Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь

Глава двадцать четвертая

Канун Дажьбогова праздника

– А кто найдет папоротников цвет, тому все тайное откроется: клады, схоронки, дива лесные. А сам он невидим станет для людей и духов и даже самой Морены-Смерти… – Мыш закатил глаза и всей своей веснушчатой мордашкой изобразил ужас и восхищение. – А цветет он, папоротник то есть, единожды в тыщу лет и токо одну ночь. Такую, как седнишняя.

Мыш и Серега сидели на берегу Сулейки с удочками. А в соседней роще вовсю кипела подготовка к празднику. Практически все население Малого Торжка, исключая разве младенцев да совсем ветхих старцев, готовилось к трехсуточному непрерывному веселью.

За три дня до этого Скольд собрал всех вольных мужчин, способных носить оружие, и увел вместе с дружиной на Перунов холм.

Духарева, как иноверца, не пригласили, чем он был, честно говоря, огорчен. Перуновы игры почитались тайными, сокрытыми от женщин и чужих. Вообще по старине полагалось, что каждый род творит их самостоятельно от прочих. Но в последнее время эта традиция претерпела изменения. Хотя бы потому, что первый воин Торжка и, следовательно, первый Перунов жрец был пришлым варягом, а не коренным кривичем. По Перуновой Правде любой мог оспорить право Скольда, скрестив с варягом оружие пред его, Перуна, идолом. Кровь проигравшего считалась жертвенной, но ни один из торжковских исконных родовичей, даже совсем глупый и самонадеянный, не был самонадеян и глуп настолько, чтобы не знать совершенно точно, чьей именно кровью вымажут после поединка усы и губы идола. Только среди Скольдовых гридней были достойные противники княжьему наместнику. Но гридень никогда не пойдет против «батьки».

В общем, пришлый варяг Скольд успешно насаждал принятую на юге традицию: за несколько дней до Дажьбоговых празднеств устраивал для будущего возможного ополчения военные сборы. Поселяне-кривичи относились к этому «новшеству» с большим неодобрением, поскольку предпочли бы вместо этого работать на своих полях. Вероятность же нападения врагов в полоцком княжестве была существенно ниже, чем на киевских землях, где до Великого Поля – рукой подать. Но «район» здешний был «промышленный», а не сельскохозяйственный, и Скольд мог не прислушиваться к недовольному ворчанию огнищан.

Зато к нему прислушивался Духарев и поэтому был неплохо осведомлен о том, что происходит на «тайных Перуновых Играх». Однако ж пойти к наместнику и попросить разрешения присоединиться к местным «партизанам»[5] не рискнул. Потому что именно этого требовал волох на княжьем суде. А Скольд вполне мог внять просьбе христианина и взять его с собой… вместо одного из пяти рабов, которых назначили в жертву языческому богу. К роли же великомученика Духарев пока не считал себя готовым.

Перьевой поплавок заплясал, и Серега проворно подсек и вытащил из воды рыбешку с мизинец длиной.

Мыш издевательски захихикал.

Серега отцепил малька и выкинул обратно.

– Это не рыбалка, а позор один, – сказал он. – Пошли лучше туда! – Он махнул в сторону рощи.

– Иди, – отозвался Мыш. И добавил завистливо: – Тебе можно! Тебе Сладка ничего не сделает. А мне за еллински забавы голову оторвет.

– И ночью тоже будешь дома сидеть? – спросил Духарев.

– Не, ночью Слада уйдет травы собирать, я и сбегу. Буду папоротников цвет искать! – Мыш оживился. – Я уж и овражек один присмотрел! А то айда со мной! А то че я один, что ли, бессмертным стану?

– Спасибо, я лучше в другой раз. Ты лучше со мной каким-нибудь кладом поделишься, – Серега изо всех сил старался не улыбаться.

– Ну, ясное дело, поделюсь, – деловито ответил Мыш. – Токо сначала надо дом поправить, крышу перестелить. А еще я лодью купить хочу. Ты как, Серегей, не против? Купим лодью, будем гостями к ромеям плавать. Годится?

– Отличная идея, – согласился Духарев. – Удочку тебе оставить?

– Оставь.

