Подобно любому его жесту или выражению лица, улыбка Исидро была еле обозначена и скупа, как карандашный штрих. У Эшера складывалось впечатление, что все это лишь слабый отзвук манер молодого испанского придворного. Секунду Исидро изучал профиль женщины и белокурые головки спящих девочек, затем снова повернулся к Эшеру.

– С тех пор как Френсис Вальсингам разослал агентов в Женеву и Амстердам, дабы выведать планы вторжения короля Филиппа в Англию, ваши секретные службы традиционно связаны с ученым миром, – негромко сказал он. – Наука, религия, философия – когда-то все это было оружием, да и я в ту пору еще во многом мыслил как человек и искренне интересовался возможным исходом вторжения. Ученые тогда были воинами, а воины – учеными, не то что теперь…

В памяти возник директор Брейсноз-колледжа, давний коллега Эшера, досадующий относительно мелких стычек на Балканах, в то время как сам Эшер, чуть было не лишившийся в этих стычках жизни, с аппетитом поедал ячменные лепешки, уютно сидя по ту сторону камина и согласно кивая: да, Англии незачем лезть в европейскую политику, да, конечно, неблагодарное занятие… Он подавил улыбку и, не отвечая, прислонился плечом к закопченной кирпичной стене, скрестив руки на груди.

Выждав секунду, Исидро продолжал:

– Мой адвокат – молодой человек, готовый встретиться с клиентом даже в самый поздний час, – упомянул однажды, что, когда он работал в министерстве иностранных дел, зашел разговор о некоем оксфордском и нескольких кембриджских преподавателях, которые в свое время «хорошо поработали» – так он выразился. Это было несколько лет назад, но я запомнил – по привычке, да и просто из любопытства. Теперь же, когда мне потребовался… агент… найти вас не составило особого труда; достаточно было сопоставить географию ваших изысканий и районы наибольшей политической напряженности. Был, правда, еще один кандидат – чуть моложе вас, – но при ближайшем знакомстве он оказался тучным и близоруким. Словом, явное не то…

– Королевский секретарь, – вздохнул Эшер. – Да, он работал в Претории в те же годы, что и я. Пытался доказать дегенерацию мозга негроидов путем сравнительной анатомии. Сопляк, он так и не понял, насколько был близок к смерти.

Ироническая складка залегла на миг в уголках тонких губ Исидро и тут же пропала. Пыхтя, подползал поезд; клубящийся пар смешивался с туманом, на платформе замелькали смутные силуэты. Девушка с лицом, как из теста, спрыгнула с подножки вагона третьего класса прямо в объятия низенького и толстого юноши (с виду клерка), и они обнялись с восторгом, достойным рыцаря и принцессы. Толпа старшекурсников высыпала из зала ожидания, чтобы шумно попрощаться с ужасно смущенным стареньким преподавателем, в котором Эшер узнал лектора классической филологии из Сент-Джонс-колледжа. Взявшись за руки, озорники исполнили рождественскую песенку «Пока мы не встретимся снова», затем прижали к сердцу свои канотье. Эшеру не понравилось, с каким видом его спутник разглядывал их розовые лица. Слишком уж он в этот миг походил на повара, наблюдающего за играми ягнят на весенней ярмарке.

– Да, война была моей последней работой, – продолжил он, чтобы отвлечь на себя взгляд Исидро, пока они пересекали платформу. – Я… сдружился с некоторыми людьми в Претории, в том числе и с парнем, которого мне потом пришлось убить. Это называется Большой Игрой, но, как выяснилось, это далеко не игра. Я вернулся сюда, женился, написал работу о лингвистических заимствованиях из языков аборигенов. – Он пожал плечами, лицо его было теперь такое же бесстрастное, как у вампира. – Жалованье преподавателя невелико, но, во всяком случае, я могу пить с друзьями, не ломая при этом голову, насколько правдиво то, что они говорят.

