Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь

Глава восьмая,

в которой Серега Духарев размышляет о мистическом

В соломе шуршало, в стенах скреблось и поскрипывало. Зудели комары. Снаружи, где-то на реке, орали лягушки. Ночь. Летняя ночь. Обычная летняя ночь. Только вот Серега отчетливо помнил, что его предыдущая ночь была зимней. И мелкий снег вихрился перед лобовым стеклом, неприятно снижая видимость. И никаких комаров.

Серега загадал: «Вот сейчас мигну – и снова окажусь в салоне Вовчиковой тачки!»

Не получилось. Все та же темная избенка, комары и лягухи. Спит на лавке, завернувшись в холстину, славная девочка Слада. Посапывает на соломенном тюфяке Мыш. А Сереге не спится, хотя день у него был длинный-предлинный и запутанный, как чужой сон. Ну, уже не совсем чужой. И точно не сон.

«А может, лежу я сейчас в дурдоме на коечке…» – мечтательно подумал он.

Был у Сереги школьный кореш, тоже Серега, и прикалывался на всякой мистике. И гнал всякие телеги типа, что все, что мы видим, – лабуда и дым. К примеру, идет навстречу девчушка на каблучках, с загорелым животиком, а вовсе это не животик, да и не девчушка, а просто нечто, на которое навесили ярлычок: клевая девочка. И по этому ярлычку ты собираешь всю картинку. А как это все на самом деле, видят только грудные младенцы. Потому что их еще не приучили «собирать картинки». И ежели этот «способ сборки» поменять, то вполне окажется, что не город вокруг, а красная пустыня, а ты не двуногое прямоходящее и пивопьющее, а какой-нибудь хвостатый ящер о шести головах.

По молодости Серега эти темы слушал с интересом. Не то чтобы верил, но… любопытно. Но экспериментировать не тянуло. И правильно. Вон тезка экспериментировал – и доигрался. То ли кислоты пережрал, то ли грибочков, но шифер у него съехал капитально, вторая группа инвалидности. Тем не менее в идеи одноклассника духаревская тема укладывалась. А возможен был и совсем простой вариант: никакой такой «прежней жизни» у Сереги не было, а просто здешние молодцы дали ему крепко по башке, и память у Духарева отшибло, да и навеялось ему, что жил он когда-то в Питере, учился в универе, бегал на лыжах… Или, к примеру, вселился в Духарева нехороший бес… В общем, идей было много, но все – «кислотные».

«Буду-ка я лучше спать», – сказал себе Серега.

И уснул.

Глава девятая,

в которой не происходит ничего существенного

Проснулся Серега оттого, что Мыш пощекотал ему пятку.

– Ну здоров ты спать! – заявил названый брат. – Солнышко уж без малого на самую маковку забралось.

Серега сел, пощупал затылок; нормалек. Почти не больно.

И тут же дернулся: прямо по его ноге ползла змея!

Тьфу ты, пропасть! Обычный уж!

Серега смахнул его на пол.

– Эй, ты что! Не обижай! – сердито проговорил Мыш.

Подхватил ужа и отнес к миске с молоком. Как кошку.

– А Слада где? – спросил Духарев.

– Да в лавке, где ж ей быть, – пожал плечами Мыш и похвастался: – А я по рыбку ходил. Во! – Паренек махнул связкой окуньков и лещей. – Будет на жаренку!

– А искупаться в вашей речке можно? – осторожно спросил Духарев.

– Да почему ж нельзя? – удивился Мыш. – Пошли!

В воде отражались синее небо и зеленая листва. Мыш быстренько скинул с себя все, кувыркнулся в траве, вызвав переполох в племени кузнечиков, вскочил…

– Ух ты! – воскликнул он, восхищенно взирая на Духарева.

Серега решил было, что причина восторга – его атлетическая фигура, но оказалось, что фигура ни при чем. Предмет, потрясший воображение названого брата, – Серегины ярко-алые трусы-плавки с вышитым орлом на кармашке.

Мыш с огромным уважением пощупал тонкую ткань.

– Это кто ж те спрял такое? – поинтересовался он.

– Да я откуда знаю? – ответил Духарев. – В фришопе купил. Здесь глубоко? – Он кивнул на текущую двумя метрами ниже воду.