В рощу Духарев не пошел, а пошел он в город. Ворота были открыты, более того, воин-привратник, обычно располагавшийся поблизости, на сей раз отсутствовал. И сам городок опустел. Непривычно голые рыночные ряды, безлюдные тротуары, улочки, отданные в безраздельное пользование свиньям и курам.

Серега миновал лавку гончарного старшины Жердяя. Двери в лавке – нараспашку, внутри – никого. Заходи и бери, что нравится. Но в Торжке воров не водилось. Почему-то. Точнее, Серега никогда не слыхал о том, чтобы кого-то наказывали за воровство. В городе. За пределами городских стен тебя могли обобрать запросто. Сумеешь доказать, что ограбили, и указать обидчика: с него взыщут по полной программе: украденное, моральную компенсацию, штраф в пользу князя… Еще и спину плетьми отрихтуют. Так что молодцы типа встреченного Серегой в первый здешний день Перши Лебеды в городе не показывались. В лесу же, если разбойнички особо не зарывались и не свирепствовали, их не трогали. Серега подозревал: Скольдовым ребятишкам попросту лень шариться по здешним болотам. Захотели бы – нашли.

На соседнем дворе опять лаялись. Жили там два женатых брата-близнеца. Бондари. Пришлые с юга. Жены у обоих – тоже как близнецы: толстые, рыжие и горластые. Но люди хорошие.

Серега распахнул калитку, подумал: надо бы собаку завести. Как-то это неправильно: двор без собаки.

Духарев подошел к колодцу, вытянул ведро, попил. Подумал немного, стянул рубаху и опростал ведро на голову. К луже тут же сбежались куры: купаться.

Слада была дома. Натягивала веревочки в сарае: для трав.

– День добрый, Серегей!

Духарев поморгал, привыкая к сумраку после яркого солнца.

Слада спрыгнула с лесенки, потащила ее к противоположной стене. Конец бечевки она держала в зубах.

– Погоди! – Серега присел на корточки. – Становись мне на плечи.

Слада подумала немного, скинула башмачки и вскарабкалась на предложенную «подставку». Серега медленно выпрямился.

– Как там наверху? – поинтересовался он.

– Хорошо!

С вестибулярным аппаратом у девочки явно все в порядке.

– Привязала! – крикнула она сверху, и Серега плавно двинулся к противоположной стене, придерживая Сладу за лодыжки, чувствуя мышцами, как она балансирует, удерживая равновесие.

– Нравится?

– Ага!

Сереге тоже нравилось ощущать, как упираются в плечи эти смуглые маленькие ножки, нравилось чувствовать тяжесть… Хотя какая там тяжесть! Килограммов сорок пять от силы.

В сарае вкусно пахло сеном.

– Все! – звонко крикнула Слада. – Ой! – Серега присел слишком резко, девушка потеряла равновесие, но Духарев ее не уронил. Его ладони скользнули по ногам девушки, он обнял ее бедра, удержал…

М-да. Несколько смущенный, Духарев поставил ее на землю. Нижнее белье здесь еще не придумали.

Слада поглядела на него снизу, запрокинув голову. Кажется, она рассердилась.

– Ты нарочно, да? – выкрикнула она.

– Вообще-то нет, – Серега усмехнулся. Сердитая, она нравилась ему ничуть не меньше. – А даже если и нарочно, что с того?

– А то, что я тебе не эти… К которым ты бегаешь! Которые только и думают… Я…

Серега присел на корточки. Теперь уже он смотрел на нее снизу вверх.

– Я тебе… – по инерции повторила Слада.

– А я знаю, – спокойно и серьезно произнес Духарев.

Он подхватил ее на руки, отнес в угол, под окошко, где было сложено прошлогоднее сено, посадил на вязанки.

– Ничего ты не знаешь! – заявила Слада. – Ты думаешь, отец наш был – просто лекарь, да?

– Мне не важно, кто был твой отец. – Сережа взял ее ножку – меньше его ладони – поцеловал, щекоча усами. – Мне важно, что ты – моя царевна!

Слада молчала, но не пыталась освободиться.

Сергей ласкал ее ножки, целовал светлые, почти не загоревшие коленки.

– Ты – самая лучшая! Самая красивая!

Он заглянул ей в глаза.

– Ты правда так думаешь? – прошептала Слада.