– Вам повезло, – мягко сказал вампир. И после паузы добавил: – У нас купе первого класса, мы поедем в нем одни. Я присоединюсь к вам, когда поезд покинет станцию.

«В самом деле?» – подумал Эшер, с тревогой следя из-под вздернутой брови за тем, как вампир удаляется от него по платформе легким бесшумным шагом и темный шотландский плащ с капюшоном плещется у него за спиной.

В задумчивости Эшер отыскал свое купе, снял котелок, освободился от шарфа и принялся с большим интересом наблюдать за толпящимися на платформе, пока поезд не тронулся.

Светящееся облако над станцией осталось позади, поплыли в смутной мгле кирпичные строения и огни семафоров. Мелькнули подобно насмешливо-грозному предзнаменованию отблески на древних воротах старого кладбища, затем – коричневый шелк реки. Поезд миновал мост и был поглощен деревенской тьмой.

Эшер откинулся на потертый плюш дивана, когда дверь в купе скользнула в сторону и появился Исидро – странно изящный, как псы с кошачьими головами на древнеегипетских фресках. Его белокурые, нежные, как паутина, волосы мерцали от влаги в прыгающем свете газового рожка над головой. Изящным движением он сбросил темно-серый плащ, и все же Эшер хотел бы знать, как это дона Симона Исидро, пусть даже и в костюме, явно купленном на Бонд-стрит, принимают за человека.

Обхватив руками колено, Эшер поинтересовался небрежно:

– Так кого мы боимся?

Узкие руки в перчатках замерли на секунду, прерывая движение; шафранные глаза сузились; затем вампир отвернулся.

– Я был бы удивлен, если бы услышал сегодня, – продолжал Эшер, – что-нибудь о толпах с факелами и распятием. Но если кто-то прыгает в вагон в последний момент, значит, либо он следит за кем-то, либо за ним следят.

Секунду Исидро разглядывал его, тихий, как прежде, но чувствовалось, что тело его готово прийти в движение. Затем он, кажется, успокоился окончательно и, отложив плащ, опустился на сиденье.

– Нет, – промолвил он спустя некоторое время. – В этом как раз наша сила, что никто не верит в наше существование. Суеверия в этой стране не в почете. За долгие годы мы научились скрывать следы – прятать тела убитых или придавать происшествию черты несчастного случая. Попадаются обычно только жадные и беспечные, да и то не всегда. По меньшей мере так было когда-то.

– То есть вас теперь больше?

– Конечно, – отвечал вампир.

Он сидел выпрямившись, словно на нем все еще был испанский придворный камзол, похожий на корсет. Привыкший судить о людях по мельчайшим подробностям их облика, Эшер успел определить, что серый костюм должен был обойтись Исидро в пятьдесят гиней, если не больше, что туфли сделаны на заказ, да и перчатки тоже.

«Впрочем, – сухо подумал он, – за несколько сотен лет даже минимальный вклад должен принести огромные проценты…»

– Два или три вампира (хозяйка с выводком) обитали когда-то в Эдинбурге, но Эдинбург – город маленький… Словом, где-то в конце семнадцатого столетия охотники за ведьмами обнаружили, где они прячут свои гробы. Кое-кто обитает сейчас в Ливерпуле, в этом тесном, грубом, зловонном рассаднике фабрик и трущоб, что разрастается на севере подобно раковой опухоли. – Исидро покачал головой. – Впрочем, это молодой город, и в нем не найти таких укрытий, как в Лондоне.

– Кто за вами охотится? – спросил Эшер.

Глаза цвета шампанского были устремлены мимо него.

– Мы не знаем.

– Я полагал, что с вашей властью…

– Мы тоже так полагали. – Вампир наконец повернулся к нему, голос его был холоден и ровен. – Что, впрочем, тоже ничего не решает. Кто-то убивает вампиров Лондона.

Эшер приподнял густую бровь.

– И что же в этом удивительного?

– То, что мы не понимаем, кто это делает.

– А люди, которых вы убивали, не знали, кто вы такие? – уточнил Эшер.