Вместо ответа Мыш разбежался и сиганул вниз.

– Давай! – заорал он снизу.

Серега отошел на пяток шагов, разогнался, взметнулся вверх ласточкой, описал идеальную дугу и чисто, как нож, вошел в теплую воду. Песчаное дно ударило по подставленным рукам, течение мягко потянуло за собой. Серега вынырнул и пошел поперек струи мощным кролем, наслаждаясь собственной силой, скользящей вдоль кожи водой и тем, что Мыш наверняка глазеет на него и, очень может быть, восхищается им самим, а не турецкими плавками.

Оказалось, что наблюдает за ним не только названый брат. Когда Серега достиг противоположного берега, до которого было всего ничего, меньше сотни метров, то обнаружил деревянные мостки, а на мостках – трех аборигенок, занимавшихся постирушками.

Ради Серегиного заплыва они сделали перерыв и глядели теперь с любопытством на его стриженую голову.

Аборигенки были – как куклы барби. Не по внешнему виду, а по сходству между собой: пшеничноволосые, скуластые, веснушчатые и фигуристые. Одна, видимо, побойчее, выпрямилась, не озаботившись, впрочем, освободить подол юбки, завязанный узлом намного выше колен.

– Ай да молодец! – воскликнула она, подбоченясь. – Я б такого потискала в дажьбожью ночь!

Икры у аборигенки были загорелые, а ляжки белые, как молоко.

Серега приветливо махнул рукой, повернулся и обратно поплыл уже не кролем, а баттерфляем. Что, по его мнению, смотрелось еще круче и при духаревской ширине плеч на противоположный пол действовало, как прямое попадание в БТР: взрыв, огонь и полная гибель. Не то чтобы ему очень хотелось понравиться этим сочным бабенкам: с точки зрения Духарева, Слада была куда симпатичней; но Серега любил произвести впечатление.

Метрах в двадцати от своего берега Серега нырнул, а вынырнул уже прямо под Мышом, подхватил мальчишку за ноги и подкинул вверх.

– Ну ты, Серегей, ну ты плавать! – фыркая и отплевываясь, крикнул названый братишка.

Серега достиг берега и вытянулся на теплом песочке. Мыш плюхнулся рядышком.

– Слышь, Серегей, – спросил он. – А ты, часом, не нурман?

– С чего ты взял? – удивился Духарев.

– У нас так не плавают.

– Как – так?

– Да как ты. Нурманы, сказывают, у тюленей плавать учатся. Сказывают, нурман может полный день плыть, да не в такой воде, а в ихнем море. А там вода хол-ло-одна!

– Нет, – покачал головой Серега. – В холодной я не могу.

Он вскочил на ноги и быстро и гибко раскрутился в атакующей связке, тройном развороте с хлесткими ударами рук и ног, а закончил высоким прыжковым «ван-даммовским» уро-маваши, малоэффективным в реальном бою с равным противником, но весьма зрелищным.

– Это у тебя че за танец? – поинтересовался Мыш.

– Это не танец, – слегка обиделся Духарев. – Это боевое искусство!

– Чаво?

– Боевое. Искусство! – Серега ребром ладони срубил древесный сучок.

Но эта демонстрация резкости на Мыша не произвела впечатления.

– В бою зброя нужна, – авторитетно заявил он. – Кулачком шелом не прошибешь.

Духарев спорить не стал. Он знал, что были воины, способные пробить «пустой» рукой и доспех, и грудную клетку. Но Серега, неплохо бившийся и на татами, и на улице, вполне мог перебить противнику ключицу ударом сюто, а вот срубить, как Ояма, рог у быка даже и пробовать не стал бы. Так что в отношении Духарева Мыш был абсолютно прав. Ну и ладно! Танец так танец!

Глава десятая,

где выясняется, что Мыш никогда не видел летучего змея

Прошло три дня. Будучи под неусыпным присмотром Мыша, Серега, полный лох в местных понятиях, тем не менее успешно избегал неприятностей. И знакомился со своей новой средой обитания. Главным образом, с той частью этой среды, где обитал Серегин названый братишка.