– Да!

– А все говорят, что я уродка. Черная, тощая…

– Они дураки!

– Папа тоже говорил, что я красивая… Больше никто.

– И я.

– И ты. Ты тоже красивый. Только очень большой. И странный. К тебе привыкнуть надо.

– Ты привыкнешь.

– Да. Ты не думай, что я сержусь на тебя из-за этих… К которым ты вечерами ходишь…

– Знаешь, малышка, мужчине иногда надо…

– Знаю, – Слада оттолкнула его руку, соскочила вниз, развязала шнурок, на котором держались Серегины штаны…

Духарев настолько опешил от неожиданности, что с полминуты стоял столбом.

– Эй! – наконец воскликнул Сергей, пораженный ее уверенными действиями. – Эй! Кто это тебя научил?

От его окрика Слада вздрогнула, быстро убрала руки, даже спрятала их за спину.

– Это нельзя, да? – девушка глядела на него испуганными огромными глазами.

Наверное, что-то такое отразилось на физиономии Духарева, потому что Слада вдруг попятилась и остановилась, только упершись спиной в стену.

– Прости меня, Серегей, – прошептала она. – Я не знала…

Духарев увидел, как щеки ее покрываются румянцем.

Испуганная, совершенно невинная мордашка.

Серега подтянул штаны.

– Разве я сказал: нельзя, – негромко произнес он. – Я спросил: кто тебя научил?

– Шорох, – Слада опустила глаза.

Однако!

– Что еще за Шорох?

– Я за ним ходила, – чуть слышно проговорила девушка. – Он в отроках у Скольда был, потом к купцам нанялся, а тех нурманы побили. Шороху руки и ноги посекли да на дороге бросили. Его купцы витебские подобрали и домой привезли. Я за ним ходила, раны у него плохо заживали, особенно шуйцы[6] культяшка.

– А что с ним теперь? – зачем-то спросил Духарев.

– Умер. От огневицы. Три лета тому.

– Да… – только и сказал Серега.

Мог ли он осуждать калеку за то, что тот использовал малолетку для того, что в УК РСФСР квалифицировано как развратные действия?

Да какие, на хрен, развратные действия! Духарев представил себя без рук, без ног…

Серега шагнул вперед, осторожно опустил ладони на хрупкие плечи.

«Что за ночь! – подумал он. – Что это будет за ночь – после такого дня! А-а! Гори все синим пламенем!»

– Сладка! – сказал он. – Выходи за меня замуж!

Глава двадцать пятая

Плохая ночь

Это было круто! Они бились на кургане, при свете костров, высоких – в человеческий рост. Голые по пояс, босые, без шлемов, без щитов, зато у каждого – по два меча. Лучшие клинки Скольда: Мороз, Ольдар, Жорх и Полич, южанин, скрутивший косу в узел, чтоб не мешала.

Это было круто! Курган над рекой. Внизу – безмолвная толпа, а наверху – огромный, как Ростральная колонна, черный идол на фоне неба. И высокое пламя, ровно рвущееся вверх, а между его языками – красные быстрые блестящие тела и еще более быстрые и блистающие – клинки.

Треск пламени, чистый звон металла, шелест рвущегося воздуха, глухие удары ног – по утоптанной земле. Запах дыма, людей, воды и земли. Открытые рты, тяжелое дыхание…

Кто-то из бьющихся закричал тонко и пронзительно:

– И-и-и!..

Пламя взметнулось выше.

Общая дрожь прошла по толпе. Волна жара.

Серега обнял прижавшихся к нему Мыша и Сладу, почувствовал, как их колотит. Вдохнул медленно и еще медленнее выдохнул. Дикое возбуждение сотен людей, скованное, не находящее выхода, физически осязаемое… Толпа, балансирующая на грани безумия…

Духарев изо всех сил старался обособиться. Не чувствовать, а наблюдать. Следить за поединщиками наверху, изучать их технику… Уму непостижимо, как эти парни ухитряются не развалить друг друга пополам! Это походило на дикую пляску… или на показательные выступления. Но каждый прыжок лишь на миг опережал шелестящий полет клинка.

В стоячем ночном воздухе плыл запах сотен человеческих напряженных тел.