– Не обязательно, – отозвался вампир. – Но если бы за нами охотились друзья, или любовники, или члены семей убитых, заподозрившие истинные причины их смерти, они бы повели себя как всегда. Посещали бы места, где их любимые имели обыкновение встречаться со своим убийцей (ибо среди вампиров распространена практика нежной дружбы с будущей жертвой), проводили бы дни на его могиле. Большинство из нас обладает хорошей памятью на лица, имена, детали – у нас было достаточно свободного времени, чтобы хорошо изучить людей. Обычно проходит несколько недель, прежде чем эти охотники на вампиров утвердятся в своем подозрении и исполнятся решимости.

– И тогда вы отделываетесь от них, как отделались от их друзей?

– Dios, нет! – Мгновенная улыбка снова тронула его губы, но в этот раз Эшер заметил насмешливые искорки в прозрачных глазах. – Дело в том, что время всегда работает на нас. Достаточно скрыться из виду, сменить места, где мы появляемся или спим, – на пять лет, на десять, на двадцать… Вы не поверите, насколько коротка людская память! Но теперь… – Он покачал головой. – Умерщвлены уже пятеро. Гробы их вскрыты, и солнечный свет превратил их тела в золу. Убийца действовал днем – иными словами, ни один вампир не смог оказать сопротивления или схватить убийцу. Собственно, это и побудило меня нанять вас.

– Нанять помощника, – медленно проговорил Эшер. – Почему именно меня?

– Сейчас объясню, – сказал Исидро. – Только, пожалуйста, не делайте такой вид, будто впервые слышите, что были в свое время наемным убийцей – когда получали жалованье от королевы. Чем, собственно, мы хуже вашей империи…

Это вполне могло быть риторическим вопросом, однако голос вампира остался ровным, и, кроме того, Исидро сделал паузу, ожидая ответа.

– Наверное, в том, что империя не вербовала меня и не шантажировала.

– В самом деле? – Последовало легкое движение брови – слабое эхо оживленной людской мимики. – Разве вы служили не из особой вашей английской сентиментальности, лелеющей влажные луга, оксфордские горизонты и даже протяжные диалекты ваших пейзан? Разве вы не рисковали собственной жизнью и не отбирали чужие жизни ради того, чтобы «Англия оставалась Англией», как будто без пулеметов максим и субмарин она бы превратилась в провинцию Германии или Испании? И наконец – когда это перестало быть для вас существенным, – разве не отвернулись вы с отвращением от вашего прежнего занятия, подобно охладевшему любовнику?.. Нам нужен помощник, действующий одинаково успешно и ночью и днем, знакомый с мельчайшими нюансами легенд и в то же время владеющий искусством убийцы и шпиона. Что касается выбора людей, то мы полностью доверяем вкусу вашей бывшей королевы.

Эшер долго разглядывал собеседника в прыгающем свете газового рожка. Лицо Исидро было гладким, твердым, без морщин. Изящный, прекрасно одетый юноша сидел в непринужденной позе перед Эшером, и только глаза, хранящие знание о бесчисленных людских глупостях и грехах, совершенных за три с половиной столетия, не были глазами человека.

– Вы не все мне сообщили, – сказал Эшер.

– А министерство иностранных дел сообщало вам все? – возразил Исидро. – Вот что я вам скажу, Джеймс. Мы наняли вас и хорошо вам заплатим, но если вы нас предадите – словом или делом, – вы не найдете такого уголка на земле, где бы вы и ваша супруга Лидия смогли бы от нас скрыться. Надеюсь, вы верите мне. Это в ваших интересах.

Эшер скрестил руки на груди и откинулся на потертый плюш спинки дивана.

– В ваших тоже. Ночью вы могущественны, но днем вас до смешного легко убить.

– Да, – шепнул вампир.

На секунду его нежный рот отвердел. Затем это выражение (если это вообще было выражением) исчезло, и бледные глаза затуманились, словно древняя душа Исидро погрузилась в сон. Вагон потряхивало на стыках, молчание было пугающим.