Первым делом Духарева ознакомили с «недвижимостью», которой владели его новые родственники: одноэтажной избенкой с примыкающим сарайчиком, хлевом емкостью примерно в полторы коровы и двором шагов десять в поперечнике. В хлеву обитали две козы. Еще в собственности новой Серегиной семьи оказалась лавка на рынке, который у аборигенов именовался Торжком. Кстати, сам поселок тоже именовался Торжком, вернее, Малым Торжком, потому что был еще и Большой – на Двине, немного повыше места, где в нее впадала здешняя речка Сулейка. Имелись у Мыша со Сладой и земельные владения за пределами городка – огород примерно в пять соток.

Возможно, Мыш рассчитывал, что его новоприобретенный братец будет полезен в хозяйственных делах, но тут парнишку ожидало разочарование. Не то чтобы у Духарева руки из задницы росли. Мог он и дрова поколоть, и стенку из кирпича сложить, и гвоздь в стену вогнать за два удара, но только в здешнем плотницком и строительном деле гвоздями почти не пользовались, кирпичей не делали, а печи клали из тесаных камней, что было искусством очень уважаемым, но Сереге совершенно неизвестным. А уж к земледелию Духарев был абсолютно не годен: ни мотыгой, ни тяпкой не владел совершенно, равно как и не способен был даже отличить сорняк от петрушки. И, соответственно, был абсолютно бесполезен в сборе целебных растений.

Поверить в то, что такой здоровенный облом, как Серега, по жизни ни хрена не умеет, Мышу было трудно, поэтому пацан на время от Духарева отступился, но продолжал размышлять, куда бы приспособить двухсаженного братца, чтобы хоть жрачку свою окупал. Не то чтобы Мышу было жаль кормить брата, но в его белобрысой головке как-то не укладывалось понятие безделья. Духарев тоже размышлял над тем, куда приложить мускулистые руки, но отыскать неквалифицированную работу было непросто. Пару раз Серега помог приезжим купцам перекидать мешки, но профессия грузчика здесь считалась неподобающей для свободного человека и оплачивалась довольно скудно. Свободному человеку полагалось пахать, ремесленничать, торговать или воевать. Ничего из этого списка популярных профессий Духареву не подходило. В ученики же его наверняка никто не взял бы. Хорош ученик – на голову выше мастера!

Основной доход Слады и Мыша проистекал от продажи всяческих лекарственных трав и кореньев, а также мелких лекарских услуг, оказываемых Сладой населению. Когда умер их отец, Торжок остался без настоящего лекаря. Был знахарь-коновал, лечивший равно людей и скотину, была бабка-повитуха. Зашить рану или вправить сустав, в принципе, мог любой Скольдов гридень. Серьезную медицинскую помощь – вроде лечения трахомы или грыжи – мог оказать какой-нибудь волох, жрец местного бога с тем же именем. Волохи время от времени навещали Торжок. Но в их отсутствие больного приходилось доставлять на Волохово капище, до которого пешком два дня идти.

К Сладе больные обращались не очень охотно. Во-первых, чужая. В Торжке родни нет. Во-вторых, девка. Была бы замужняя да рожалая, доверяли бы больше, – поведал Сереге Мыш.

– Только кто ж ее замуж возьмет, безродную? Была бы еще красива, тогда другое дело. А так… – Мыш разочарованно махнул рукой и еще энергичнее заработал ножом.

Духарев, который почти с восхищением наблюдал, как из липовой чурочки рождается ложка, только головой покачал, в очередной раз услышав о том, что Мыш считает сестру дурнушкой.

Клочок серой тряпки, флажком вьющийся на ветру, напомнил Духареву одну детскую забаву.

– Мыш, ты змея когда-нибудь пускал?

– Куда? – спросил Мыш.

– В воздух.

– Ах вот ты про какого! – пробормотал парнишка. – Ты, Серегей, это… Ну, мы, ясно, христиане, но про Горюныча лучше не болтай. Накличешь!

Духарев засмеялся:

– Не боись, пацан! Сейчас я тебе покажу.

Клок старой тряпки, шесть прутьев, конопляная бечевка. Стянуть, укрепить, выгнуть «спинку», чтоб лучше ловился ветер…

Мыш, не забывая стругать, с любопытством наблюдал.

Готово! В довершение Духарев угольком нарисовал на ткани круглый глаз, сильным движением метнул поделку вверх, дернул бечевку, и змей, трепыхнувшись пару раз, поймал ветер и начал уверенно карабкаться ввысь.