Серега выдохнул через стиснутые зубы. Он наконец понял, чего хочет. Быть там, на кургане, над рекой, над людьми, между жарких, пожирающих сучья костров. Чтобы волнами прокатывалась по телу Сила и трепетал отблеск пламени на острие клинка и на блестящей от пота коже…

Такое острое, нестерпимое желание невозможного…

Серега так сжал челюсти, что слезы навернулись на глаза.

– Серегей… – Прохладная ладошка Слады легла на его запястье. – Давай уйдем, Серегей.

– Уйдем, – согласился Духарев и стал протискиваться назад. Впрочем, они стояли с самого края. – Мыш?

– Я остаюсь! – заявил его малолетний побратим.

И полез на дерево, где уже сидели несколько мальчишек. Серега и Слада пошли по тропе вдоль реки. Звуки языческого праздника остались позади, постепенно затихли. Лишь однажды над рекой прозвенел высокий пронзительный крик. Слада перекрестилась и забормотала молитву. Сереге тоже стало как-то неприятно. Он вдруг осознал, что это не его ночь и не его праздник.

– Давай искупаемся? – предложил он.

Слада быстро замотала головой и даже сошла с тропы, словно он собирался столкнуть ее в речку.

– Тогда я сам, – Духарев дернул завязки рубахи. Темная теплая вода, подсвеченная луной, манила его… Как женщина.

– Нет! – Слада вцепилась ему в руку.

– Да что с тобой? – воскликнул Сергей, не делая, впрочем, попытки освободиться. – Вспотел я! Сполоснуться хочу!

Нет, вовсе не поэтому Духареву так хотелось в воду, но Серега намеренно назвал самую обыденную причину.

– Нет! – Слада изо всех силенок тянула его прочь от берега. – Сейчас нельзя, Серегей! Там… Опасно!

– Ладно, ладно… – Духарев позволил увлечь себя подальше от реки. Когда ее уже нельзя было разглядеть между стволами, Слада немного успокоилась, остановилась. Серега уселся на пенек, притянул ее к себе, попытался заглянуть в лицо девушки. Не смог. Он вообще-то отлично видел ночью, но в лесу было намного темнее, чем у реки. Лунный свет не проникал сквозь плотные кроны.

– Что ты дрожишь, Сладушка? – прошептал он.

– Плохая ночь…

– Что ты! – Сергей, преодолев слабое сопротивление девушки, усадил ее на колени. – Чудная ночь! Сладкая, как ты!

Притянув ее к себе, маленькую, горячую, трепещущую, как испуганная птичка, он целовал ее губы, щеки, глаза, жилку на тонкой шейке…

– Серегей, не надо, не надо… – шептала девушка, отталкивая его руки, отворачивая лицо.

– Сладушка, Слада… Хорошая моя… Ну что ты боишься? Я же люблю тебя, глупышка…

Сергей поставил ее на ноги, встал на колени, развязал тесемки юбки…

Слада больше не протестовала, перебирала пальчиками его отросшие волосы…

Бедра у нее были узкие, как у девочки-подростка, а талия такая тоненькая, что двумя пальцами можно обхватить.

Расстегнутый Серегин пояс тяжело упал на землю.

Крохотные сосочки, как ягодки, отвердели под его языком. Мягко-мягко Сергей опустил девушку на траву…

Внезапно расслабленные ее руки с силой уперлись Сереге в грудь.

Духарев мгновенно остановился. Нет, не потому, что не смог бы преодолеть сопротивление, а потому, что сразу почувствовал, что это уже не то «нет», которое означает – «да». Как всякий опытный мужчина, он умел улавливать эту разницу и никогда, даже совсем пьяный, не преступал границы между настойчивостью и насилием.

– Сереге-ей! – голос девушки сорвался. В нем был настоящий страх.

Духарев мгновенно развернулся, увидел темную широкую, как капот грузовика, фигуру, нависшую над ними…

Рука автоматически нашарила пояс, нащупала рукоять ножа.

– Что надо? – хрипло произнес Духарев.

Поза, на корточках, не выглядела угрожающей, но из нее он мог атаковать так же стремительно, как из любой высокой стойки.

– Мне… Ее…

Голос был гулкий, как из бочки. Страшный.