Внезапно Эшер услышал нетвердые шаги в коридоре, хотя хождение по узкому проходу давно уже прекратилось. Дверь купе скользнула сама собой в сторону. В проеме темного дуба, освещенная газовым рожком, стояла та самая женщина, что сидела на платформе с двумя спящими девочками. Невидящие глаза ее были широко раскрыты.

Исидро молчал, но женщина, словно ее пригласили войти, закрыла за собой дверь и, осторожно ступая по качающемуся полу, приблизилась к вампиру и села рядом с ним.

– Я… я пришла, – запинаясь, проговорила она; глаза ее стекленели под тонкими прямыми ресницами. – Кто… почему?..

– Тебе незачем знать об этом, bellissima, – шепнул Исидро, касаясь узкой рукой в черной перчатке ее лица. – Совершенно незачем.

– Совершенно… незачем… – запинаясь, повторила она.

Старенькое красное платье, чистое, но явно несколько раз перелицованное. Плоская черная шляпа из соломки, шея обмотана фиолетовым шарфом. На вид женщине было не больше двадцати пяти лет (возраст Лидии), и, если бы не морщинки у глаз и в уголках рта, Эшер рискнул бы назвать ее хорошенькой.

– Все ясно, – отрывисто сказал он. – Вы пытаетесь продемонстрировать мне…

– Пытаюсь? – Изящные черные пальцы вынули деревянную шпильку, с помощью которой шляпка была прикреплена к узлу белокурых волос, и далее любовно принялись вынимать заколки. – Все эти дурацкие легенды совершенно умалчивают о нашем главном оружии. Что-то вроде месмеризма, как это теперь принято называть. А проще говоря – искусство овладевать сознанием людей и, в какой-то степени, животных. Хотя я не уверен, к какой категории следовало бы отнести это существо…

– Прикажите ей уйти! – Эшер обнаружил вдруг, что голос его вязок и невнятен.

Он сделал над собой усилие, как если бы пытался проснуться ранним туманным утром, когда смертельно не хочется покидать постель. Исидро внимательно наблюдал за ним из-под длинных, почти бесцветных ресниц.

– Она ехала в вагоне третьего класса вместе со своими дочерьми. – Вампир неторопливо размотал фиолетовый шарф и, позволив ему соскользнуть на пол купе, начал расстегивать дешевые целлулоидные пуговки на блузке. – Но я бы мог вызвать ее откуда угодно, а не окажись ее в поезде, приказал бы явиться, скажем, на платформу Паддингтона, и, поверьте мне, Джеймс, она бы заняла денег и приехала. Вы мне верите?

Руки вампира, как черные пауки, разбежались в стороны, раскрывая воротник мятой дешевой блузки. Обнажились молочно-белая шея и грудь.

– Помните, как ваша жена и слуги уснули, стоило мне им приказать? Мы умеем это делать – я и мои друзья. Ваши домочадцы мне теперь известны. Поверьте, что все они явились бы на мой зов – эта ваша ломовая лошадь горничная, тощая миссис Граймс и тот лодырь, что исполняет у вас обязанности то ли садовника, то ли конюха. И они сознавали бы, что происходит, не больше, чем эта женщина. – Облитые в черную кожу пальцы легонько стукнули по беззащитной коже.

В одолеваемом дремотой мозгу Эшера стоял беззвучный вопль: «Проснись! Проснись!» Но сознание его было странным образом как бы удалено от тела на огромное расстояние. Лязг колес становился все глуше, вагон покачивало убаюкивающе, и казалось, что купе, полураздетая женщина и вообще все случившееся сегодня после полудня, когда он растолковывал санскритские корни латыни старшекурснику, которого звали Пэтгифер, было не более чем дурным сном.

– Бедное создание, но мы в основном питаемся именно бедными – с богатыми больше хлопот. – Свет газового рожка замерцал на обнажившихся клыках. – Так вы верите, что я могу проделать это с кем угодно? С вами и с любым, кто встретится со мной взглядом.