Мыш глядел с открытым ртом. Недоделанная ложка валялась на земле.

Серега свободной рукой хлопнул мальчишку по плечу:

– Держи!

Змей трепетал на ветру метрах в десяти. Духарев еще немножко стравил бечевку.

– Держи, говорю!

Мыш не очень уверенно перехватил поводок… И едва не упустил.

– Ой! – пискнул он. – Чуть не улетел!

– Не улетит, – успокоил Духарев. – Если отпустишь – он свалится.

Мыш дергал бечеву – змей наверху приплясывал, ныряя носом и снова поднимаясь. Мыш даже повизгивал от восторга.

– А как его обратно достать? – крикнул он.

– Сейчас, – Серега перехватил бечеву, выбрал ее, подхватил потерявшую опору игрушку.

– Серегей, слышь, а давай Чифане покажем? – с надеждой предложил Мыш.

– Давай покажем, почему бы и нет?

Глава одиннадцатая,

в которой Серега Духарев снова выходит на местное татами

На рынке текла обычная рыночная жизнь. Серега уже знал, что большая часть продавцов и покупателей – не торжковские. Земледельцы из окрестных огнищ, отвоеванных у леса клочков земли, промысловики. Торговля шла вяло. Мыш ему уже объяснил, что главный торг бывает ранней весной, когда составляются караваны на юг, а речка Сулейка мало что не запружена свежесработанными челнами. Или осенью, после сбора урожая, когда всего много и возвращаются с заморскими товарами широкие купеческие лодьи. Хотя, говорил Мыш, лучшие купцы, те, что ходят «гостями» под княжьей рукой в дальние края, не ждут, когда вскроются реки, а тянутся через болотистые леса, зимниками, к югу, в Киев. Когда князь киевский пойдет торговать булгарам да ромеям собранную зимой дань, «гости» пристроятся к нему. А княжит нынче в Киеве Игорь, сказал Мыш. Но это не такой сильный князь, каким был князь Олег. И Скольд, торжковский наместник, так говорит, хотя по смерти Олега новому князю клятву давал. А Скольд – муж великий, потому что это с ним отец Мыша в Торжок пришел.

За пару дней необычные одежки местного народа Сереге примелькались, и ему уже не казалось, что он – на маскараде. А вот на него люди поглядывали. Не из-за одежды. Одежка у него была – аккурат по меркам здешних нищих. Или рабов-холопов. Всякий тутошний знал, как должно одеваться уважающему себя человеку. По прикиду определяли социальный статус и меру достатка. Мыш уже не раз намекал, что готов раскошелиться на приличную одежду для названого брата. Серега отказывался. Он считал, что не к лицу ему принимать подарки у юной девушки и мальчишки. Тем более что отдариться ему пока нечем. Так и ходил «оборванцем». Правда, когда «оборванец» в сажень ростом да почти полсажени в плечах – его особо не дразнят.

– Ай люд честной! Кто тут молодец удалой! Кто Сычка-силачка осилит, тому денег пять кун да котел медный! – зычно провозгласил Чифаня. – Выходи, не боись, силушке молодецкой удивись!

Сегодня вокруг снова толпился народ. Вчера Сычок с Чифаней оказались вне общественного интереса. Публику сманили два бродячих скомороха. Но попозже скоморохов зазвали в Детинец и так там напоили, что поутру скоморохам не то что плясать – ходить не хотелось.

– А вот кто смелый-небоязливый! Выходи смеряться силой! – гаркнул Чифаня, и тут же какой-то мужичок из пришлых, подбадриваемый зрителями, полез распоясываться да разуваться.

Сычок повозился с ним немного, хотя (Серега это видел) мог бы скрутить и кинуть на счет раз. Силища у Сычка была невероятная. Но Сычок очень редко боролся в полную силу. Ему Чифаня не разрешал. Во-первых, чтоб не зашиб кого. А во-вторых – не отпугнул возможных соперников.

– Во! – Мыш толкнул Духарева локтем. – Хабар идет!

К ним приближалась компания из полудюжины мужчин. Возглавлял ее средних лет – бородища до пояса – купчина. А среди его людей выделялся пузатый, пудов на восемь, бугай, чья бородища уже была расчесана надвое и аккуратно подвязана. Рожа у пузатого была абсолютно дебильная.