Темная фигура качнулась вперед.

Духарев распрямился пружиной, врезал с левой в пах…

И за миг до того, как костяшки его пальцев соприкоснулись с врагом, осознал, что бьет не туда. Потому что в сложении противника была чудовищная неправильность. Потому что, будучи раза в полтора шире Духарева и длиною торса ничуть Сереге не уступая, враг был значительно ниже ростом.

Кулак Духарева врезался в живот противника. Ощущение было такое, слово Серега ударил в макивару. А враг даже не покачнулся. Духарев уловил движение снизу, к горлу, отклонился назад… Недостаточно. Невероятно длинная клешня все равно достала его. Духарев успел прижать подбородок к груди, уберечь горло. Шершавые пальцы ударили его в подбородок, обхватили… и сомкнулись на шее!

Инстинктивный ужас пробился сквозь панцирь холодного бойцовского опыта. Но не ослабил, а просто отпустил тормоза. Мощно, от бедра, Серега ударил правой, ножом – в непробиваемый живот и ощутил, как клинок, преодолевая сопротивление, погружается в плотное тело. Клещи на шее ослабли, Духарев невероятным усилием, одновременно разворачиваясь, привычно уходя от возможного удара в пах, выдернул нож и – раз-два – полоснул изнутри по длинным ручищам, вывернулся, отпрыгнул вбок, ни на секунду не забывая, что за спиной у него – Слада.

Приземистая туша врага медленно разворачивалась к нему. Духарев замер в низкой стойке, высоко держа нож, уравнивая дыхание… Дыхание… Серега слышал себя, слышал, как неровно, нервно дышит Слада… Его враг не дышал!

Блин! Только сейчас Духарев осознал, что запаха крови он тоже не чует. А ведь брюхо у врага пробито, а из располосованных вен кровь должна так и хлестать!

Слада что-то проговорила по-гречески. Громко и отчетливо. Ее светлокожая фигурка как будто светилась в темноте.

Тварь так же неторопливо повернулась к ней.

Серега таращился во мрак, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, кроме неясного силуэта.

Силуэт сместился, шагнул к Сладе. Это движение привело Духарева в такую ярость, что он, не думая, ринулся вперед. Прыжок, мощный ки-ай[7], короткий полет… И промах.

Серега промахнулся, приземлился, заскользил по траве, удерживая равновесие… А враг уже убегал, громко топоча, с хрустом ломая кустарник. Всего несколько секунд – и топот и хруст растворились в ночной тишине.

Духарев потрогал лезвие ножа. Сухое. Не слабо.

Серега, переводя дыхание, подошел к Сладе. Отвел ладошки, которыми она зажала уши.

– Ты права, маленькая, – сказал он. – Это плохая ночь. Давай одеваться, детка. Кстати, кто это был?

– Нежить, – чуть слышно проговорила Слада. – Пойдем домой, Серегей, хорошо?

– О чем речь, – напряжение понемногу отпускало Духарева, уходило, сменяясь радостным чувством победы. – Нет, ты слышала, как он ломанул? – со смешком спросил Духарев.

– Он крика испугался… – проговорила Слада, обматывая и завязывая юбку. – Ты так кричал… Как волох!

– Я могу, – самодовольно заявил Духарев.

Внутри него шевельнулась мыслишка, что все могло кончиться совсем скверно…

Но не кончилось же! И Серега прогнал зазорную мыслишку прочь. Но выводы сделал.

«Дурак ты, Дух! – сказал он сам себе. – Разомлел, как будто в каком-нибудь Репине за пансионатом на лужайке. А здесь, блин, медведи по лесам гуляют, и такие вот йети, и еще черт-те что! Хорошо хоть, дурак, Сладку послушался – купаться не полез. А то оторвал бы яйца какой-нибудь местный водяной!»

И опять прихлынуло неприятное чувство, что он здесь – чужой. И совсем не так крут, как хочет казаться. И в понятиях местных не разбирается, и вообще…

«Ничего, – успокоил он себя. – Какие наши годы! Прорвемся!»

Он застегнул пояс, и они пошли обратно. Сначала – к реке, потом по тропке вдоль берега.