«Нет, – вяло подумал Эшер, пытаясь вынырнуть на поверхность из мутных темных глубин. – Нет».

– Нет!

Он заставил себя подняться и покачнулся, словно и впрямь только что проснувшись. Несколько секунд он чувствовал стальную мысленную хватку вампира и боролся с ней изо всех сил. Но за время работы в министерстве иностранных дел Эшер научился в критические моменты как бы отстраняться от собственных поступков. В ту ночь, когда он застрелил беднягу Жана ван дер Плаца, он не почувствовал ничего. Как теперь. Может быть, именно это и заставило его выйти из Большой Игры.

Расчетливо, как тогда, когда он нажимал на курок, Эшер шагнул к женщине и, схватив за плечи, заставил ее встать. Прозрачные глаза Исидро следили за ним. Стараясь не встречаться с вампиром взглядом, Эшер вытолкнул женщину в коридор. Она двигалась легко, как лунатик. На маленькой площадке между вагонами их встретил сырой холодный ветер, и сознание стало проясняться. Эшер прислонился к косяку и, чувствуя странную дрожь во всем теле, подставил лицо обжигающим ледяным порывам.

Женщина вздрогнула. Ее руки – красные, потрескавшиеся, мозолистые, столь не соответствующие молочной белизне шеи, – нашарили расстегнутый воротник. Глаза наполнились тревогой. Она была испугана, потрясена, растеряна.

– Кто?.. Что?.. – Она отшатнулась от него к самым поручням, словно собираясь выброситься в летящую мимо ночь.

Эшер мгновенно принял облик безвредного, чудаковатого, чрезмерно предупредительного преподавателя колледжа, столь часто выручавший его за границей.

– Я увидел вас стоящей в коридоре, мадам, – сказал он. – Прошу извинить мою бесцеремонность, но моя жена имеет обыкновение ходить по ночам, и что-то в вашем поведении навело меня на мысль, что с вами происходит нечто подобное. Я заговорил с вами, и, когда вы не ответили, я понял, что мои предположения правильны.

– Я… – Она сгребла в горсть расстегнутый воротник; в кроличьих глазах – смущение, недоверие, страх.

Эшер продолжал тоном оксфордского ученого, филолога, ни разу в жизни не слышавшего про пулеметы и уж тем более не выкрадывавшего их чертежи из Берлина в вырезанной изнутри книге.

– Свежий воздух обычно приводил ее в чувство – мою жену, я имею в виду. Может быть, мне проводить вас в ваше купе?

Она потрясла головой и пробормотала:

– Нет… Благодарю вас, сэр… Я… Вы очень добры…

Судя по выговору (машинально отметил Эшер), женщина была родом из Корнуолла. Торопливо миновала узкий проход и скрылась в соседнем вагоне, ежась от холода и неловкости.

Эшер еще несколько минут стоял на площадке, и холодный ветер трепал его волосы.

Когда он вернулся в купе, Исидро там не было. Единственным свидетельством, что случившееся не приснилось, был валяющийся между сидений фиолетовый шарф. Эшер ощутил приступ гнева при мысли о том, где сейчас может обретаться вампир и с какой целью. Можно было, конечно, пробежать по всему поезду, крича, чтобы береглись вампиров. Но Эшер уже видел Исидро в деле и сознавал, как мало шансов у жертвы хотя бы увидеть своего убийцу. В третьем ли классе или в спальном вагоне мертвое тело спокойно доедет до самого Лондона никем не замеченным. А если его сбросить под колеса, то ни у кого даже не возникнет вопроса о причинах происшествия, равно как и о причинах отсутствия крови в жилах.

Впрочем, предупреди он пассажиров, особого проку это бы не принесло, если, конечно, не считать отправки самого Эшера в сумасшедший дом.

В бессильной ярости он рухнул на красное плюшевое сиденье и стал ждать возвращения дона Симона Исидро, прекрасно сознавая, что выполнит все, о чем попросит его вампир.