– Древляни! – азартно проговорил Мыш. – Счас в заклад бороться станут!

Это была основа Чифаниного бизнеса. Когда какой-нибудь богатей выставлял своего борца против Сычка.

«Надо бы ему идею тотализатора предложить», – подумал Духарев.

Сговорились. Древлянин выложил три витые серебряные гривны. Чифаня – столько же по весу, но слитками.

Сошлись…

И Серега мгновенно определил, что Сычку этого кабана не завалить при всей своей немереной силище. Обхватить его Сычок просто не мог; такую, с позволения сказать, талию вдвоем не обнять. Подсечь или кинуть противника, который килограммов на пятьдесят тяжелее тебя, можно, но трудно. В данном случае у Сычка явно не хватало квалификации. Сычок попробовал кулачную технику: врезал борову в грудь, затем в живот и, увидев, что противник оба удара совершенно проигнорировал, влепил древлянину в лоб. На лбу осталось красное пятно. Больше – никакого результата. А потом толстяк врезал сам, с размаху, да попал прямо в солнечное сплетение, поскольку Сычок не потрудился ни сблокировать, ни уклониться. Серега увидел, как набрякло болью и удивлением лицо Чифаниного ставленника. А толстяк широко размахнулся, даже слегка подпрыгнул – и достал Сычка в висок.

Иппон!

В толпе заорали. Чифаня возмущенно закричал. Купец тоже завопил, но противоположное по значению. Толстяк глупо ухмылялся и ждал. Когда Сычок поднялся на колено, древлянский борец попросту хряснул его по макушке, и Сычок рухнул.

Духарев подался вперед: он так и не познакомился с местными правилами, и если по этим правилам толстяк может добивать проигравшего, то Серега ему этого не позволит. По крайней мере, постарается. Сычок встал с Серегой рядом, когда возник конфликт с Гораздом. Поэтому Духареву насрать, что там у них за правила. Калечить кореша он не даст!

К счастью, толстяк больше бить не стал: прохаживался, выпятив бочкообразную грудь.

Серега протолкался к самой площадке. Мыш вцепился в ремень названого брата, чтобы не оттерли.

Чифаня и древлянин орали друг на друга. Суть сводилась к тому, считать ли удар в висок запрещенным или нет. Купец кричал: раз не сговаривались, значит – нет.

Чифаня орал: эдак и по детородным органам, выходит, можно бить, если не сговаривались?

Голос у Чифани был звонкий. У купца – раскатистый бас. Язык у обоих подвешен будь здоров. Хороший дуэт, одним словом. Толпа вокруг густела.

Поорав минут пять, спорщики сошлись на том, что поединок следует повторить. Сычок к этому времени поднялся, но глаза у него были мутные. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: этого бойца следует снять с соревнований. Тем не менее Сычок собирался драться.

Духарев положил ладонь на Чифанино плечо.

– Чего? – недовольно спросил тот.

– Прекращай. Он проиграет, – уверенно сказал Серега.

Чифаня замотал головой.

– Тогда давай я встану.

Чифаня сначала презрительно скривился, потом – вспомнил.

– Ну что ж, давай, – согласился он.

Серега начал разуваться, а Чифаня отошел проинформировать противника о замене.

Противник не согласился. Вернее, согласился, но потребовал удвоить ставку. Причем в одностороннем порядке, мол, Чифанин борец уже проиграл. Еще пять минут крика – и ставки удвоили обе стороны.

– Что мне нельзя с ним делать? – быстро спросил Серега у Мыша.

– Как это – нельзя? – опешил тот.

– Ну, нос ему разбивать нельзя, это я уже знаю. Что еще?

– А-а-а… Руку или ногу ломать нельзя. За это – три гривны. Пальцы ломать можно. Зубы выбивать нельзя. Тоже три гривны. Но это ты не боись, как выйдет. На кону – больше. За бороду не хватай. За причинное место. Еще плевать в лицо нельзя. Песок в глаза сыпать…

Чифаня, сговорившись, подошел, заглянул снизу в Серегины глаза.

– Смотри! – сказал. – Не сдюжишь – будешь мне три гривны должен.

– Я тебе и так должен, – усмехнулся Духарев. – Не боись, братан! Я его завалю.