На кургане догорали костры. С его верхушки сорвалось огненное колесо, покатилось вниз, подпрыгивая, разбрасывая искры. Рядом с колесом прыгали и верещали крохотные человечьи фигурки. Колесо сорвалось с берега и ухнуло в реку. Фигурки с плеском и смехом посыпались следом. Эти совсем не боялись. Наверное, для них это была хорошая ночь. Замечательная!

Курган они обогнули стороной. И священную рощу, где стояли идолы, тоже обошли по краю. Пару раз на них выбегали голые веселые люди с факелами, кричали что-то жизнерадостно и исчезали между деревьями. Каждый раз Слада крестилась и бормотала молитву. Ей было страшно.

Обойдя рощу, они снова спустились к берегу и у самой воды наткнулись на огромный шевелящийся ком из переплетенных мужских и женских тел. Серега приостановился, но Слада решительно потянула его прочь.

В городе не было никого. Даже собак.

В молчании Серега и Слада поднялись вверх, к дому. У калитки Слада отпустила Серегину руку, отошла в сторону и присела над канавкой. Серега тоже сделал пару шагов и развязал гашник. С точки зрения отправления надобностей, здешняя женская одежда была удобнее, чем мужская.

Спать пошли не в дом, а на сеновал.

Сладина головка уютно лежала на Серегиной руке.

– Слад, слушай… А как Мыш? Его никто не обидит?

– Нет, – сонно ответила девушка. – Он – с мальчишками.

– Ничего себе защита! – Серега вспомнил, как сдавили шею клешни урода.

– Их пращуры оберегут, – пробормотала Слада. – А Мыш – с ними. Спи, Серегей, спи…

Глава двадцать шестая,

в которой Серега Духарев изготовляет страшное оружие, перенятое японскими ниндзя у китайцев, а теми – у дикарей Суматры, или – наоборот, но очень скоро убеждается, что, к сожалению, в существующих условиях оно оказывается не более эффективным, чем ТТ без патронов

Трубка получилась хоть куда. Серега тщательно удалил перегородки, отполировал стебель изнутри. Стрелку изготовил из стальной иглы, насаженной на деревянный цилиндрик. Цилиндрик для плотности обмотал шерстяной ниткой. Набрал воздуху, прицелился… Бум! Прямо в точку!

После получасовой практики Серега наловчился попадать в мишень сантиметрового диаметра с расстояния в двадцать шагов четыре раза из пяти. Очень довольный, отправился на поиски Мыша. Похвастаться.

Мыша он нашел в лавке. Слада припахала его растирать какие-то зернышки. Сама она занималась изготовлением «бактерицидного лейкопластыря по-малоторжковски»: натирала мазью льняные лоскутки и развешивала внутри кожаной коробки, чтобы уберечь от мух.

Увидев Серегу, Мыш оживился и отложил ступку.

– Это у тебя чего?

Духарев показал: всадил три стрелки в донышко деревянной тарелки.

– Дай попробовать! – потребовал Мыш.

Попробовал.

– Мыш, ты что, закончил? – поинтересовалась Слада.

Ее брат погрустнел, вернул трубку.

– Чифаня был, – сообщил он. – Сказал: через три дня уходим. Слышь, Серегей… – Он опять оживился, отложил ступку. – А давай во Фришоп пойдем!

– Куда?!

– Во Фришоп, – деловито повторил Мыш. – Ну, где ты твои эти, красные, купил.

– Хорошая у тебя память, – усмехнулся Духарев. – Только ничего не выйдет. Нет больше фришопа.

– Пожгли, что ли? Кто?

– Таможенники.

– Не слыхал. Должно быть, далеко отсель?

– Ох далеко! – Серега подмигнул. – Сладушка, а скажи мне, у тебя яда какого-нибудь быстродействующего нет?

– Зачем тебе?

– А вот для этого, – Серега показал на стрелку. – Чтобы попал – и наповал.

– Нет.

Серегина идея Сладе явно пришлась не по душе.

– Я слыхал, меряне ядом стрелы мажут! – сообщил Мыш.

– А какое-нибудь снотворное? – не отставал Духарев. – Быстродействующее?

– Снотворное? Сонное зелье, что ли? – Слада задумалась, но додумать не успела, потому что в лавку заглянул мужичок в шитой красным рубахе.