Толстяка смена противника нисколько не смутила, равно как и то, что Серега был на полголовы выше. Семенящим шажком древлянин подобрался к Духареву и, подпрыгнув, попытался врезать Сереге по морде. Должно быть, у толстяка это был коронный номер.

Но Духарева целостность собственной физиономии весьма заботила, поэтому от летящего кулака он уклонился и мощно пробил в могучее пузо. Ощущение было такое, словно кулак угодил в боксерский мешок, обернутый ватой. Толстяк слегка покачнулся и вцепился в Серегин рукав. Духарев блоком смахнул захват, но рукав при этом порвался.

«Вот сука!» – озлобился Сергей, откачнулся назад, пропуская перед собой еще один молодецкий мах, и влепил, уже совсем не стесняясь, в полный контакт, с «волной», прямо в «солнышко». Раздался чмокающий звук. Рот толстяка открылся буквой «о». Есть попадание! Несмотря на могучее сложение борца-сумоиста, по-сумоистски держать удар «кабана» не учили. Дать возможность противнику отдышаться было бы гуманно, но Духарев никогда не считал себя гуманистом. В лоб бить можно – и Серега пробил в лоб. Как по деревяшке. И звук такой же. Деревяшки Серега ломал кулаком. Кость оказалась крепче, но глаза толстяка сошлись к переносице, и «кабан», покачнувшись туда-сюда, рухнул пятаком в пыль.

– Все, – удовлетворенно произнес Серега. – Снимай шкуру, пока теплая.

Глава двенадцатая,

где оказывается, что Серега Духарев заработал на хлеб с маслом, а Чифаня понятия не имеет о том, что такое тотализатор

– Твое, – Чифаня вручил Сереге три гривны, три широких обруча из серебряной проволоки.

– Да не надо мне… – пробормотал Духарев, но Чифаня даже и спорить не стал. Повернулся и пошел.

– Ну и что теперь с этим делать? – спросил Серега у Мыша.

Спросил в общем риторически, но оказалось, что у Мыша есть вполне конкретные мысли по использованию выигрыша.

– Одну на шею повесь, – распорядился он. – Пусть видят: ты человек свободный и не побирушка. Вторую дай сюда, это нам на хозяйство. А на третью пойдем тебе сапожки справим. Это ж срам один, что у тебя на ногах.

Сапожки из серого сафьяна скроили у Сереги на глазах, по мерке. Были сапожки совершенно одинаковые, что на левую, что на правую. Двое подмастерьев тут же принялись дырявить и стягивать выкройки кожаными ремешками, промазывая швы белым вонючим клеем. Сапожник забрал у Сереги обруч-гривну, выдав взамен пригоршню серебра: монет и обрезков, по весу, в три четверти гривны. Еще две четверти Серега будет должен отдать при получении обувки. Ни расписок, ни квитанций Духареву не выдали. Все – на честном слове.

Среди монет одна особенно заинтересовала Серегу, поскольку надпись на ней была сделана арабской вязью. Духарев показал монетку Мышу, но тот, повертев ее в руках, не заинтересовался. Серебро как серебро.

– Пошли, может, Чифаню поищем? – предложил Сергей.

– А чего искать? – удивился Мыш. – Они домой пошли. Полдничать.

Кожевенный квартал удивил Духарева нездешней силы вонищей. Словно в родной Дерптский переулок вернулся. Мыш тоже сморщил нос, процедил:

– Кожемяки…

Родной дом Чифани стоял за крепким забором. Солидные дубовые ворота им не отперли, только махонькую калиточку. Во дворе воняло еще пуще, чем на улице. Тощий парень в ошейнике наподобие собачьего спросил:

– Чего надоть?

– Чифаню позови! – скомандовал Мыш.

Парень нехотя повернулся и поплелся к дому. Мыт догнал его и довольно сильно пнул под зад. Парень, к удивлению Сереги, вместо того чтобы повернуться и отвесить сопляку затрещину, припустил рысцой.

– Червяк ленивый! – буркнул Мыш.

– А что это у него на шее за украшение? – спросил Духарев.

– Ярмо холопское, что ж еще? – проворчал недовольный Мыш.

– Это если бы я к Горазду в холопы попал, на меня такое же надели бы? – осведомился Серега.

– Не, не такое. Железное. Ты ж не рожденный холоп, можешь и откупиться.